Страница 2 из 6
4
Время до нашего отлёта тянулось долго-долго. Ещё дольше, чем последний день четвёртой четверти. И только на трапе, когда папа показывал красивой девушке наши билеты на самолёт, я вдруг почувствовал, что это - правда! Ещё совсем немного, заревут реактивные моторы, и мы полетим в Крым! Моё место в самолёте было у круглого окошечка - иллюминатора. Кыш сидел у меня на руках и вёл себя спокойно. Только когда самолёт разогнался, он уткнул морду мне под мышку, как будто не хотел ничего ни видеть, ни слышать. Я его гладил, успокаивал и говорил, что собаки теперь бывают в космосе, а там пострашней, чем в реактивном "ТУ-104", летящем совсем не высоко над землёй. И из-за того, что я всё время беспокоился о Кыше, я сам ни разу не струсил... ...Потом красивая девушка принесла нам минеральную воду и конфетки, которые едят в небе, и опять велела всем пассажирам застегнуть ремни. Папа научил меня при снижении часто щёлкать зубами, чтобы не заложило уши, а Кышу выдал кость с хрящиками, так как конфету грызть он не пожелал. Рёв моторов сделался немного тише, у меня всё оборвалось внутри, когда самолёт провалился на секунду в яму, а в ушах как-то зашипело и стало покалывать тысячью иголочек. - Кыш, - сказал я, - мы идём на посадку! - И не услышал собственного голоса. Я испугался, по совету папы защёлкал зубами, в ушах у меня вдруг выстрелило, и я услышал, как папин сосед громко жалуется красивой девушке, нашей бортпроводнице:
- Возмутительно! Я молчал, когда собака дёргала мой зонтик! А теперь в самолёте создана ужасная атмосфера: глодают кость, щёлкают зубами! В конце концов, мы не в купе поезда. Мы в полёте. Здесь нервы напряжены до предела! - Извините, но я не могу запретить собаке глодать кость, а мальчику щёлкать зубами. Пожалуйста, договоритесь между собой сами, - с улыбкой сказала девушка. Как только мы сошли с трапа, Кыш прямо заскулил от радости и даже лизнул бетонную дорожку аэропорта. Он был счастлив, что вернулся с неба на землю. Мы получили наши чемоданы и встали в очередь на такси. Кыш лежал в тенёчке за чьим-то чёрным чемоданом, часто дышал, свесив язык набок, и то и дело с упрёком поглядывал на солнце. Ведь оно пекло действительно почище, чем в Москве. А я рассматривал красивые разноцветные наклейки на чьём-то чёрном чемодане и спрашивал у мамы, что на них написано нерусскими буквами. Это были названия разных городов и гостиниц. Вдруг к очереди подъехал голубой микроавтобус "Рафик". Из него высунулся человек со шрамом на щеке, которого я видел в самолёте, и спросил: - Товарищи! Если среди вас есть с путёвками в "Кипарис", милости прошу, довезём. - Я в "Кипарис"! - сказал папа. - Но у меня семья и собака. - Садитесь. В "Рафике" места хватит всем, - сказал человек со шрамом. - Простите, и я в "Кипарис", - обратился к нему хозяин чемодана с разноцветными наклейками. - Мне тоже можно? - Конечно. Садитесь. Потом, наверно решив не стесняться, из очереди вышли ещё два человека: небритый высокий парень с рюкзаком за плечами и папин сосед, ворчавший на нас с Кышем. Он спросил: - Эта машина прислана за нами из дома отдыха, или вы везёте нас частным образом? - Частным образом, - ответил человек со шрамом. Сначала мы ехали по шоссе, потом проехали по городским улицам, потом снова выехали за город и мимо зелёных яблоневых садов, мимо голубых и розовых домиков взяли курс к морю. Обернувшись к нам, человек со шрамом сказал: - Давайте знакомиться. Василий Васильевич Васильев. - Меня зовут Алёша. - Ирина Дмитриевна, - представилась мама. - Митя, - сказал папа. - Фёдор Ёшкин, - сказал небритый парень. - Милованов, - сказал хозяин большого чемодана с наклейками. - Торий Иванович Грачёв, - неохотно, но важно объявил папин сосед. - Не сочтите за подковырку, - спросил Милованов, - почему вы Торий? - Мои родители - химики, - сухо объяснил Грачёв, - и в знак уважения к Периодической таблице элементов выбрали мне имя по ней. - Значит, вы вполне могли бы стать Азотом или Алюминием? - пошутила мама. Грачёв ничего не ответил.
