Страница 74 из 108
К свинообразной тени присоединились другие, покрупнее и явно страдающие чрезмерным обилием ног. Они окружали Фаррелла, попихивая его, совсем как Брисеида, носами, плотные, словно подстилки, и пахнущие собачьей едой. Фаррелл слышал, как далеко от него, по другую сторону теней, Джулия произносит:
- Джо, помоги мне поднять Мику на ноги и пойдем отсюда.
- Нет, - сказал он громко, как смог. - Он звал ее, он знал, что только она способна ему помочь. Ты же любишь его... - что-то прогорклое мрело во рту, похожее на запашок теней. - Не хочешь же ты, чтобы он остался таким навсегда. Даже здесь, в Авиценне, его в конце концов заберут, накачают чем-нибудь, чтобы утихомирить, и он умрет. Она должна попытаться еще раз, вот и все.
- Ты не понял, - Зия с силой покачала головой, стряхивая с волос последние приставшие к ним остатки звездного света. - Не понял. Я обманывала вас, потому что боялась, потому что знала, что не справлюсь, и знала, что это значит - не справиться с чудом. Сила моя теперь - это всего лишь жажда того, чем она когда-то была, не более, но даже половину ее я не смею использовать ныне, просто не смею. Забирайте его и уходите, и побыстрее.
Джулия, уже склонившаяся над Микой Виллоузом, просовывая ладони ему под плечи, медленно выпрямилась, глядя на Зию с презрительным уважением, и низким голосом произнесла:
- Потому что вселенная ударит в ответ.
- Ровно с той силой, какую ты приложила, чтобы ее согнуть, - она обвела рукой роящиеся тени и висящие по стенам маски, из коих все, кроме одной, клацали зубами и оголодало повизгивали, пытаясь сорваться с крюков и броситься к Зие. - Это пустяки, потому что и усилия мои были пустячны. Если бы я приложила всю силу, какую имею, ее все равно могло не хватить, чтобы высвободить Манса Канкан Мусу из этого времени, но отдача - да, если угодно, отдача - могла вытряхнуть всех нас в середину следующей недели.
Улыбка Зии рассекла темноту, подобно нежданному парусу.
- А вам бы в ней совсем не понравилось. Я знаю, я провела там какое-то время.
Мика Виллоуз сел, негромко вскрикивая:
- Аль-Хаджи Умар! Аль-Хаджи Умар, я здесь! Окоро, Бакари, Йоро Кейта, я ожидаю вас в этом месте, придите и отыщите меня! - Джулия присела с ним рядом, придержала его, когда он, обмякнув, повалился назад, но он обессиленно пытался высвободиться из ее рук, хихикая и бормоча: - Рука, что коснется Манса Мусы.
Джулия молча взглянула на Зию. Тени размывали и уменьшали их лица, но Фаррелл все же приметил долгий взгляд, которым они обменялись - почти робкий, содержавший в себе нечто более глубокое, чем понимание соучастников, и более откровенное, чем легкое единодушие двух сестер.
- Прошу вас, - сказала Джулия, - может быть, вы попробуете еще раз? Я вам помогу.
- Ты мне поможешь? - откликнулась Зия с живостью, заставившей Фаррелла прочно уверовать, что ответ у нее был готов еще до того, как Мика Виллоуз постучал в ее дверь. - Дитя, мне никто не способен помочь, никто, за исключением Брисеиды, а она может сделать лишь то, что может. Ты несусветно глупа и самонадеяна - и очень отважна - а потому уходи, уходи сию же минуту. Бывает, что помочь уже невозможно, смирись с этим и просто иди домой.
Голос Джулии, когда она ответила Зие, немного дрожал, но слова были быстры и отчетливы.
- Вы сказали, что большинство людей владеет хотя бы малой магической силой. Моей, если она у меня есть, я обязана бабушке. Она родилась на острове, который называется Хатидзе и совсем не знала английского, я, когда была маленькой, разговаривала с ней по-японски. Я не знала, что это японский, для меня это был язык, на котором говорим мы с бабушкой. Я помню, как она выводила моих родителей из себя, рассказывая мне действительно страшные истории о разных богах - о "ширеи", о "мюен-ботоке", и о голодных духах, о "гаки". И еще "икиро", эти хуже всего, потому что они - души живущих, и если в тебе достаточно злобы, ты можешь посылать их, чтобы они убивали людей. Я больше всего любила истории про "икиро", потому что мне после них снились совершенно жуткие сны.
Зия кивала, словно старуха, задремавшая у елки, на которой уже оплывают свечи.
- И о богинях - Мариситен, Сенген, богине Фудзиямы. Бабушка рассказывала тебе о Сенген?
- Конохара-сакуя-химэ, - негромко пропела Джулия. - Она говорила, что это значит "Сенген, сияющая подобно цветам на деревьях". И Юки-Онна, Госпожа Снегов. Мне она казалась прекрасной, хотя и была воплощением Смерти.
Она помедлила, но Зия ничего не сказала, и Джулия, глубоко вздохнув, добавила:
- И Каннон. Особенно Каннон.
- Гуань-инь, - промурлыкала Зия. - Авалокитешвара. Одиннадцатиликая, тысячерукая, с головою коня, Каннон Милосердная.
- Да, - сказала Джулия.
Брисеида плюхнула тяжелую голову на колено Фаррелла, и он погладил ее, печально и язвительно утешив себя тем, что хоть ей от него есть польза. Джулия продолжала:
- Я совсем этого не помню, но каким-то образом бабушка посвятила меня Каннон. Маленькая приватная церемония, на которой нас было только двое. В самый разгар ее появился отец и, насколько я могу догадываться, полез на стену. Я не знаю подробностей. Мне было от силы пять-шесть лет.
Черное пламя почти совсем погасло. Только и оставалось свету в давящейся тенями гостиной, что от сердитых бронзовых масок и, как ни странно, от гибнущего, покрытого шрамами лица Мики Виллоуза.
- Определенно я знаю только одно - став немного старше, я уже почти не виделась с бабушкой. Японский я очень скоро забыла, и бабушку забыла тоже. Она умерла, когда мне было восемь лет. Ее похоронили на Хатидзе.
Сразу две тени впились в колени Фаррелла не оставляющими следов льдистыми зубками. Он шуганул их, но следом уже подползали другие, бесформенно агрессивные, как японские духи Джулии. Зия спросила:
- Ты когда-нибудь задумывалась, зачем она сделала это, зачем сочетала тебя с Каннон.
- Я не знаю. Может быть, она надеялась, что я когда-нибудь стану буддийской монахиней.
Зия покачала головой, еще не дослушав ответа Джулии.
- Твоя бабушка была очень мудрой женщиной. Она не могла представить, какой ее дар способен помочь тебе выжить в этой стране, уже начинавшей отнимать тебя у нее, но она знала, что любой человек нуждается прежде всего в милосердии, - она повернулась, чтобы долгим взглядом окинуть лежащего Мику Виллоуза, и почти беззвучно что-то сказала ему по-арабски. Фаррелл не сомневался, что она повторила свои последние слова: прежде всего в милосердии.