Страница 11 из 15
– Мама, а вот – тебе!
Мама берёт в руки белую кофточку, рассматривает…
– Спасибо.
И это всё? Радость, вызванная восторгом Серёженьки, испаряется, уступая место глухой обиде на мамино равнодушие. Невольно вырывается горький шёпот:
– Надень хотя бы…
– Потом.
Похоже, неприятного объяснения не миновать, однако спешить с ним не стоит – пусть хотя бы братик к себе вернётся, поиграть с подарком. Но он не уходит…
– Галя, расскажи, пожалуйста, про Москву!
Ой… Что про неё рассказать? Все вроде знают. Наверное, открытки с достопримечательностями надо было привезти.
– Москва – очень большой город. Самый большой в нашей стране…
– Столица, я знаю! – радостно подхватывает Серёженька. Я киваю, изображаю улыбку, начинаю пересказывать общеизвестные вещи. Хоть бы братик уточнил, что его интересует, а то в голове совсем не столичные красоты…
– Потом поговорим о Москве, – ледяным голосом говорит мама. – Раз уж приехала, иди мыть руки – сейчас будем обедать.
Почему она так разговаривает со мной? За два года не простила наш последний скандал? Который, собственно, не я же затеяла… Однако не затем я приехала, чтобы устраивать новые выяснения. Лучше молча пройти в ванную, принять душ после дороги…
Вот я и готова идти к столу. Запах привычных вкусняшек приятно ласкает обоняние, и я невольно улыбаюсь, откладывая все обиды на потом, а лучше – ещё подальше куда-нибудь…
Обед позади, мама начинает убирать со стола, и я пытаюсь помочь ей.
– Да ладно, иди уж в комнату, столичная знаменитость, – произносит она с презрением, и я не могу сдержать удивление:
– Мама, почему ты так разговариваешь со мной? Что я такого сделала?
– И ты ещё спрашиваешь!
– Да, спрашиваю! Ты имеешь в виду – уехала в Москву два года назад? Разве я не доказала тебе после этого, что я вовсе не ничтожество?
– Ты хуже!
Я ахаю и сажусь на ближайший стул, едва не промахнувшись.
– Что значит – хуже?
– Сколько у тебя любовников? А?
Только теперь до меня доходит, в чём мама меня подозревает.
– У меня нет любовников. Ни одного. Извини за подробность – я девственница.
– Тогда почему ты одеваешься и выступаешь на сцене, как последняя шлюха?
Моё удивление нарастает. С запозданием вспоминаю, что ещё несколько лет назад тоже думала, что проститутка – это женщина, которая одета так, что видны её колени, спина, плечи… Но при чём здесь сцена?!
– Мама, что такое ты говоришь? Ты видела хоть одну настоящую проститутку? Хотя бы по телевизору!
– Ты выходишь голая перед мужиками, прыгаешь, вертишь задницей, поёшь всякие пошлости!
– Когда это я пела пошлости? Мой репертуар – классика западной музыкальной эстрады! И не верчу я ничем, а пританцовываю во время пения!
– Там все проститутки! И гомосексуалисты!
В коридоре появляется мой братик, он тревожно смотрит на нас.
– Марш в комнату! – гаркает моя мама.
– Зачем ты на него кричишь? – ахаю я. – Что плохого он сделал?
– Это тебя не касается! Ты проститутка, а не сестра!
До меня вдруг доходит, что моя мама говорит очень странные вещи.
– Мама, когда ты меня видела по телевизору? Меня ни разу не снимали!
– Видела! У соседа, Вальки, есть твоя запись! Это, как его, видео!
Моя тайная надежда, что меня как-то тайком, без моего ведома, сняли для центрального телевидения, испаряется. Кинокамерой заснять чуть ли не любой может, во время выступления такое происходит на каждом шагу. Однако не так плохо у нас живут, если уже видеомагнитофоны в ходу. Вот так популярность: денег нет, по центральному телевидению не показывают, зато моя мама пребывает в убеждении, что я… Чёрт знает что, вот уж невезение. А впрочем…
– Скоро выйдет фильм «Сцена», – с олимпийским спокойствием сообщаю я. – Там я пою. Вместе с нашим ансамблем.
– Ага! – и мама уличающим жестом воздевает указательный палец. – А говоришь, у тебя нет любовника! Сразу много!
Мне остаётся только пожать плечами. Если для мамы даже моя девственность не аргумент, то поделать вообще ничего нельзя.
