Под счастливой звездой

Руно Гай нажал клавишу динамика.

- Терпит бедствие исследовательское судно "Профессор Толчинский". Повторяю. В районе звездных координат... терпит бедствие...

Он до предела ввернул регулятор громкости.

Она и не предполагала, что защита вызовет такой интерес во всем институте. Как-никак тема ее докторской диссертации считалась достаточно частной: "Сверхглубокое бурение в ледовых массивах Титана". Подобные темы защищались в институте чуть ли не еженедельно. Ну пусть "весьма перспективно", пусть "с блеском" - действительно, эти скважины помогут проникнуть в самые нижние и наиболее теплые полости, организовать там исследовательскую станцию, - но чтобы набился полон сад и своих, "сатурновцев", и "звезд первой величины" из других отделов, и даже сам директор Объединенного Института Космоса академик Благов пожаловал, - такого она не ожидала. Наверное, поэтому Нора Гай волновалась чуть больше, чем рассчитывала, и если бы не Жголь Иванович, едва заметными кивками подававший время от времени сигнал "все в порядке", возможно, она смешалась бы, сбилась, а то и вовсе убежала с трибуны.

Впрочем, едва начали задавать вопросы, волнение разом испарилось. Она отвечала кратко, уверенно, даже, пожалуй, дерзко. Но тут уж виноваты они, спрашивающие, - вопросы были интересные и трудные, очень трудные. Патриарх внеземных исследований академик Благов, грузный, седогривый, румянощекий, тяжело поднялся со своей скамьи под пальмой: - А в будущем, лет этак, скажем, через сотню... Что даст ваш метод в будущем?

- Думаю, через сотню лет в одной из теплых полостей вырастет город. Город с ледяным сводом вместо неба...

- Ого!-прогудел Благов. - Город на Титане? С ледяным сводом вместо неба? Оч-ч-чень интересно!

Когда "сам" уже сел и по традиции вопросы считались исчерпанными, из глубины сада заседаний раздался задиристый голос кого-то из неименитых:

- А вы хоть бывали на Титане-то, барышня?

- А вы? - вспыхнув, вопросом на вопрос ответила Нора. - Что-то я вас там не встречала.

Смех и аплодисменты заставили сесть все еще что-то ворчавшего под нос парня, и громче всех смеялся довольный Благов.

И вот все это позади: и доклад, и вопросы, и речи, и поздравления, и музыка, и цветы. Она сидит усталая на террасе под звездами и рядом тоже усталый и счастливый, наверное, счастливее ее самой, Жюль Иванович учитель, наставник, друг.

- Был еще и дополнительный фактор успеха, Нора. Если для вас мало основных. Угадайте, какой.

- Боюсь, не угадаю!

- Вы сама, Нора. Есть в вашей внешности что-то такое... неуловимо космическое. А внешность, уверяю вас, в двадцать втором веке значит нисколько не меньше, чем во времена осады Трои.

- Преувеличиваете, Жюль Иванович!

- К сожалению, нисколько. К сожалению для меня, разумеется.

- Почему для вас?

- Позвольте задать вам один нескромный вопрос, Нора.

- Сегодня я готова отвечать на любые вопросы. По инерции.

- Когда вы пришли к нам, в группу Титана, помнится, у вас были прекрасные длинные волосы...

Она рассмеялась:

- Всего-то? Я их срезала. Они слишком нравились одному человеку.

- За вами толпами ходят поклонники...

- Да, правда. К сожалению, правда.

- Почему к сожалению?

- Мешают работать. И вообще... жить мешают.

- Нора... Коли уж зашла речь о вас... позвольте на правах друга еще один вопрос личного характера. Вы такая молодая, такая красивая - и всегда одна.

- Не такая уж молодая, Жюль Иванович. Мне тридцать восемь...

- Господи, тридцать восемь!

- И у меня двенадцатилетний сын. В Мирном, в музыкальной школе.

- Но вы не ответили на мой вопрос!

Нора подняла на него удивленные глаза.

- Странный вы сегодня. И вопросы странные. Старомодные. Но вам я отвечу. Я любила одного человека и потеряла его. Другие меня пока не интересуют.

- Никто? - Его голос дрогнул.

Нора погладила его холодную руку, вцепившуюся в подлокотник кресла.

- С тех пор я превратилась в ледышку, дорогой Жюль Иванович. В настоящую космическую ледышку.

- Именно поэтому вы так легко расправляетесь с ледо' выми проблемами? пошутил он без улыбки.

Как бы она хотела сейчас помочь ему! Если бы существовала какая-то другая женщина, отвергающая "великого Жюля", уж Нора потолковала бы с нею! Но как потолковать с собой? Она ценила Жюля Ивановича, пожалуй, больше всех своих знакомых. Он наиболее соответствовал ее идеалу человека. Может, потому, что в нем было много or прошлого. И много от будущего. Даже внутри института далеко не все знали, что "великий Жюль" и скромняга Жюль Иванович - одно и то же лицо. Но уж кто-кто, а Нора знала его. Знала, что Жюль Иванович открыл теплые полости иод вечными льдами Титана. Что, рискуя собой, спустился "в преисподнюю", к самым магматическим потокам. Что обнаружил там "споры" - неведомую дотоле форму жизни.

Что, желая доказать безвредность "спор" для человека, в течение сорока дней пил воду из донных озер полости. Что, сделав эти вполне сенсационные открытия, сумел остаться незамеченным, почти безвестным. Да, Жюль Иванович, создавший новую школу в науке, заново открывший для человечества Титан, органически не выносил никакой шумихи вокруг своего имени. А кроме того, Нора была лично обязанa ему чуть ли не всем. Темой. Азартом работы. Душевным равновесием. Именно он "заразил" ее Титаном. Если бы не эта работа, в которую она окунулась с головой, как бы она выкарабкалась тогда?..

- Скажите, Нора, - голос Жюля Ивановича долетел до нее словно издалека.-А Руно Гай, знаменитый Руно Гай... не родственник вам?

Она рассмеялась весело и беззаботно:

- Ну и шутник вы! Руно Гай - герой, почти легенда, л я обыкновенная женшина, самая земная. Всего лишь однофамилец. Гаев на Земле миллионы. Как Смитов, как Ивановых. Впрочем, я видела его как-то на космодроме. Интересный мужчина.

- Наверное, это должен был сказать вам не я, Нора. Но кто-то должен сказать. Нельзя так, милая! Вы же губите себя! Неужели не осталось никаких путей к примирению?

- Спасибо, Жюль Иванович, но... я сама... сама разберусь. И позвольте отплатить откровенностью за откровенность: вы самый замечательный на свете человек. Лучший друг. Даже единственный. У меня не осталось никого, кроме сына и вас.