Страница 20 из 98
Ее слова звенели, как удары подков по холодным камням.
В стенах, настолько пропитанных магией, не стоит задерживаться дольше необходимого - если, конечно, ты сам не опытный волшебник. А в иных случаях и тогда не стоит. Это порождает лживые видения у тебя в сердце не знаю, как сказать лучше. В тот миг мне показалось - да нет, так оно и было, - что Лал держит Лукассу в горсти, точно воду, и что, если Лукасса прольется или просочится сквозь сжатые пальцы, она растечется по всем темным углам и останется там навеки. Но Лукасса не пролилась. Она опустила голову, потом снова подняла ее и твердо посмотрела нам в глаза своим странным, видящим прошлое взглядом. Я не решусь утверждать, что это была прежняя Лукасса, потому что к тому времени я уже кое-что начала понимать. Кем бы ни была эта девушка, она перестала быть той, кем она родилась.
- Он сражался очень отважно, - произнесла она, ни к кому не обращаясь. - Он был очень умен и ловок. Его друг тоже был умен и ловок, но он был не настолько уверен в себе и к тому же боялся. Они стояли тут, лицом к лицу, и превращали эту комнату то в недра солнца, то в океанское дно, то в ледяные уста демона. Стены вокруг кипели, воздух рассыпался на ножи много-много крошечных ножичков, и дышать было нечем, кроме этих ножичков. И целую тысячу лет тут царила тишина, не было слышно ни звука, потому что воздух весь превратился в ножи. И старик устал и исполнился печали, и воскликнул: "Аршадин! Аршадин!"
Этот крик, даже повторенный ее чистым, тихим голосом, заставил меня зажмуриться.
Лукасса продолжала:
- Но его друг не обратил на это внимания и продолжал теснить его тьмой, и пламенем, и такими видениями, от которых душа его сгнила и вытекла, отравляя бледных тварей, которые пожирали ее у него на глазах. И тогда старик сделался ужасен от страха, горя и одиночества, и метнул в ответ такую молнию, что его друг на миг утратил власть над ним и испугался еще больше него, и призвал на помощь Других. Это все тут, в камнях, это написано повсюду.
Я смотрела на следы от когтей, выжидая, когда Лал задаст следующий вопрос. Но она молчала. И когда я посмотрела ей в лицо, то увидела надежду, что этот вопрос задам я. И еще я увидела, что она страшно устала. Для Лал очень важно всегда казаться неутомимой, и никогда прежде она не позволяла мне заглянуть под эту маску. Она ведь не может быть намного старше меня. А между тем я была еще юной, когда впервые услышала о Лал-Одиночке. Интересно, когда она в последний раз кого-то о чем-то просила?
- Вчера вечером ты говорила о смерти, - сказала я. - Так кто же все-таки умер здесь, старик или тот, кого ты зовешь его другом?
Лукасса посмотрела на меня и чуть заметно покачала головой, словно моя слепота исчерпала ее запасы недоверия, гнева и жалости, оставив лишь тупое терпение. Тот человек, которого мы искали, часто смотрел на меня так.
- Умер-то друг, - сказала она равнодушно и устало. - Но он снова встал.
Надо признаться, что ахнула только я. Лал не издала ни звука, только на миг оперлась на стол. Лукасса сказала:
- Друг призвал на помощь Других, и они убили его, но он не умер. Старик... старик бежал. Его друг погнался за ним. Куда - я не знаю.
Внезапно она опустилась на пол, уткнулась лицом в колени и расплакалась.
ЛИСОНЬЕ
А-а, милый мой, если бы вы сразу помянули про ноги, я бы вам тут же все и рассказала! Имен-то ведь я не запоминаю, только свои реплики. И выдающиеся исторические события, вроде ног того парнишки - славные были ноги, длинные, чуть по земле не волочились, когда он въехал в мою жизнь на своем забавном сером коньке. Это было одно из тех событий, про которые ты сразу понимаешь, что они останутся с тобой навсегда. Я смывала вчерашний грим со своей старой физиономии - да-да, спасибо, вы очень любезны, - так вот, я смывала вчерашний грим у кадки с дождевой водой, что стоит рядом с навесом для дров, и тут увидела из-под нижнего края своего полотенца эти ноги. Я полотенце-то поднимаю - вот так вот, медленно, - и смотрю, когда же эти ноги кончатся, а они все тянутся и тянутся, до самых плеч. А сам-то - кожа да кости, бедный малыш, лохматый, как его конек, и ни кусочка мяса на костях. Мне часто кажется, что я всю свою жизнь только и делала, что скиталась, скиталась, скиталась, сколько себя помню - а помню я себя давно, чуть ли не с сотворения мира, - но когда я хорошенько разглядела этого мальчика, то подумала, что все мои дурацкие скитания не составят и сотой доли того, что пришлось пройти ему. Я ведь не только в актерском ремесле смыслю, но и кое в чем еще, что бы вам про меня ни рассказывали.
Ну так вот, смотрим мы друг на друга и смотрим, смотрим и смотрим, и так бы мы там и стояли по сей день, если бы я не заговорила. Я так думаю, что они просто приехали и встали посреди двора, потому что ни он, ни его конек не могли сделать больше ни шага, и не осталось у них ни единой мысли, ни капельки надежды - кураж у них иссяк, понимаете? А когда кураж иссяк - тут уж дело совсем плохо, можете мне поверить. Глаза-то у него были живые, но они не знали, зачем живут - только одна жизнь в них и была, а больше ничего. Такие глаза я только у животных видела, а у людей - ни разу. Безмятежная жизнь, ничего не скажешь.
Что я сказала-то? А, чепуху какую-то - сейчас и вспомнить стыдно. Что-то вроде: "Ну что, в следующий раз ты меня признаешь?" или "В наших краях, когда смотришь на женщину так долго, принято жениться". Что-то вроде этого или даже еще глупее - да это и неважно, потому что не успела я договорить, как он взял и свалился с лошади. Просто начал вот этак съезжать, съезжать, съезжать набок и съезжал до тех пор, пока не рухнул наземь. Я успела его подхватить, усадила, прислонив к кадке, и плеснула водой ему в лицо. Ну, в этом-то ничего удивительного нету - все то время, что я не была в дороге или не разучивала новые пьесы, я утирала рот какому-нибудь очередному мужику. Пустая трата времени, если гак подумать.
Хотя у этого паренька ротик был довольно славный, да и мордашка ничего. Простая деревенская мордашка - точнее, была когда-то. Я ведь и сама родилась на ферме, где-то неподалеку от Кейп-Дайли - по крайней мере, так мне рассказывали. Правда, на следующий день мы оттуда уехали, так что наверняка не скажешь. Вскоре мальчик открыл свои темные деревенские глаза, посмотрел прямо мне в лицо и произнес: "Лукасса". Спокойно так, словно это и не он только что упал в обморок от голода и изнеможения. Нет, настоящие живые люди - это для меня иногда слишком.