Страница 3 из 6
Мне показалось, что, услышав фамилию тёщи папиного сослуживца, Василий Васильевич что-то хотел спросить, но потом передумал и сказал папе: - Вы проводите своих, а мы донесём ваш чемодан до корпуса. "Рафик" немного проехал в гору, потом свернул направо и остановился у дома № 7 по Высокой улице. Вообще-то самого дома с улицы не было видно. Белый квадратик с семёркой висел над калиткой в сложенной из неотёсанных камней ограде. Она была высокой, по ней, как питон, вилась виноградная лоза, а на самом верху росли какие-то колючие кусты. - Здесь мы будем жить, - сказал я Кышу. - Вести себя надо как следует. Понял? Тут хорошо играть в крепость. Кыш кивнул. Последнее время он совсем повзрослел и стал разговаривать только в крайних случаях. А может быть, он устал с дороги. Мы попрощались с шофёром, и папа всё-таки напоследок спросил у него: - Наш попутчик, очевидно, важная шишка, если за ним прислали машину? - Это уж вы, пожалуйста, у него у самого спросите, - как-то таинственно ответил шофёр и уехал. Мама открыла калитку, мы взяли свои вещи и по каменным ступенькам поднялись во дворик. - Какая прелесть! - тихо сказала мама. В глубине дворика стоял небольшой белый дом. К нему вела выложенная из того же самого камня, что и ограда и ступеньки, дорожка. И по обеим сторонам дорожки росли разноцветные розы. А за ними был сад и огород. Кыш вдруг молча и быстро пронёсся по огороду, загнал кошку, не успевшую даже мяукнуть, на дерево и только тогда залился лаем. Это он повторял свою клятву преследовать кошек до конца своих дней всегда и везде. - Кыш! Фу! - крикнул я Кышу. - Фу! - Если сейчас нам откажут от дома, - тихо сказал мне папа, - то Кыш отправится в Москву с первым же самолётом. Ты понял? Я ничего не успел ответить. Дверь дома открылась, и на крылечко вышла хозяйка. Она сначала посмотрела на свою кошку, потом на Кыша, потом подошла к нам, вытерла руки о передник, улыбнулась и сказала: - Добрый день! Милости прошу. Вы Сероглазовы? - Да! Это мы! - обрадовался папа. - Дмитрий, Ирина, Алёша и Кыш. - А я Анфиса Николаевна. Пройдёмте в дом. Поставив чемоданы в нашей комнате, папа заспешил в дом отдыха. - Прекрасная комната! Прохладная, светлая! Здесь будет хорошо, - сказал он и ушёл. Кыш сразу обнюхал комнату и, конечно, остался недоволен, потому что вся она пропахла кошкой. Даже на колючке алоэ белел клок кошачьей шерсти. - Ну, спасибо, Анфиса Николаевна! Поверьте, я прямо счастлива. Я чувствую, что мы здесь прекрасно отдохнём, - сказала мама. - Погодите благодарить. Сначала поживите. Может быть, что-нибудь ещё не понравится. Питаться будете дома или в закусочных? - Лучше бы самим готовить, - застеснявшись, сказала мама. - Если, конечно, разрешите. - Бога ради. Будьте как дома. - Вы уж извините, что мы с собакой. Нам не с кем было оставить этого разбойника. - Ничего. Тут весело будет, - чему-то усмехнувшись, сказала Анфиса Николаевна. - А ты, Алексей, воспитай Кыша в духе любви к кошкам. Он просто распоясался и нападает на слабых. Тоже мне царь зверей! Кыш полез под стол. Там ему было прохладней. Я достал из сумки его вещи. Миску вынес на крыльцо, а матрасик положил под окном около моего диванчика. Потом налил в миску воды и позвал Кыша. Он пришёл, посмотрел на дерево, увидел, что кошка ещё не слезла с него, и жадно начал лакать воду. - Кошка - хорошая. Не тронь кошку, - говорил я ему. - Это от неё пошли цари зверей - львы, а не от вас, собак. Услышав это, Кыш поперхнулся и закашлялся, но, однако, не залаял. - Мам, пошли к морю! - сказал я и как-то не поверилось, что вот сейчас мы спустимся по дороге вниз и я первый раз в жизни окунусь в синее тёплое море. - Перекусили бы сначала, - предложила Анфиса Николаевна. - Ой! Мы лучше сначала искупаемся! Целый год ждала этой минуты! - сказала мама. Пока она собиралась, я осмотрел комнату Анфисы Николаевны, прочитал названия на корешках книг в шкафу и спросил, кто эта девушка в военной форме на фотографиях. - Я. Разве не похожа? - спросила Анфиса Николаевна. - Вы ведь с тех пор стали старше, - сказал я, - и очень поправились. Мама от досады, что я сказал что-то не так, прикусила губу, но Анфиса Николаевна только рассмеялась: - За тридцать лет и ты, милый мой, постареешь и поправишься. - Значит, вы воевали? - спросил я. - Воевала. - И стреляли? Тут мама меня заторопила. Я ещё раз посмотрел на фотокарточки нашей хозяйки. Вот она с автоматом на груди стоит у перешибленного, наверно, снарядом кипариса... Высовывается из окна санитарной машины... Сидит у радиоприёмника в наушниках...
