Батумский связной

— Ну, надо же! — солдат растрогался. — Где Бог свидеться дал…

— Хорошие караси в пруду были! А что в штабе-то небось со мной и разбираться не станут — шлепнут — и все разговоры?

— Это как водится, — вздохнул солдат, — в штабе у них разговор короткий…

— Братцы, — пожалобнее начал Борис, — может, вы меня… того…

— Ты это брось, контра, — вступил в разговор второй солдат, до сих пор хранивший молчание. — Вишь, на жалость берет! Велено — в штаб, значит, в штаб и поведем!

— А я бы… на водку вам… и по-человечески, земляки все ж таки… Карасей мальчишками вместе ловили…

— А сколько бы, допустим, ты нам на водку? — задумчиво проговорил “земляк”.

— Да хоть бы сто рублей, — наудачу предложил Борис.

— Сто рублей — это хорошо… а то ведь правда, в штабе шлепнут его без всяких разговоров… и земляки опять же…

Борис скосил глаза на небо: к луне подбиралась большая туча.

— Вот они, сто рубликов-то, — протянул он солдату деньги.

— Сто рублей — это хорошо… только комиссар-то нам… — начал раздумчиво “земляк”, для верности спрятав деньги.

В это время туча наползла на щербатый диск луны, и Борис, не дожидаясь, пока размышления солдата придут в последнюю, явно неблагоприятную фазу, сложился пополам и резко нырнул в пшеницу.

— Стой, земляк! — недовольно окликнул его солдат и сдернул с плеча винтовку.

— Черт тебе земляк, — пробурчал Борис себе под нос, зигзагами улепетывая в хлеба.

— Стой, дура, я же тебя не трону! — истошно вопил солдат.

Борис бежал, согнувшись, ожидая выстрелов. Пшеница предательски шуршала, обозначая его передвижение. Звук этот казался Борису непомерно громким.

— Стой же, контра проклятая! — оба солдата начали палить по хлебам, но в сгустившейся темноте это было совершенно безнадежно.

Борис проснулся и долго лежал, глядя в ночное звездное небо, вспоминая, что случилось дальше. Солдаты, постреляв, ушли, переругиваясь, а Борис, отлежавшись, потихоньку пошел прямо по полю в том направлении, куда уехала телега. Версты через полторы он отважился выйти на дорогу, а к рассвету вдали показались дома и железнодорожная станция.

— Какое село? — спросил он у мальчишки, что гнал в поле четырех коров.

— Отрадное, — бросил тот, не оглянувшись.

У Бориса отлегло от сердца: Отрадное — это была уже Украина.

Хозяин гостиницы “Париж” Ипполит Кастелаки был вдов, немолод и неизлечимо болен. Дела в гостинице шли плохо, хоть Феодосия и набита была приезжими. Но платили они неаккуратно, ломали мебель и рвали и без того дырявые простыни, а некоторые вообще норовили съехать, не заплатив. В этот вечер Кастелаки долго подсчитывал убытки и вздыхал сам себе. В комнате была страшная жара, потому что он боялся раскрыть окно, чтобы не влезли и не украли кассу.

Наконец хозяин гостиницы закрыл учетную книгу, убрал в потайное место тонкую пачку денег, горестно пожевав над ней губами, и разделся до кальсон. Напоследок он приоткрыл дверь и прислушался. Была глубокая ночь, все постояльцы гостиницы “Париж” давно спали. Кастелаки с облегчением запер дверь в свою комнату и сел на кровать, скрипнув пружинами. Не глядя протянул руку, взял с комода графин с несвежей третьегоднишней водой и растворил в стакане порошок, что дал ему аптекарь Гринбаум. Порошок якобы помогал от печени. Кастелаки выпил лекарство, поморщился, привычно ругнул Гринбаума, погасил лампу и долго ещё сидел на кровати, почесываясь и вздыхая. Наконец, его сморил тяжелый сон — не иначе, Гринбаум подмешивал в порошок снотворное.

Проснулся Кастелаки оттого, что почувствовал в комнате присутствие чужих людей. Не открывая глаз, он с ужасом понял, что сбылись самые страшные его опасения: воры проникли в гостиницу и теперь ищут деньги. Он лежал, обливаясь холодным потом, и думал, что делать: закричать — авось кто-нибудь услышит и придет на помощь — или же притвориться спящим, пускай они забирают кассу, а его оставят в покое. Его колебания были прерваны самым недвусмысленным образом: мощная рука отбросила одеяло и встряхнула несчастного хозяина гостиницы так, что у того клацнули немногие оставшиеся зубы.

Кастелаки открыл глаза. Прямо перед собой увидел он равнодушное бритое лицо. Голова тоже была обрита наголо. Глаза, и без того узкие, прятались в складках век.

"Татарин!” — понял Кастелаки.

Одет был человек в кожаную жилетку, под кожей голых рук, как змеи, перекатывались мускулы.

— Ну? — спросил страшный татарин. Кастелаки молчал, потому что от ужаса у него перехватило горло.

— Ну? — повторил татарин.

— Д-деньги там, — прохрипел несчастный Кастелаки, указывая пальцем в укромное место.

Две руки протянулись сзади, подняли его за плечи и опять швырнули на кровать. На удар болью отозвались все внутренности, и жалобно скрипнули старые пружины.

— Говори, овечье дерьмо, кто позавчера убил этого, в черкеске, который у тебя номер брал.

— Его же забрали в контрразведку! — в полном изумлении пролепетал Кастелаки. — Сказали ту… — Тут несчастный хозяин икнул от страха. — Турецкий шпион.

— Значит, он его убил, а сам тут же в номере спать лег, — издевательски продолжал бритый. — А ты небось ничего не видел и ничего не знаешь.

— Так точно, — от страха Кастелаки стал выражаться по-военному.

— Что нашли при нем?

— Ни… Ничего не нашли, — ответил чистую правду хозяин, — они, из контрразведки-то, ругались очень, что не нашли.

— Кто ещё был с ними вечером?

— Никого, — испуганно бормотал хозяин, — они только вдвоем сидели, в карты играли…

Страшный татарин быстро ткнул хозяина кулаком в живот. Больную печень пронзила ужасная боль, и Кастелаки закричал громко, по-звериному. Стоявший сзади слишком поздно успел зажать ему рот.

На крик где-то наверху хлопнула дверь, чей-то голос спросил сонно, будет ли покой в этом клоповнике, потом кто-то нервный потребовал хозяина.

Кастелаки смотрел бессмысленными глазами, ничего не соображая от боли. Стоявший сзади вышел на свет, подошел к двери, прислушиваясь, потом быстро замотал Кастелаки рот тряпкой, а на голову натянул мешок. Они подхватили слабо сопротивляющееся тело и вытащили его в открытое окно. Кастелаки чувствовал, что его тащат, потом фыркнула лошадь, и его погрузили на повозку. Мотаясь по дну арбы и подпрыгивая на ухабах, Кастелаки вспомнил, что нужно было сказать похитителям про лакея Просвирина, что тот разговаривал с убитым, приносил вино в номер, а он ничего не знает. Но печень болела невыносимо, к тому же он начал задыхаться под тряпкой. Сердце поднималось к горлу, он чувствовал, что оно хочет выскочить из груди. Наконец при сильном толчке в голове у несчастного хозяина гостиницы “Париж” вспыхнул яркий неестественно белый свет, и он перестал ощущать боль и неудобства.