Страница 30 из 108
- Мне это имя знакомо, - сказал он. - Об Эйффи существует какой-то рассказ.
Музыканты, опустив инструменты, принимали протягиваемые со всех сторон бумажные стаканчики с вином, тем временем разбрелись и танцующие, отправившись в большинстве к шатру, на поиски освежающего питья. Джулия, покачав головой, зябко провела себя ладонями по плечам.
- Ее зовут Розанна Берри, - сказала она. - Старшеклассница. Пятнадцать лет.
Фаррелл вглядывался в напряженную, надменную фигуру, одновременно и принцессу, и тощее пугало с роскошно расплесканными волосами.
- Не забыть бы передать ей поклон от Пресвитера Иоанна. Как знать, может быть судьба трона зависит от этого.
Джулия резко встала, стряхивая листья с подола и не глядя на Фаррелла, поднявшегося следом за ней.
- Пойдем домой, - сказала она. - Не стоило тебя сюда приводить.
Говорила она торопливо, почти бормотала. Фарреллу еще не приходилось слышать, чтобы голос ее звучал настолько невыразительно.
- Почему? - спросил он. - Джевел, ты извини, я вовсе не имел в виду подшучивать над вами.
Он взял ее за руку и развернул к себе лицом.
- Я просто пытаюсь усвоить правила игры, - сказал он.- Ну что ты, Джевел? Правда же, извини меня.
За ее спиною Гарт де Монфокон приближался к музыкантам, волоча за собою Эйффи. Она почти покорно тащилась за ним, улыбаясь и встряхивая головой.
Ладонь Джулии показалась ему ножом Пирса-Харлоу, скользнувшим издали в его собственную. По-прежнему не глядя на него, она сказала:
- Конечно, это игра. Белые представители среднего класса разгуливают в длинном исподнем, университетские доценты лупят друг друга палками - чем же еще все это может быть? Спасибо, что напомнил.
- А ты разве забыла?
Она не ответила. Фаррелл сказал:
- Старина Гарт - вот кто, готов поспорить, отнюдь не в игры играет. Я поспорил бы даже, что он-то как раз о многом забыл.
Ему хотелось поговорить с ней о Бене, но он повторял себе, что это может подождать, пока они доберутся до дома. Взамен он спросил:
- Почему ты меня сюда привела? Ради музыки?
Невероятный Кроф Грант роскошно продефилировал мимо, жуя сочащуюся жиром индюшечью ногу и привольно декламируя голосом, мощь которого сделала бы честь и грузовику:
Рыдай, народ, не смыкая вежд,
Шли своих сыновей на Рубеж!
Ибо злой Англичанин изменой выиграл этот бой;
Цветы лесов, соль нашей земли,
Те, кто в битву искони первыми шли,
Лежат, повержены в хладный прах земной.
Джулия легко надвинула на правое запястье Фаррелла почти неприметный браслетик, сплетенный из клеверных стебельков.
- Знак благоволения твоей дамы, - думая о чем-то своем, сказала она. - У тебя должно быть имя и такой вот знак.
Она вдруг улыбнулась Фарреллу и обвила его руку своей, вернувшись к нему так же стремительно, как перед тем удалилась в какие-то тесные и холодные области.
- Ради шумов, - сказала она. - Пойдем, поздороваемся с Богемондом, Королем Ги Бразиля.
Они медленно пересекли лужайку, часто останавливаясь, ибо Джулию приветствовали, словно сестру, персонажи из мира то Карла Великого, то Саладина, то "Большого Гарри". Одна за одной мелькали перед Фарреллом, яркие туники, щегольские дублеты, плащи и мантии; облаченные в них люди отзывались на имена вроде Симон Дальнестранник, Олаф Холмквист, леди Вивьена д'Одела, сэр Вильям Сомнительный и дон Клавдио Бальтасар Рю Мартин Ильдефонсо де Санчес-и-Карвайл. Они говорили:
- Леди Мурасаки, сколь утешительно для меня снова узрить вас между нами, - и узрев Фаррелла: - О, моя леди, но откройте же нам, что за миловидного негодяя привели вы с собою?
Больше всего понравились Фарреллу леди Хризеида с мужем, герцогом Фредериком Сокольничим - почти неотличимо смуглые, угловатые и застенчивые - и еще одна негритянка, спутник которой представил ее как Аманишахет, Царицу Нубийскую. Склонившись над ее рукой, Фаррелл услышал:
- Не обращайте на него внимания, голубчик, он называет меня первым именем, какое влетит ему в голову. Меня зовут Ловита Берд и лучше этого уже ничего не придумаешь.
Он был представлен также графине Елизавете Баторий, которую в последний раз видел в зеленом открытом автомобиле, одетой в одни золотые цепочки. При ближайшем рассмотрении она оказалась в точности похожей на персидскую кошку с ее пустым ликом и яшмовыми глазами. Пока Фаррелл целовал графине руку, ее пальчик скреб его по исподу ладони.
Бена и след простыл. Фаррелл с удовольствием взглянул бы поближе на Эйффи, но она тоже куда-то исчезла, хотя Гарт де Монфокон то и дело возникал на периферии его зрения, теребя то ус, то рукоятку меча. В конце концов Джулия почтительно присела перед королем Богемондом и негромко произнесла:
- Бог да хранит Ваше Величество.
Фаррелл же восторженно бухнулся на оба колена и возопил:
- Да здравствует Король! Король выше грамматики!
- Это с какого вдруг хрена? - поинтересовался король Богемонд.
Стоявшие вкруг него мужчины все как один кашлянули, и король утомленно промямлил:
- Виноват. Что знаменуют собою сии неслыханные речи?
- Это мое любимое высказывание относительно королей, - принялся объяснять Фаррелл. - Где-то в шестнадцатом веке его произнес Император Сигизмунд. Насколько я помню, ему указали, что он применил дательный падеж вместо творительного.
- Интересно попробовать, - бормотнул король. Он возложил ладони на плечи Фаррелла и похлопал - неуверенно, словно прислушиваясь к новым для него ощущениям.
- Встань, - произнес король Богемонд. - Встань, сэр Пух из рода Медведей, честнейший из всех моих рыцарей.
Фаррелл встал, что оказалось нелегко, ибо король тяжко навалился на него, негромко напевая некий гимн, обладавший разительным сходством с песенкой "Твое обманчивое сердце". Подняться Фарреллу удалось, скрытно цепляясь за расшитую грифонами шелковую перевязь, крест-накрест покрывавшую грудь Богемонда.
Джулия произнесла:
- Да не не будет конца утехам Вашего Величества, - воззрите, я привела с собою для услаждения вашего слуха истинный перл среди лютнистов, равных коему по совершенству нет в Ги Бразиле.
Фаррелл покраснел, что немало его удивило. Он было начал толковать что-то относительно наложенного на него завета, но Джулия, прервав его, сама все рассказала, щебеча на призрачном английском столь легко и привольно, словно он был прирожденным ее языком. Король с завистливым восхищением взирал не нее.