Страница 15 из 80
Тимоша вступил во мрак и, касаясь руками и плечами стен, пошел по узкой, выложенной винтом, лестнице вверх. На последнем витке стало чуть светлее. Тимоша, поглядев вверх, увидел железный фонарь, висящий над дверью вышиною не более двадцати вершков, сделанной для дитяти или малого человечка — карлы.
Тимоша стукнул в дверцу, услышал голос слабый, далекий и, не разобрав, что сказано, согнувшись в три погибели, прополз через игрушечную дверцу в горницу.
Комнатка, в которой он оказался, была мала и сумеречна. Под ногами Тимоша почувствовал мягкий ковер, разогнувшись, увидел сквозь серый мрак стоящий поперек длинный стол, покрытый черным бархатом, а на столе единую малую свечу, воткнутую в шандал для семи свечей. За столом сидел Леонтий Степанович, желтый, маленький, в черной не то рясе, не то схиме, смотрел перед собою, не мигая. За спиной его висел коврик малый, изукрашенный серебряными звездами и изображениями разных тварей и предметов. Тимоша скользнул глазом по серебряным изображениям и увидел рака, козла, телка, а прочее не понял. Переведя же взгляд на стол, вздрогнул: рядом с шандалом белел на бархате человеческий череп — голый, страшный, а на другой стене в большой железной клетке сидела желтоглазая, кривоносая сова. Увидев все это, Тимоша побледнел лицом и сильно ослаб ногами. Леонтий Степанович, скосив глаза вбок, играл четками. Молчал.
— Садись, — тихо и ласково проговорил воевода и маленькой белой ладошкой указал место на лавке возле себя.
Тимоша, косясь на череп, обошел стол и робко присел на лавку.
— Ты, Тимофей, разговора своего не помнишь, а я помню. И по разговору твоему любо мне испытать тебя. И то, что ты вчера в горнице говаривал, то не я один — все холопы мои слышали. И если б довели на тебя, то стоять бы тебе, Тимофей, в московском застенке, на правеже, да не та у меня изба, чтоб кто-нибудь сор из неё хоть малой малостью выносил. И в том, Тимофей, твое спасение.
Леонтий Степанович помолчал немного, достал из-под лавки щипцы, снял со свечи нагар.
— Все, что ты вчера говаривал, вспоминать не стану. Однако главное скажу. Памятью да грамотой господь тебя не обошел, да не знаю — умён ли? А каково тебе впредь станется, то мы сегодня углядим: ждет ли тебя порфира царская, как ты вчера бахвалился, или же плаха, о чем пока ты не догадываешься.
Тимоша молчал, напуганный и пораженный: неужели то тайное, о чем лишь ночами самому себе грезилось, выпив дьявольского зелья, столь многим незнакомым людям враз рассказал?
Леонтий Степанович поглядел косо, поиграл чётками, сказал загадочно:
— В наше антихристово время все может быть. Может, и впрямь ты Шуйский царевич. Да ведь и у царевича судьба в божьих руках. А угадать судьбу твою вполне возможно, для того у знающих особая наука есть. И имя той науке — острологикус.
Леонтий Степанович взял с лавки книгу, переложил на стол. Не раскрывая, проговорил заученно:
— Остроломейское учение, или же острологикус, есть из наук величайшая. Наука сия по расположению светил определяет каждого смертного, будь то царь или же юрод. Как же можно, на ночное небо взирая, судьбу смертного предсказать?
Плещеев поднял палец в знак того, что Тимоша должен особенно внимательно слушать дальнейшие объяснения.
— Острологус прежде всего должен отыскать гороскоп. Что есть гороскоп? Гороскоп есть точка великого круга небесной сферы, по коей движется солнце и коя проходя по двенадцати созвездиям Зодиака, восходит в момент рождения человека. Точка сия есть важнейшая для всей судьбы рожденного, ибо все звезды, и Луна, и Солнце вокруг гороскопа располагаются и тем расположением острологусу о судьбе рожденного говорят ясно.
Небо от сей наиважнейшей точки делится на двенадцать кругов склонения или же домов. Наиглавнейший из них есть дом чинов, или середина неба, затем следуют дома дружбы, вражды, жизни, счастья, братьев, родственников, детей, здоровья, брака, веры и смерти.
Сии дома составляют небесную фигуру, в коей по расположению светил острологус предрекает судьбу. Однако, кроме домов и светил, надобно знать и знаки Зодиака, коих также двенадцать.
Плещеев повернулся на лавке и ткнул пальцем в коврик. Снова помолчал немного.
