Страница 18 из 22
- Ну, нет, - не согласился Петр Иванович, - плох тот Командир, который никогда не ошибается. Это значит, что он ошибается, но делает вид, что не ошибается. И других заставляет.
Не очень складно по форме, зато верно по сути, отметил про себя Ким.
- Вы признаете право Командира на ошибку? - в голосе среднего лица слышалась патетически поставленная угроза.
Но Петр Иванович ее не уловил.
- Ясное дело, признаю, - сказал он. - А ребята на что? Чуть что не так - поправят.
- Печально, - печально констатировало среднее лицо. - Положение, видимо, безнадежно. Не так ли, господа?
- Так ли, - сказало правое лицо.
- Увы, - сказало левое лицо.
- И каков же вывод? - спросило среднее и само ответило: - Придется менять меру пресечения... Какие будут предложения?
- Пустите его на свободу, - засмеялся Ким. Ему нравилась мизансцена. Ему нравился диалог - легкий, лаконичный, точный, нравились дурацкие персонажи. Он даже к нелепой декорации привык. - Пустите, пустите. Он на свободе одичает и погибнет.
Но Един в Трех Лицах его не слушал. (Или, вернее, не слушали?..) Лицо советовалось внутри себя.
- Расстрелять? - спросило правое.
- Круто, - поморщилось левое. - Все-таки бывший наш.
- Не был я ваш, извините, - быстро вставил Петр Иванович, напряженно вникающий в ход обсуждения, не без волнения ожидающий решения, но собственного достоинства при этом терять не желающий. - Свой я был, свой.
- Тем более, - сказало правое лицо.
- А что? - вопросило среднее лицо. - Рас-стре-лять?.. В этом что-то есть... Круто, конечно, вы правы, но каков выход? Кассировать по состоянию здоровья? Рано, молод. На дипломатическую отбывку срока? Не заслужил. Перемена статьи?..
- Точно! - утвердило левое лицо. - Перемена. Пожизненное, но - без изменения режима!
Лица понимающе переглянулись.
- Хорошо, - легко улыбнулось среднее лицо. И в тех же скупых пропорциях расцвели улыбки на лицах левом и правом. - Утверждаем. Приговор окончательный и никакому вздорному обжалованию не подлежит.
- Ну, дали! - возликовал Ким, вмазал Петру Ивановичу по широкой спине. - Ну, забой! Ну, улет!.. Ты хоть понял, Иваныч? Они тебе пожизненное впаяли. И - по нулям. Как был простым Командиром, так простым и помрешь. Плакали твои лампасы.
Петр Иванович на приговор реагировал достойно. Петр Иванович не зарыдал, в ноги членам президиума не кинулся. Петр Иванович достал из кармана клетчатый носовой платок, трубно высморкался, аккуратно сложил его и только после этого процесса очищения заявил:
- Во-первых, плевал я на лампасы. А во-вторых, еще поглядим, кто в них щеголять станет... Пошли отсюда, Ким, - и потянул Кима за карман джинсов.
Не тут-то было.
- Стоять! - громогласно воскликнуло среднее лицо. - Еще не все!
- Погоди, - сказал Петру Ивановичу Ким. - Слышал: еще не вечер.
- Напрасно паясничаете, подсудимый. Речь на сей раз пойдет о вас. ("Стихи!" - быстро вставил Ким, но лицо не заметило.) Есть предложение изменить меру пресечения. Что там у нас было?.. - И точно так же, как раньше, влетела в ладонь правому лицу Кимова заветная папочка с названием через "ять", улеглась перед средним, зашелестела страничками. - Двадцать лет с поражением? Отменяем!.. Какие будут варианты?
- Расстрелять! - на сей раз мощно утвердило правое лицо.
- Расстрелять! - тоже не усомнилось левое.
- Утверждаю! - утвердило среднее лицо, достало из синего воздуха круглую печать и шлепнуло ею по соответствующей бумажке в папке с делом Кима.
Шлепок прогремел как выстрел.
- Обвиняемый, вам приговор понятен? - спросило по протоколу правое лицо.
- Чего ж не понять? - паясничал Ким. Ах, нравилась ему постановка, ну ничего бы в ней менять не хотел! И не стал, кстати. - Когда стрелять начнете?
- Немедленно, - среднее лицо взглянуло на наручные часы: - Время-то как бежит!.. К исполнению, и - обедать... Вам, кстати, туда, граждане, - и указал Киму с Петром Ивановичем на выход.
И тут же, пугая сурового Петра Ивановича, стол, как и прежде, уплыл в темноту, а на смену ему из темноты явился, стройно топая каблуками, взвод... слово бы поточнее выбрать... дружинников, так? В кожаных, подобно Кимовой, куртках, только подлиннее, до колен, крест-накрест обвешанные, подобно нынешним металлистам, лентами тяжелых патронов, в кожаных же фураньках с примятым верхом и медными бляхами на околышах - вышли из синюшных кулис двадцать (Ким точно посчитал) исторических металлистов - с историческими винтовками Мосина наперевес. Десять из них тесно окружили Петра Ивановича и повели его, несопротивляющегося, куда-то назад. Он только и успел что крикнуть:
- Ким, что будет-то?..
А Ким ему в ответ - залихватски:
- Расстреляют и - занавес.
Но и его самого повели, подталкивая примкнутыми штыками, вперед, в ту самую темноту, откуда только что появились дружинники-металлисты, и он пошел, не сопротивляясь, потому что нутром чувствовал приближение финала, и любопытно ему было: а что же это за финал такой придумают неведомые режиссеры?..
Хотя, будем честными, точила его смешная мыслишка: а вдруг патроны в винтовках окажутся настоящими?..
И опять радист пустил в сцену звук: четкий стук колес о стыки, лихой свист ветра в открытом где-то окне. И уж совсем не по-театральному ветер этот ворвался на сцену, метко ударил Кима по лицу, рванул волосы...
Декорация изображала вагон-ресторан.
Но, не исключено, это был настоящий вагон-ресторан, поскольку (Ким-фантазер сие признавал) поезд тоже был настоящим, а ресторан Ким углядел из окна вагона, когда только начинал свое путешествие. (Красиво было бы написать: "свою Голгофу", потому что, похоже, минуты Кима сочтены...)
Пустых столиков Ким не заметил. Везде сидели и пили, сидели и ели, а еще обнимали дорожных подруг, а еще целовались взасос, а еще смолили табак, а еще выясняли отношения: ты меня уважаешь? я тебя уважаю? будем братьями! а если по роже? да ты у меня!.. да я у тебя!.. тише, мужики, не в пивной... Взвод (точнее, полвзвода...) грохотал по проходу: пятеро впереди, Ким с заложенными за спину руками (он читал, что подконвойные ходят именно так...), пятеро сзади - ать-два, молча, грозно, неминуемо! Но никто кругом ничего и никого не замечал.