6
К морю мы не просто шли, а всё время спускались по каменным лесенкам. Сначала я считал ступеньки, а потом перестал. - А вот это парк. Смотри! - вдруг воскликнула мама. Мы шли, и она объясняла, как называются цветы, кусты и деревья. Но цветов, кустов и деревьев, причём самых разных, было так много, что их названия перепутались в моей голове. Чинары... Каштаны... Атласские кедры... Сосны... Самшит... Кизил... Агава... Магнолия... Я шёл и глазел вокруг, а Кыш принюхивался к разным запахам. И оттого, что запахов в парке, наверно, было ещё больше, чем цветов, кустов и деревьев, и все они перепутались у Кыша в носу, он часто чихал, мотая головой, и повизгивал от удовольствия. Потом вдруг пропал. Мы забеспокоились. Мама сказала, что он мог опьянеть от большого количества эфира в воздухе и заснуть. Где его тогда искать? Я начал свистеть и кричать: - Кыш! Кыш! Ко мне! Куда ты пропал? Ко мне! И какой-то старичок в белом костюме сразу же подошёл и тихо сказал маме: - Извините, пожалуйста, в ту минуту, когда раздался свист и жуткий вопль вашего мальчика, я думал именно о тишине. Да, да! Я думал о том, как нам повезло, что мы живём в одном из самых тихих и чудесных уголков земли, в Крыму. О том, что тишина восстанавливает силы кузнецов, шахтёров, сталеваров, машинистов - в общем, всех уставших от шума и грохота работы. И людям, малыш, и земле нужна тишина. Постарайся её никогда без надобности не будить. Старичок говорил так добродушно, что я ни капли не обиделся за замечание, а мама сказала: - Извините, у нас потерялась собака. Ведь надо же её позвать. - Умная собака обязана слышать шёпот своего хозяина, - сказал старичок. И читать его мысли на расстоянии. И тут, как назло, будя тишину, отчаянно скуля, откуда-то из-за кустов на трёх ногах к нам прискакал Кыш. Он, не переставая скулить от боли, лёг на спину и задёргал правой задней лапой. Я присел и осмотрел её. В одной из чёрных шершавых подушечек на лапе торчала большая колючка. Она обломалась, и я никак не мог её вытащить. Кыш визжал. Нас окружила толпа отдыхающих. Все стали давать советы. Мама тоже попробовала вытащить занозу, но только обломала ноготь. Тогда я решился, прицелился как следует, с одного раза вытащил зубами здоровенную колючку и показал её окружающим. Мама тут же заставила меня прополоскать рот у фонтанчика для питья, а Кышу смазала лапу йодом, который почему-то оказался в её сумочке. Кыш оттого, что лапу защипало йодом, завопил ещё сильней, но быстро замолчал, прошёлся на трёх лапах, потом осторожно ступил на раненую, проверил, не очень ли больно на неё ступать, прохромал метров пять и вдруг, наверно забыв про занозу, полетел со всех ног на лужайку и начал есть какие-то травки. Старичок похвалил меня за то, что я оказал первую помощь раненой собаке. Потом мы стояли на краю высокого, крутого обрыва, и перед нами было море. Кыш жался к моей ноге, а я взял маму за руку и молчал, поражённый солнечной голубизной. И глаза у меня слезились от морского ветра. Он был так силён, что поддерживал нас, когда мы спускались с обрыва к морю. - Это дикий пляж, - сказала мама. Кыш первым подбежал к воде, лизнул её, фыркнул; в этот момент как раз набежала волна, но он ухитрился подпрыгнуть и отбежать. Отбежал, улёгся между двух камней и стал следить за волной. Он думал, что она с ним играет, но подойти поближе боялся. Мы устроили навес из простыни и пять минут загорали, ворочаясь с боку на бок. Потом пять минут сидели под навесом, а уж когда у меня сил больше не было терпеть - так хотелось купаться, - пошли в море. - Кыш, - позвал я. - Иди сюда! - Но он, поджав хвост, забрался в тенёк под простыню. Босиком по камешкам идти было больно. Я кому-то наступил на ногу, отскочил, испугавшись, в сторону и упал на дремавшую женщину. Мама за меня извинилась. Я вошёл по пояс в воду, снова поскользнулся, упал, начал барахтаться и орать: - Море! Море! Ура! Мама велела мне сесть и сидеть в воде на одном месте, пока она сплавает до оранжевого шара, и не нарушать тишины. И это было здорово: сидеть в море, перебирать руками камешки и держаться за большой камень, когда набегает и толкает в грудь волна. Мама, доплыв до шара, помахала мне рукой и поплыла обратно, а Кыш так больше и не подошёл близко к морю. Вылезать из воды мне не хотелось, но мама сказала: - На первый раз хватит. Пошли обедать. Ужас как есть захотелось! Мы с Кышем сразу почувствовали голод: он облизнулся и навострил уши, а я сглотнул слюнки.