Семнадцатый самозванец

— А куды это поехал ныне приятель мой, Шуйский князь? Столь поспешал, что и проститься со мною забыл. И хлопчик в простоте душевной ответил:

— Писал я ему, святый отче, и человеку его проезжие листы через волошскую землю до венгер, к трансильванскому князю Юрию Ракоци.

Глава двадцатая. Александр Костка

Анкудинов и Конюхов ехали к семиградскому князю Юрию Ракоци с тайным повелением гетмана — склонить венгров к военному союзу против Польши. Выполнив это поручение, они должны были с такой же целью проехать в Швецию и заключить антилольский союз с королевой Христиной Ваза — кузиной Яна Казимира.

Юрий Ракоци — молодой человек, полный воинственных устремлений и боевого пылаг-восторженно отнесся к предложению гетмана. Он принял послов с таким радушием и гостеприимством, какого ни Тимоша, ни Костя ещё нигде не встречали.

Князь Ракоци проникся особым доверием к посланцам Хмельницкого и обсуждал с Тимофеем не только дипломатические вопросы, но и предполагаемый ход будущих военных действий.

Ракоци считал, что в предстоящей войне следует нанести удар одновременно с двух сторон: Хмельницкому — па Варшаву, а его войскам — на Краков. Внутри Польши, говорил Ракоци, у него, так же как и у Хмельницкого, найдется немало доброхотов и они-то и помогут решить исход войны в пользу союзников, взорвав Речь Посполиту изнутри.

— Я познакомлю вас, князь Яган, с человеком, который сделает это, сказал однажды Ракоци Тимоше. — Вам будет тем более интересно знакомство с ним, что его судьба напоминает вашу.

Тимоша не придал словам Ракоци особого значения, но однажды князь представил ему невысокого рыжеватого мужчину лет двадцати-двадцати двух.

— Александр Лев Костка, — сказал князь Ракоци и, указав раскрытой ладонью на рыжеватого, добавил: — сын покойного короля Речи Посполитой Владислава.

Костка чуть церемонно и вместе с тем как-то печально наклонил голову.

Тимоша внимательно поглядел на него. Александр был бледен, с синими кругами под коричневыми, чуть навыкате глазами. Одет он был в черный костюм: куртку с пышными рукавами и плотно облегавшие рейтузы, подчеркивающие кривизну ног.

— Князь Яган Синенсис, — произнес Ракоци и тем же жестом, каким представлял Костку, представил Тимошу.

Тимоша наклонил голову и, шагнув навстречу Костке, протянул руку. Рукопожатие Костки показалось Тимоше слабым и вялым, рука — холодной.

Ракоци молча откланялся и оставил Тимошу и Александра одних.

Вначале и Анкудинов, и Костка испытали смущение и замешательство, не зная даже, с чего следует начать разговор. Затем Костка спросил:

— Давно вы при дворе князя Юрия?

Тимоша ответил, что два месяца назад он приехал в Семиградье, но вскоре поедет дальше — в Швецию.

— Князь был прав, познакомив нас, — сказал Костка. — Два года назад я был в Стокгольме и, возможно, мой опыт общения с королевой Христиной будет для вас полезен.

Тимоша удивился, как быстро нашли они нужную тему и с благодарностью взглянул в глаза собеседника. Они поразили Тимошу глубокой, неизбывной тоской, которую можно было привить за скуку, но можно было прочесть и затаенное долголетнее страдание.

— Вы были в Стокгольме по деду или же вас привели туда странствия? — спросил Тимоша.

— Меня посылал к Христине Ваза мой отец — Владислав Ваза. Я был официальным послом Речи Посполитой при её дворе. Отец был одержим идеей союза всех европейских держав против турок и отводил шведам важное место в создаваемой им коалиции. Когда я находился в Стокгольме, отец умер, и я, не желая жить в Польше, избрал для себя двор благородного и честного Ракоци.

Тимоша вспомнил, что, кажется, у Владислава был ещё один сын — совсем младенец, но о двадцатилетнем сыне — наследнике престола он ничего не слышал. Немного помолчав, Тимоша спросил Александра:

— Значит, ваш дядя, Ян Казимир, занял престол Речи Посполитой помимо вас?

