Другая Музыка

Я еще и не успел этого осознать, как заметил присутствие еще каких-то неведомых существ, которые плыли рядом, то приближаясь ко мне совсем близко, метров на пять и даже на три, то удаляясь на безопасное расстояние. Впрочем, я не знал, опасны они или нет, поскольку не удавалось их порядком разглядеть, – я скорее только ощущал их присутствие.

В сномире кроме присущего человеку бокового зрения существует еще какое-то внутреннее зрение, уже не боковое, а, можно сказать, сферическое. В какой-нибудь напряженный момент оно может включаться, и никакой подозрительный объект уже в поле этого зрения не утаится. Однако, если внимание полностью перенести на такой объект, то может внезапно поменяться все. Может полностью поменяться весь ландшафт, вся эта чертова голограмма, и вообще все предлагаемые обстоятельства нашего прибывания в такой суперигре, коей является приключения в сномире.

Но я забыл об этом спасительном варианте. Бездна полностью поглотила мое внимание и неотвязчивые существа меня уже не заботили. Ясное дело, они и не желали пропадать вместе со мной, и прощальной вереницей продиффелировали прямо перед носом. Один, последний, так плотно приблизился, что я успел разглядеть поверхность его тела, покрытое коричневой чешуей, его прозрачные перьеобразные плавники вдоль всей спины, и глазищи разного размера на голове, числом, может быть до восьми, как у пауков, и торчащих и дальше с боку на теле до самого хвоста. Приляпаны эти безобразные паучии зенки были как попало, где по два рядом, где по три, где по одному, как получилось, в порыве несусветного уродства. И один из этих глаз все пялился и пялился на меня с невероятной злобой и удивлением, вызванным моим нежелательным присутствием в этой чужой водной обители. Он будто оторвался от своего змеинного тела и завис напротив моих глаз, и только когда чудище исчезло, на прощанье хлестнув меня своим тонким кончиком хвоста по плечу, растаял, словно беззвучно лопнул, так, что и следа не осталось.

А я оказался один на один с проклятой бездной. Становилось все темнее. Я плавно опускался вниз, как перышко в потоках воздуха, не то по спирали, не то, уподобляясь маятнику, – все вместе.

Обреченно, до эйфории.

Некоторое время еще попадались некие объекты. Какие-то малоразличимые глубоководные существа. Замерцали было вдалеке то-ли медузы светящиеся, то-ли скаты, но быстро исчезли. И вот настала полная тьма. Правда у этой тьмы все же был цвет. Какой-то глубоко черно-коричнево-зеленый. Оставалось еще и давление в ушах, даже едва слышное бульканье, вызыванное вращением моего тела, медленно погружаещегося в пучину.

Но видно существует еще что-то темнее тьмы. Я почувствовал приятную, но в тоже время, пугающую невесомость тела, отсутствие всяких ощущений. И кругом чернота. Но такая чернота, что не было и намека на какой-то цвет, ведь и у черного есть оттенки. Здесь очевидно отсутствовали уже всякие колебания светового луча, и та часть мозга, которая анализирует информацию о цвете и форме, умолкла, отключилась. Трудно передать это состояние души. Паника – это всегда истеричный поиск выхода. Здесь же была только обреченность полнейшая. Ко всему еще полностью исчезли звуки. Мысли в моем сознании стали исчезать. Я ничего не чувствовал, и размышлять становилось не о чем. Я быстро стал забывать все, что связано с моей жизнью. Тогда я действительно оценил весь смысл выражения: «я мыслю, значит я существую». «Только бы не перестать думать», – повторял я в отчаянии. Но вскоре забыл, зачем я это повторяю. Мысли умолкли. Черная бесконечность схлопнулась…

Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг вновь зазвучал голос моей мысли: «Что это? Это свет! Свет!» Действительно, присутствовал свет. Поначалу было непонятно было, где его источник. Просто свет менял все вокруг. Моя душа содрогнулась от внутренних слез надежды. Все пространство вокруг было, хотя и смутно, но все же освещено. Я почувствовал свое тело и стал делать движения руками и ногами, позволяющие удерживать равновесие в воде, а кругом была, по всей видимости, водная среда, или, подобная ей, биомасса Сномира. Однако, движение эти, хотя и вызвали радость обретения тела, привели к обратному эффекту, и равновесия удержать не удалось. Я перевернулся вниз головой и стал очень быстро двигаться к светящейся «туманности», которая, по мере приближения, становилась все ярче. Наконец, последние метры водной среды, густо наполненные светимостью, были преодолены, и я буквально «провалился» в светящуюся субстанцию.

