Вой 3 - Эхо

Гевин Ремси подошел к зеркалу в ванной и стал критично рассматривать свое лицо. Оставшись недовольным, он в третий раз провел электробритвой по подбородку. Элиза всегда говорила, что у него очень привлекательный подбородок, но на нем быстро вырастала щетина, которую трудно было полностью сбрить. Он провел пальцами по коже, проверяя, все ли в порядке, и решил, что она более гладкая, чем когда-либо была. Выключив электробритву, он вернулся в свою комнату, которая одновременно служила и спальней и кухней.

У Гевина была только одна комната, в которой имелись кухонные принадлежности. Он редко топил печь, а холодильником пользовался только для того, чтобы охладить пиво. Ел он обычно в кафе или брал домой готовые продукты. Однако наличие кухни, хоть и такой, делало комнату более жилой и уютной.

До развода он и Элиза жили в просторном ранчо в Дерни, штата Калифорнии. Дом, как и машина, остались у Элизы. Гевин поразился, обнаружив, какой холодной и расчетливой вдруг стала его любимая жена, когда поняла, что их брак не дает ей того, чего хотелось бы.

Но какого черта вспоминать то, что прошло. Последнее, что он слышал об Элизе, это то, что она жила в Нью-Йорке и работала политическим обозревателем в газете "Таймс". Это было как раз для нее. И для ее отца. Гевин сильно разочаровался в них обоих.

Он открыл шкаф и осмотрел свой бедный гардероб. Две униформы цвета хаки из департамента шерифа округа Ла Рейн. Один голубой костюм. Две спортивные куртки, серый костюм из твида и верблюжьей шерсти. Три пары слаксов: серые, голубые и коричневые. Два галстука: один в полоску, другой в крапинку. И несколько пар обуви.

Он редко что-либо одевал, кроме формы. Обычно Гевин носил джинсы, мягкие рубашки из хлопка и свитера.

Во время его женитьбы Элиза одела его как молодого преуспевающего политика, кем он и должен был стать по ее мнению. Он имел два шкафа, битком набитых костюмами, пиджаками и брюками из лучших магазинов Южной Калифорнии. Теперь ничего не осталось. Нет, Элиза не забрала его одежду, Гевин сам ничего не взял, когда уезжал. Это было единственное из его женитьбы, в чем он явно дал маху.

Джинсы и свитер явно не годятся для сегодняшнего вечера. Холли Лэнг могла не захотеть еще одного свидания. А у него их было всего несколько после развода. А как правило, они сводились к небольшой выпивке в тихом баре, иногда к обеду и затем к постели. И это его устраивало. Ни он, ни женщины после вечеринки не претендовали на какие-либо отношения. Но Холли была другой.

Гевин выбрал пиджак из верблюжьей шерсти и серые слаксы. Он подумал было о галстуке, но решил, что это уже слишком, и достал голубую спортивную рубашку.

- Ты выглядишь ужасно, - сказал он своему отражению в зеркале. - Но к прогулке готов.

Спустившись вниз, он влез в старый фургон и нахмурился при виде слоя пыли, пожалев, что не вымыл машину раньше. Не забыть бы остановиться в тени под деревьями.

Гевин проехал десять миль по темной дороге к Дарни, слушая по радио рок, передаваемый из Лос-Анджелеса. Он не разбирался в песнях, которые звучали, но это его и не волновало. Музыку было приятно слушать, и этого было достаточно.

Подъезжая к Дерни, Гевин остановил машину у винной лавки и приобрел бутылку "Каберне". Он без труда нашел дом Холли Лэнг. Небольшое бунгало, выкрашенное в желтый цвет, с белыми ставнями. Аккуратно подстриженный газон. Цветы перед домом, глядя на которые сразу можно было сказать, что за ними тщательно ухаживают. На веранде, как и обещала Холли, горел свет.

Она встретила его у двери, одетая в цветную шелковую блузку и мягкую темную юбку, подчеркивающую плавные линии ее бедер. Гевин сообразил, что впервые видит ее не в строгой форме врача, которую она носила на работе. Он подумал, что она очень хорошенькая и сказал ей об этом.

- Спасибо, - поблагодарила Холли. - Вам идет этот пиджак.

Он показал бутылку вина.

- Это подойдет?

- Прекрасно. Если вы хотите ее открыть, мы можем снять пробу до обеда.

Они вошли в маленькую комнату, которая была обставлена в коричневых и золотых тонах. Обеденный стол, накрытый белой льняной скатертью, был сервирован на двоих, включая свечи и высокие бокалы для вина.

Он последовал за ней в чистенькую кухню и открыл бутылку, пока Холли суетилась, поправляя то, что в этом не нуждалось.

- Я точно не знаю, почему деловые люди предпочитают сначала "снять пробу", - сказала она. - Но, наверное, это часть традиции.

- Все равно, как повертеть пробку в пальцах и понюхать ее, - добавил он.

- А какая разница между ароматом и букетом?

- Не знаю, есть ли?

Они замолчали и посмотрели друг на друга.

- Какую ерунду мы говорим, - сказала она.

- Хм...

- Мы взрослые люди, бывали в разных обществах и вполне можем обойтись без светской болтовни, не имеющей смысла, не так ли?

- Ну не совсем.

- Вот те на! Тогда продолжим, не хотите ли выпить перед тем, как я приготовлю мясо?

- С удовольствием.

- У меня есть водка, скотч, бурбон и джин. Можно приготовить замечательный мартини.

- Лучше скотч.

- Что-нибудь добавить?

- Лед.

Она налила ему скотч, а для себя смешала водку с тоником. Они прошли в комнату и с бокалами в руках сели на диван. Звучал легкий джаз. Гевин не мог понять, пластинка это или радио.

- Вам жена пишет? - внезапно спросила она.

Гевин растерянно помолчал, затем рассмеялся и поправил:

- Бывшая жена. Вы определенно знаете, как растопить лед.

- Если мы собираемся встречаться, то должны знать друг о друге, не так ли?

- А мы собираемся встречаться?

- Я думаю, да, а вы?

- Несомненно.

Он пил скотч маленькими глотками. Хороший, крепкий напиток, не то, что в этих дешевых бутылках с яркими этикетками.

- Нет, я не получаю писем от Элизы. Наш развод был не таким легким, как вы, наверное, слышали. То, что я знаю о ней сейчас, исходит от наших общих друзей. Они делают это из лучших побуждений, но мне порядком надоели.

- Вы говорите с горечью.

Гевин задумался.

- Если так, то значит, надо что-то изменить. И так кругом полно озлобленных людей, и я не хочу войти в их число. Они портят воздух, как протухшее мясо. Я вовсе не сердит ни на все человечество, ни на женщин в частности, ни даже на заключение браков. Я много потерял при разводе, но, полагаю, гордость моей жены не пострадала. Элиза никогда в жизни ничего не теряла, и когда я собрался уйти, она была уверена, что многого я с собой не возьму.