— Далее я обучу тебя, как читать скрытое от непосвященных и ты будешь ловцом человеков, ибо ничто от тебя не будет сокрыто и тайное станет явным. Скажу тебе, что каждая планета покровительствует кому-либо. Солнце светило царей, бояр и начальных людей, Луна — царица ночи и её покровительство находят кабатчики, ростовщики, скоморохи и тати. Марс светит палачам, лекарям, коновалам, воинам — всем, кто проливает кровь. Меркурий — есть планета филозофов, острологусов и прочих ученых людей. Юпитер светит поселянам, Сатурн — старцам, монахам, больным и слабым.
Потом, когда ты узришь все домы и светила на небе и будешь читать небесные знаки, как литеры в книгах, я расскажу тебе и многое другое, столь дивное, что все сказки перед сим померкнут.
Однако с самого начала ты должен знать, что наука сия попами и властью объявлена ведовской и за острологикус людей кидают в застенок, какого бы звания они ни были. Правда, я и в Москве знаю людей добрых и даже бояр, кои острологикус ведают, но ежели кто из них по чьему-нибудь навету попадает к катам, то иные, хотя и вызволить своего товарища пытаются, однако открыто сего никогда не делают, ибо за собственную шкуру всяк человек более всего опасается.
Плещеев вздохнул печально, видно вспомнил нечто невеселое.
— А теперь надобно мне знать, когда ты, Тимофей, родился?
— Рожден я в месяце июне 7125 года, — ответил Тимоша.
Плещеев ударил рукой по столу, воскликнул громко:
— То добрый знак, Тимофей! Не зная сего, призвал я тебя в тот самый месяц, когда ты родился!
Подбежав к коврику со знаками Зодиака, Плещеев дернул его в сторону: коврик плавно отъехал, открыв оконце малое, забранное слюдой. Нетерпеливо толкнув решетчатую железную раму, воевода высунулся едва не до пояса, приложив ладонь ко лбу козырьком, внимательно стал вглядываться в небо.
Тимоша стоял за спиной, не дыша. Воевода метнулся от окна, схватил с полки чернильницу, перо, лист бумаги. С другой полки схватил огниво, кресало, полдюжины свечей. Кинул все на стол. Трясущимися от нетерпения руками стал втыкать свечи и бить железом по кремню. Зажег все семь свечей в шандале, снова метнулся к окну, от окна — к столу, и так, вертясь на лавке меж столом и окном, стал рисовать на бумаге точки и линии.
Завершив сие, откинулся назад, глядя на Тимофея с изумлением. Проговорил, раскрыв глаза, как мог широко:
— Вышло тебе, Тимофей Демъянович, нечто великое. Быть тебе, без сумленья, возле государева престола в самой близости.
С той поры воевода звал Тимофея к себе есть и пить чуть ли не ежедень. Слушал его внимательно, оставшись наедине, не единожды говаривал:
— А у тебя, Демьяныч, не голова — царева палата. По всему видать доброго ты человека сын.
Тимоша загадочно ухмылялся.
Близость к воеводе была тотчас же замечена многими людьми. Тем более, что Кузьму Ивановича воевода услал в Москву по какому-то делу, а взамен его поставил Тимофея.
Теперь Тимофей собирал мзду со своих бывших товарищей и все собранные деньги воеводе отдавал исправно.
После третьего раза Леонтий Степанович проговорил раздумчиво:
— Не могу я понять тебя, Тимофей Демьянович. Честен ли ты очень, или же гораздо хитер? Кузька, тать, мне вполовину менее твоего давал, а ведь он мой холоп, а ты — вольный человек.
— Ты сам себе ответил, Леонтий Степанович. Всякий раб — лжив и слаб. А чего ж от раба и ждать? Кто о нем подумает, ежели он сам о себе не вспомнит? Кто о нем позаботится? А ведь и раб — человек и ему, как и прочим, пить-есть надо. И другое пойми, Леонтий Степанович. Ты ему власть дал — у приказных людей деньги брать. А приказные те деньги берут у мужиков, что в избу с челобитьями друг на друга приходят. А у тебя те деньги ближние государевы люди — бояра да окольничьи — берут. И — конец концов — государь да патриарх остатнее к себе в казну прибирают. И каждый низший к каждому высшему, как холоп к господину, чего-то не доносит, себе норовит оставить. Так что перед богом мы все холопы. А тебе я все отдаю без утайки потому, что хочу я по всей правде вольным человеком быть и любому в глаза глядеть бесстрашно.