5
Мы с Кышем смотрели в окно на огромные зелёные волны гор по обеим сторонам шоссе. Неожиданно шофёр затормозил, съехал на обочину, а Василий Васильевич вышел из машины, подошёл к серому камню с красной наискосок полосой, постоял около него, наверно, целую минуту, и мы снова поехали. - Что это за камень, у которого он стоял? - спросил я у мамы. - Памятник крымским партизанам, - сказала мама. Всю дорогу Василий Васильевич больше ни с кем не разговаривал. Остальные беседовали о всякой всячине и спорили, а я ждал, когда покажется море. С высоты оно было совсем не таким, каким я его себе представлял. Просто далеко под нами до горизонта тянулась голубая, в белой туманной дымке пустыня. И на ней нельзя было заметить барашков волн, а над ними кричащих чаек. Когда мы подъезжали к Гурзуфу, папа показал мне гору Аю-Даг, похожую на медведя, пьющего воду, и объяснил, что у подножия этой горы находится "Артек" - самый лучший в мире пионерский лагерь. Мы проезжали через Гурзуф. Федя Ёшкин всё время высовывал голову из окошка и повторял: - Ну сила!.. Ну красотища!.. Милованов вдруг попросил шофёра остановиться около каменного дома. Выйдя из машины, он, сложив руки на груди, посмотрел вдаль. Посмотрев вдаль, он снова сел в машину, и мы поехали дальше. Кыша, наверно, укачало. Он дремал у меня на коленях. Мне было страшней, чем в самолёте, особенно на поворотах, и я один раз ахнул, а шофёр сказал: - Это ерунда. На старой дороге виражи покруче. Потом я тоже задремал, проспал Ялту и проснулся, когда машина вдруг остановилась. А остановили её двое мальчишек и одна девчонка. Она сказала, когда Василий Васильевич открыл дверцу: - Здравствуйте! Мы пионерский патруль. А вы приезжие? - Да. Кроме водителя, - ответил Василий Васильевич. - Добро пожаловать в Крым! - сказала девчонка. - Очень просим вас не жечь в лесу костры, не вырезать своих имён на стволах деревьев, не сорить в парках и на пляжах, любить и уважать домашних животных. Извините! Всего хорошего. - Счастливо отдыхать! - сказал один из мальчишек. На груди у него был настоящий бинокль, и в руке он вертел настоящий свисток. Я подумал, что это интересное дело - останавливать машины, ловить поджигателей лесов, смотреть в бинокль с такой верхотуры на море, и попросил ребят: - Примите нас к себе в патруль. Мы с Кышем умеем разоблачать и ловить преступников! - Ловить! Ха-ха-ха! - Разоблачать! Ха-ха-ха! - Сыщики! Ха-ха-ха! Все трое покатывались от хохота, показывая на меня пальцами, пока Кыш не зарычал и не залаял. Шофёр в это время проверил уровень масла в моторе. - Скучно тебе здесь не будет. На пляжах полно ребят. Найдёшь друзей, не волнуйся, - сказала мама. И мы поехали дальше... - Алупка! - вдруг сказал папа. - Я не был здесь десять лет! Вон дворец... парк... кино... Хаос... Сверху да ещё на ходу я не смог различить ни дворца, ни парка и не заметил никакого хаоса. Наоборот, везде, куда ни посмотришь, был виден порядок и везде гуляли люди. И чувствовалось, что они не спешат на работу, никуда не опаздывают, а просто отдыхают. Наша машина остановилась около каменных ворот, прямо у белокаменного льва. Я вылез, подошёл к нему, погладил по гриве и прочитал на лапе, на которую лев положил свою громадную голову, корявые буквы: "Нет в жизни счастья. Вася". Потом я подошёл к машине и услышал, как Торий говорил Василию Васильевичу: - Благодарю. Сколько я должен за проезд? - Вы ничего не должны. Спрячьте, пожалуйста, деньги, - ответил тот и сказал папе, маме, Милованову, Феде, мне и Кышу: - Вы тоже не беспокойтесь... Иван Иванович! Пожалуйста, добросьте Ирину Дмитриевну, парня и пса до их дома. Ведь вы будете жить не в "Кипарисе"? - Нет, нет. Они на частной квартире, - ответил за маму папа. - В доме Ершовой. Высокая улица, дом 7.