Свет поглощал меня.

Это не был изнурительный свет электрического прожектора. Это был очень мягкий свет, он грел нежно и проникал сквозь все тело. Постепенно стала возникать беспричинная радость, проникающая во все клетки тела. Все ощущения слились в одно – эйфорию, в переживание самой умиротворяющей и незыблемой гармонии, какую только можно себе представить. Мысли стали исчезать, потому что переживать было больше не о чем.

Я лишился сознания.

Я не знаю сколько времени пробыл в таком состояниии.

Глава 5

Но в какой то момент времени свет вдруг начал слепить глаза. Это был очень яркий, резкий и неприятный свет. Я закрыл глаза ладонью и обнаружил, что веки закрыты. Закрыты, но не защищают от слепящего света. Я, не убирая ладонь от лица, открыл глаза. Прищурившись посмотрел в правый нижний угол и увидел там какие-то блестящие предметы на белой поверхности небольшого стола. Я убрал руку от лица и стал присматриваться к тому пространству, в котором я нахожусь. Надо мной на высоте около метра висел плоский диск – диаметром сантиметров сорок или пятьдесят – довольно мощной лампы дневного света, а я лежал на спине и был накрыт простыней. Странно, но свет от такой яркой лампы почему-то плохо распространялся на все помещение, и противоположная стена была от меня не более чем в четырех метрах, но почти полностью погруженная в сумрак, будто освещалась она убогой восковой свечей. Я разглядел, что стена эта каменная и даже не оштукатурена. Просматривалась какая-то грубая кладка не то из грубого кирпича, не то, вообще, из вытесанных небольших каменных блоков, размером близким к размерам кирпича. Поверхность была очень неровной, и кое-где зияли дыры. Чем дольше я присматривался, тем зрение становилось острее. Вот различимы стали какие-то картины висящие на стене. Нет это, кажется, вовсе и не картины. Это какие-то рельефы, помещенные под стекло. Стекло какое-то грязноватое, засиженное мухами. Сквозь стекло я разглядел один такой рельеф, вернее то,. что я прнял за рельеф. Это была огромная бабочка серого цвета с черными узорами на крыльях. Под другим стеклом я различил какое то большое насекомое, напоминающее паука птицееда. Какой-то странный энтомолог-любитель поразвесил здесь экспонаты своей коллекции. Другие барельефы я так и не смог разглядеть, и оставил их изучение на потом. Я посмотрел на свои руки: они имели изможденный вид и цвет бледно-охристый. Я был одет в халат серого цвета в черную полоску. «Как та бабочка».

Я попытался встать, но обнаружил, что нахожусь под капельницей. В моем воображении еще не растаяли образы Сномира испытательных полетов. Так это был просто сон! Я почувствовал облегчение. Слава богу, исчез этот ужасный, подавляющий воображение и волю простого смертного океан, и можно будет дальше жить нормальной человеческой жизню. Хотя, с другой стороны, было жаль растаться с чувством свободного полета, которое было основным ощущением в мире, где я был испытателем летательных капсул.

Но как же я оказался здесь, в этой захолустной больнице? Память почему то не разворачивала передо мной услужливо, как всегда это бывает после сна, длинный свиток пергамента, с запечатленными на нем всеми эпизодами моей предыдущей жизненой истории. Я ничего не помнил. Может быть я потерял сознание в результате несчастного случая? Это что, реанимационная? Я стал рассматривать предметы, которые лежали на столе. Несомненно, там были шприцы и какая-то металлическая коробочка, бликующая в свете лымпы. Так же здесь были разного размера бутылечки, бинты и какие-то странные инструменты. Хирургические? Зачем они здесь?…Рядом со столиком стоял стул. Но довольно странный. Это был деревянный венский стул, но находящийся в плачевном состоянии: весь облезлый, давно утративший свой первоначальный цвет, растрескавшийся и в нескольких местах перемотанный черной изолентой. На сиденье лежала стопка книг и журналов, нещадно пожелтевших и покрытых плесенью, а между двумя задними ножками висела старая паутина, облепленная пылью, и содержащая в себе исохших мух и других насекомых.