Страница 23 из 27
Умнов молчал. Ему было страшно. Нет, не Василь Денисыча он боялся себя. Себя! Что он, Умнов Андрей Николаевич, тысяча девятьсот сорок четвертого года рождения, русский, член КПСС с семьдесят второго, разведенный, политически грамотный, морально устойчивый, образование высшее, журналистское - что он, профессиональный борец за газетную правду, ответит старому волку?.. Попытается его переубедить? Бред... Спорить с ним?.. Мать-покойница говорила: из двух спорящих один - дурак, другой - сволочь. Она иной спор в виду имела, но и здесь Умнов дураком оказаться не хотел... Промолчать?.. А не слишком ли много в своей жизни он уже промолчал?..
- Уразумел, Василь Денисыч, - медленно, будто раздумывая, проговорил он. И впрямь раздумывал: что дальше? - Вы правы: много во мне Краснокитежска, много... Все было, и молчал, когда орать хотелось, и врал, когда правда кому-то неудобной казалась, и "Ура!" вопил со всеми вместе... Было... Здорово это вы придумали: абортарий слова... Сколько я их убил слов... И героем не был, нет, не был. Завидовал героям - это да. Мучительно завидовал! До бессонницы. А сам - слаб человек... - Он сейчас не с Василь Денисычем разговаривал, а с собой. - Говорят: время лепит людей. Наверно... В пятьдесят третьем мне исполнилось девять лет. Тогда, в марте, я и не понял толком, что умер бог, умерла эпоха. Ваша эпоха... У меня семья счастливой была: никто на войне не погиб, никого ваша эпоха в лагерях не скрутила. Но никто и поклонов богу не бил. Отец всю жизнь инженерил, даже в партию не вступил. Мать - детей воспитывала. Жили... А в пятьдесят шестом мне всего двенадцать стукнуло, и материалы двадцатого съезда я по-настоящему только в институте и прочитал. А это уже шестидесятые шли. Опять - ваши годы... Я еще не знал, что они уже - ваши, я еще сопляком был. Помню, сочинил рассказ, самый первый мой, про человека, который возвращается из лагеря в коммунальную квартиру, в свою комнату, а за стенкой по-прежнему живет тот, кто в сорок седьмом на него донос настрочил. Ну и все такое... Не придумал, знал этих людей... Притащил в одну редакцию, в другую, в третью. Никто вроде и не говорит, что плохо, все в один голос: сейчас не стоит ворошить прошлое. Осудили - да. И баста! Ворошить не стоит... Вот так у меня первый урок демократии и состоялся... Вам, наверно, странно, что я вроде как исповедуюсь? Я не исповедуюсь, нет. И уж упаси бог - перед вами! Я просто пытаюсь понять, что же такое во мне есть, что вы меня за своего приняли... Кстати, возвращаю комплимент: вы тоже хорошо слушаете... Итак, о чем я? Да, об уроках демократии. С тех пор у меня их было - не счесть! И каждый убеждал все больше и больше: на дворе - не только ваши годы, но и мои. Они хорошо надо мной поработали - эти годы. Вырастили. Выпестовали. Вылепили. Сделали почти похожим на всех вас... Верный сын Отечества... Правоверный... И только одно меня от вас отличало: та самая зависть к безымянным героям, которой у вас - ни на дух. Вы их - ненавидели. Я им - завидовал. Я хотел стать, как они. Понимаете: хотел! И поэтому в каждом жизненном конфликте искал компромисс. Чтоб ни нашим, ни вашим. Серединка на половинку. И журналистом таким стал: серединка на половинку. Не золотое перо, Василь Денисыч, не кидайте мне кость. Блестит - да, но, как известно, не все то золото... Кстати, не такой уж я злой гинеколог, как вы славно выразились, не всегда слово в зародыше убивал. Знаете, сколько моих статей ваш брат - начальник от журналистики не напечатал? Том составить можно! Другое дело, что я за них не дрался. Отступал. На заранее подготовленные позиции. Думая: временно. А время не на меня работало. Статья - не роман, она стареет. Сейчас этот том никому не нужен, поезд ушел... А может, не ушел?.. Может, потянет еще?.. Вот вы говорите: демократия, гласность, жрите тоннами. А нам не надо тоннами. С голодухи-то - тоннами? Чревато... Представьте: в стране глухонемых открыли способ слышать и разговаривать. И мы еще только учимся - кто хочет! - первые шаги делаем. Как в букваре: мы не ра-бы, ра-бы не мы... Предвижу ваше возражение: все надо делать вовремя. Учиться разговаривать - с раннего детства. Великовозрастных Маугли не сделаешь Демосфенами. Да нам - я свое поколение имею в виду - нам бы не Демосфенами, нам хоть бы проклятую немоту прорвать! Хоть по складам научиться: мы не ра-бы! И знайте: прорвем! Та самая зависть и заставит. А Демосфенами пусть наши дети становятся - им-то самое время учиться говорить, думать, видеть. По-моему, перестроиться - это не значит сразу стать другим. Сразу только лягушки прыгают. Знаете, что Ленин о перестройке писал?.. Да-да, именно Ленин, именно о перестройке! Так, по-моему: вреднее всего было бы спешить... Да я другим не стану. Не сумею. И не хочу! Я вот о чем мечтаю: убить в себе вас! Вы что считаете, в Краснокитежске - все краснокитежцы? Дудки! Вы что считаете, здесь все по собственной воле существуют? Да откройте вы город - треть сразу уйдет! Уверен! А вторая треть вслед им посмотрит, на вас обернется и тоже уйдет. Те, кто по старой поговорке живет: и хочется, и колется... И останетесь в городе вы с вашей третью - подавляющее меньшинство. Мамонты. Сами вымрете, Василь Денисыч...
- Все? - зловеще спросил Василь Денисыч.
- Можно и еще, - усмехнулся Умнов, - да лень что-то.
- А вы сюда посмотрите...
Василь Денисыч неожиданно резво вскочил, подбежал к стене, вдоль которой протянулся стол заседаний. Стена - это Умнов давно заметил - была затянута серыми занавесками, как в каком-нибудь генштабе. И как в генштабе за ней обнаружилась огромная, во всю стену, карта Советского Союза. Странная это была карта, будто рисованная от руки. В школе такие называются контурными, слепыми: ни имен городов, ни названий гор, рек, озер, морей только два цвета, перемешанные в знакомых контурах страны, - зеленый и красный. И не понять было, какого цвета больше: зеленые пятна, пятнышки, точки наползали на красные, красные всплывали в зеленых массивах, щупальцами разлетались по необозначенным низменностям и возвышенностям... Еще не понимая, что ж он видит, Умнов привычно отыскал положение Москвы, отметил, что и там зеленое с красным слилось, зеленого, правда, побольше...
- Что это?
- Держава! - голос Василь Денисыча звенел, как в парадном марше. Красное - это мы! Зеленое - это то, что нам жить мешает. Нам! Нам! Нам! И не измерить пока - нет прибора! - какого цвета больше...