Страница 29 из 40
Внезапно он разозлился. Ни жестом, ни звуком он не выдал своей ярости, но она ощущалась в атмосфере. Это была горькая, жгучая ярость.
- На эти вопросы я вам отвечать не буду, - бросил он с надменным превосходством. - Я не знаю, что делают в Лас-Вегасе Дитмар и Френд, и мне это безразлично. Если вы можете доказать, что они преступили закон, докажите мне это, и я стану с вами сотрудничать. А пока не можете, меня это совершенно не интересует.
Пангуин был как стена, прочная и неприступная.
- Если вы хотите так, пожалуйста. Но ведь вы живете на проценты, верно? Тогда я скажу вам вот что: в этом деле вы определенно потеряли свою долю.
Из машины я по радиотелефону связался с управлением. Дежурный сержант попросил минуту подождать, со мной хотел говорить Эл Фрид.
- Есть письмо для вас, лейтенант, - возбужденно сообщил он. - Вернее, оно адресовано вам или кому-нибудь другому в управлении.
- От кого? - спросил я, подумав о Китти, которая захотела сообщить мне, как у них с Джо прошла поездка. Но Фрид сказал:
- От Доры Ковски.
- Что-нибудь важное?
- Думаю, да. Я прочитаю вслух. Здесь написано: "Дорогой лейтенант, я сегодня утром приехала в Новый Орлеан и нашла у моей тети прилагаемое письмо. Оно было адресовано Майку. Я его вскрыла и отправляю вам. Надеюсь, оно поможет в ваших поисках. С дружеским приветом, Дора Ковски."
- И что там?
- Один момент. Теперь я прочитаю вам упомянутое письмо: "Если я паду жертвой преступления, то виновником будет Роб Хобарт, старший посыльный из отеля "Флорентина". В тот вечер, когда умер "Француз", я помогал ему отнести старика в номер на первом этаже. В тот момент Француз был хотя и без сознания, но наверняка ещё жив. Хобарт сказал Даниэльсу, что Француз пьян и ему просто нужно проспаться. Когда я опять вернулся к игорному столу, мне пришло в голову, что Мэлмен уже стар и явно болен, и я подумал, что нужно ещё раз на него взглянуть. Потому в свой следующий перерыв я пошел обратно. И как раз хотел открыть дверь номера, когда услышал внутри голоса. Я приложил ухо к двери, но не мог ничего разобрать. Тогда быстро выбежал на улицу и обошел вокруг. Окна первого этажа снабжены ставнями и окружены кустами. Я протиснулся через кусты к окну номера Френчи; оно было закрыто неплотно, потому я мог слышать, о чем говорилось внутри. Ставни тоже были прикрыты не очень плотно, и я смог через щель заглянуть в комнату. Хобарт, держа что-то в руке, склонился над кроватью. Это выглядело как длинная игла. Я слышал его слова: "- Даю тебе ещё один шанс сказать мне, где ты спрятал деньги. Я не шучу. Сейчас речь идет о моей голове или о твоей. Ребята начинают нервничать." Я не слышал, что ответил Француз, его голос был слишком слаб. Но я видел, как Хобарт уколол его этой иглой, и слышал, как вскрикнул Француз. Затем Хобарт пробормотал: "- Черт возьми, да он же умер". Я не думаю, что он хотел убить старика. Он лишь хотел узнать от него о деньгах. Что мне делать, я не знал. Ничего доказать я бы не смог. Всего лишь мое слово против его слова. Однажды я видел, как он в городе тратил много денег. И потому я ему позвонил. Сказал, что все видел, и что он должен ждать меня у себя дома, приготовив десять тысяч долларов. Однако я не доверяю этому негодяю. Если кто-то читает сейчас это письмо, значит он меня достал."
- Это все, - сказал Эл Фрид.
- И ничего больше?
- Ничего больше, кроме подписи "Майк Ковски". Итак, теперь мы знаем, кто убил Ковски и "Француза". Остается только выяснить, кто убил Хобарта. И найти эти деньги.
- Да, - протянул я. - Привезите в управление "Железные Штаны". Я сейчас приеду.
И в раздумье положил трубку. Итак, нам осталось всего лишь узнать, кто убил Хобарта и написал троим женщинам угрожающие письма. Дело близилось к развязке. Скоро, очень скоро все сконцентрируется на деньгах. На деньгах, которые все ещё спокойно лежали на складе. Тех, которые Джо держал в своем письменном столе. Следовательно, скоро прозвучит имя Джо.
Впервые за все время работы я не испытывал удовольствия от своей профессии. Больше всего мне хотелось бы просто все бросить. Просто сказать: черт побери, с меня довольно!
16
И опять я сидел у себя в кабинете. Снаружи волны зноя все ещё перекатывались над Лас-Вегасом; город, казалось, плавился от их жара. Здесь, в кабинете, было прохладно. Но холод исходил не только от кондиционера, я ощущал его своим затылком.
Китти улыбалась мне через стол с фотографии. Я внимательно изучал черты её лица, куда более внимательно, чем прежде. Я смотрел на нее, как на постороннего человека., стараясь отбросить все личные впечатления и чувства, все воспоминания о нашем многолетнем знакомстве.
Я вглядывался в большие, теплые, ласковые глаза Китти с лучиками морщинок в уголках от доброй улыбки. Она выглядела здесь моложе, чем я её помнил, и излучала ту внутреннюю уверенность, которая свойственна людям, живущим в покое и безопасности.
Как же могла эта женщина выйти замуж за такого игрока, как Фрэнчи Мэлмен? За Мэлмена - обманщика, который устраивал женщинам фальшивые свадебные церемонии и водил их за нос? Даже принимая во внимание её молодость, едва ли можно представить себе такого рода супружество.
Я ещё раз представил себе Мэлмена. Старого игрока я всегда терпеть не мог, а все, что я о нем слышал, только ещё больше усиливало мою неприязнь. Тот Мэлмен, которого я знал, был умело сочиненным мифом о необыкновенной личности, появившейся и существовавшей благодаря кипе газетных вырезок в ящике, который все ещё стоял в углу моего кабинета.
Однако должен был существовать и другой Фрэнчи Мэлмен. Или, может быть, даже несколько. Кроме элегантного кавалера, объездившего вместе с Ирис - "Железные Штаны" все самые известные злачные места и курорты того времени, должен был существовать и тот мужчина, который сумел склонить к свадьбе благовоспитанную и образованную Рут. Рут не была юной девушкой, которую можно взять штурмом. Она не поддалась бы на его обычные уловки и хвастовство. Она считала его культурным человеком.
Кроме того, должен был существовать и тот Мэлмен, который женился на Норде. Хотя она и была ещё очень молода и хотела покинуть ненавистный родительский дом, но и она не таила на него никакого зла, и рассказывала о его нежном, ласковом отношении.