— Я незаконный сын Владислава Вазы, — просто и привычно ответил Александр. Моя мать простая мелкопоместная шляхтенка Текля Бзовская. При крещении я был наречен Шимоном Бзовским, но затем отец отдал меня в богатую и знатную семью магнатов Костка. Я унаследовал их имя и стал пажем польской королевы. Я не признан наследником моего отца, хотя отец нынешнего короля Яна Казимира — Сигизмунд — мой родной дед. Но Ян Казимир делает вид, что не знает о моем существовании и это-то более всего задевает меня.

Костка взглянул прямо в глаза Тимоше.

— Князь Ракоци говорил мне, — сказал он, — что ваш дед тоже был королем московским, и что нынешний русский король незаконно, помимо вас, держит за собою престол вашего деда.

— Да, это так, — ответил Тимоша, — и я намерен восстановить справедливость.

— Как?! Как можно добиться справедливости?! — воскликнул Александр, нервно вскидывая тонкие, не по росту длинные руки.

— Есть только одна сила, которая может отбирать короны и троны и давать их достойным. Эта сила — народ. Раньше я так не думал, но мое пребывание у гетмана Хмельницкого окончательно убедило меня в этом. Народ Украины сломал шляхетские сабли, растоптал прапоры, расшитые белыми орлами, изгнал помещиков и судей. И любой народ у себя дома может сделать то же самое.

Тимоша вздохнул мечтательно.

— Если я когда-нибудь получу московский трон, я буду мужицким царем и тогда никакая сила не сломит Россию.

— Наверное вы правы, — отозвался Костка. Мне будет над чем подумать. А пока, если вам это интересно, я мог бы кое-что рассказать вам о королеве Христине, ко двору которой вы собираетесь.

Александр встал и медленно пошел к выходу. Тимоша последовал за ним. В дальнем крыле замка они остановились перед невысокой дверцей. Александр поколебался немного и, отчего-то покраснев, предложил Тимоше войти в отведенные ему покои.

Комнатка была тесна и очень просто убрана. Кроме стола, сундука, кровати и двух стульев, Тимоша увидел лишь темное серебряное распятие, старую лютню и единственную книгу в кожаном переплете.

— Позвольте? — спросил Тимоша и перевернул обложку. «Анджей Моджевский. Об исправлении государства» — прочел он на выцветшем бледно-желтом листе.

Александр снова покраснел и сказал смущенно:

— Пытаюсь, читая, отыскать истину.

— Познайте истину, — сказал Тимоша, — и истина сделает вас свободными.

Костка слабо улыбнулся и достал из сундука небольшую тетрадь.

— Может быть, вы найдете здесь нечто для себя полезное, — тихо проговорил он, протягивая тетрадь. — Я написал кое-что о королеве Христине и её дворе, когда жил в Стокгольме.

«Мы живем в подлое время, — читал Тимоша, удобно устроившись в кресле в отведенной ему комнате. — Взоры всех устремлены не на лучших, а на знатнейших. Люди смотрят не прямо перед собою, а снизу вверх. И очень немногие-избранные — сверху вниз, презрительно и рассеянно, — скользя взором по копошащейся у их ног безликой массе простолюдинов и мелких дворян — постоянных искателей пособий и милостей.

Так и я — несчастный от рождения, — в жилах которого каждая вторая капля крови принадлежала благороднейшей семье Ваза, приехал в Стокгольм скорее искателем милости, нежели дарующим её другим. Поэтому все мое внимание с самого начала привлекла та, от которой зависело мое положение, отношение ко мне двора, все мое будущее.

Следуя мудрейшим, полагающим, что сущность человека можно понять только тогда, когда будут поняты характеры его отца и матери, я стал расспрашивать о покойных короле и королеве Швеции. И то, что мне рассказали, удивительным образом подтвердило верность старых притч о яблоке, падающем недалеко от яблони и о том, что в каждом ребенке живут его отец и его мать.

Очень разными были мать и отец королевы Христины, но тем не менее оба они жили в душе своей дочери более согласно, чем тогда, когда были супругами и ещё ходили под этим солнцем. Ее отец — шведский король Густав-Адольф — великий завоеватель и гениальный полководец — был человеком несокрушимой силы воли и беспредельной отваги. Всю свою жизнь он отдал борьбе за торжество протестантизма и в этой борьбе погиб. Отец Христины был глубоко верующим человеком, соблюдавшим строгие нравственные правила и ведший суровую жизнь аскета и солдата.