– Что же, мама. Извини, я не хотела тебя огорчать. Думала, наоборот – помиримся после старых обид. Значит, не суждено. – Я поднимаюсь со стула и иду в коридор к своему чемоданчику, стараясь не разреветься, пока не переступила порог.
– Галя! Подожди, куда ты? – не очень громко и как-то просительно говорит вдруг мама.
– Ты же меня выгоняешь. Не хочу навязываться.
Чувствую, как к горлу подкатывают слёзы. Не так я видела встречу с родной мамой в доме, где прошло моё детство.
– Доченька, погоди! – мама спешит ко мне и вдруг обнимает. – Извини, родная моя! Я тебе глупостей всяких наговорила со зла! Прости старую дуру!
Мне трудно прощать или не прощать маму. Я просто люблю её. Я обнимаю её и целую в щёки – ту, которая выносила меня под своим сердцем, родила и вырастила, одна, без отца.
– Мама, я тебя люблю! Пожалуйста, давай не будем ругаться!
– Да, доченька, не сердись на меня, умоляю!
– Пойдём к Серёженьке!
– Да, доченька, ты права!
Мы направляемся в переднюю комнату. Мой братик в слезах.
– Серёженька, милый, не плачь, пожалуйста! Ну, прости свою дурную мать! Твоя сестричка хорошая, красивая, знаменитая, всё будет замечательно!
Однако слёзы не торопятся уйти, и мы воздаём им дань – теперь уже втроём.
На следующее утро, едва встав и сделав зарядку, Галя обнаружила, что в доме нет хлеба.
– Мам, я в булочную! – сообщила она, уже одеваясь, когда мать выглянула из своей комнаты и посмотрела на дочь вопросительно.
– Иди, доченька. Спасибо тебе.
– Не за что, мамочка! – весело отозвалась Галя. – Я ведь тоже буду завтракать! – с этими словами она надела сапожки, накинула плащ и выпорхнула за дверь.
Вопреки её ожиданиям, знакомая булочная за углом оказалась закрыта на учёт. Девушка растерялась, но вспомнила, что через квартал есть ещё одна, и направилась туда.
– Галя! – ахнул вдруг кто-то рядом. Девушка обернулась.
– Женька! Привет!
Евгений сидел в школе за одной партой с Галей, и они даже немного целовались иногда после уроков.
– Как ты похорошела!
Галя рассмеялась:
– А раньше была дурна собой?
– Нет, ты всегда была красавица! Просто теперь… теперь… – Юноша нервничал, краснел, щёлкал пальцами, пытаясь найти нужные слова, объяснить, что же такое в Гале «теперь».
– А твои дела как, Женька?
Восторженное выражение сбежало с лица молодого человека.
– В институт поступить не удалось – недобрал до проходного балла. И… завтра ухожу в армию, – произнёс он глухо. Девушке стало не по себе. Она подошла ближе к однокласснику, мягко коснулась его руки:
– Удачи тебе, Женя! Пусть всё сложится хорошо!
– Галя! Можно, я буду писать тебе?
– Конечно! Запиши… – она продиктовала свой московский адрес. Евгений вздохнул с облегчением:
– Спасибо! А то ты вдруг исчезла, я и не знал, что думать. Выходит, ты теперь в Москве? Учишься?
– Пока нет. Попробую летом поступить во ВГиК.
Глаза юноши широко раскрылись:
– Ты хочешь быть актрисой?
– Тебя это удивляет? Я уже снялась в фильме «Сцена» – говорят, неплохо получилось. И меня пригласили на роль Ассоль. Съёмки начинаются через месяц.
Женя кивнул:
– Я всегда знал, что ты самая талантливая среди нас. Так ты мне позволишь писать тебе из армии?
Девушка улыбнулась:
– Конечно, для этого и дала тебе адрес! Постараюсь отвечать без задержек! Только звонить не обещаю.
– Да, разумеется. – Юноша бережно спрятал бумажку с адресом Гали в карман. Взглянул нерешительно:
– Галя… Можно мне сегодня вечером пригласить тебя в кино?
Сидорцева улыбнулась:
– Женечка, если хочешь погулять со мной, зачем кино? Давай просто пройдёмся по городу, а то я немного отвыкла. А кино… видела я афиши – сейчас ничего интересного не показывают.
Судя по глазам Евгения, обращение «Женечка», слишком покровительственное для девушки, принявшей приглашение на свидание, не порадовало юношу. Он сдержанно вздохнул и произнёс: