Страница 32 из 37
Но если вы еще не укротили их, то спешите укротить, ибо ничего не может быть страшнее потери любимой женщины, которая, как это досконально выяснено мною, еще ничего не знает о вашем преступном прошлом.
Итак, вот каково положение дел: раньше я, как наивный простак, требовал у вас незначительную сумму денег. Теперь отнюдь нет. Теперь я требую от вас отнюдь не деньги, но совершенные пустяки, каковые не доставят нам решительно никаких затруднений. Доведя до конца мою мысль, укажу, что этот намек касается вашей современной деятельности, из которой только наивный простак ничего не выудит.
Таким образом, вы можете не только расквитаться со старыми грехами, каковые, даю честное слово военнослужащего, будут тут же на месте уничтожены, но даже, в свою очередь, получить кое-какие выгоды. Так как вы в настоящее время человек на три четверти семейный или намереваетесь стать таковым при помощи очаровательной девицы, каковой пользуюсь случаем тут же выразить мое искреннее восхищение, то эти выгоды будут отнюдь не безынтересны для вас.
Предупреждаю, что это в последний раз: жду вас в течение двух суток, по истечении каковых буду считать мои руки развязанными.
Ни одна честная девушка (к коим без сомнения принадлежит наша общая знакомая) не захочет, так сказать, вступить в брак с провокатором, помимо общегражданских кар, которые, возможно, последуют.
Мой адрес: гостиница Бристоль, N 17.
Бронислав Г.".
Шахов помутневшими глазами дочитал письмо до конца; дочитав, он перегнул его пополам, положил на стол и продолжал одеваться.
Медленными движениями он продел пуговицы в тугие петли гимнастерки, оправил пояс, подтянул сапоги и, подняв упавшую на пол шинель, накинул ее на плечи.
Рассеянным взглядом обведя комнату, он щелкнул выключателем и пошел к двери.
На пороге он остановился, вернулся обратно, снова зажег электричество и, подойдя ближе к свету, расстегнул кобуру.
Наган лежал у него в руке большим, тяжелым, холодным куском стали; он трогал пальцами запотевшие углубления на барабане, прижимал ладонь к шершавым зазубринам рукоятки.
Когда патроны были уложены в гнезда и барабан, щелкая, несколько раз оборотился вокруг своей оси, Шахов растерянно и поспешно, как-будто револьвер жег ему руки, засунул его в кобуру и вытащил из бокового кармана шинели свою записную книжку; перелистав ее, он положил на стол перед собою несколько бумаг. Одна из них была приказом о назначении его командиром отряда, другая истрепанной листовкой, которую он сорвал на память где-то в Гатчино, третья - копией его служебной записки о положении дел в Сельгилеве; все эти бумаги он тщательно сложил, предварительно разгладив каждую ладонью, засунул обратно в шинель и снова погасил свет.
Со странным спокойствием он несколько раз прошелся в темноте вдоль комнаты, присел к столу и долго, не двигаясь, смотрел в окно, на посиневшие, тающие крыши, на смутное небо, на дрожащие телеграфные провода; потом встал и, остановившись посредине комнаты, мучительно потирая лоб, пытался вспомнить что-то до крайности нужное, именно сейчас, именно в эту минуту.
Вдруг, рванувшись к двери, он выскочил в коридор и с ужасной поспешностью принялся ворочать ключом в замочной скважине; ключ резал ему пальцы: он вытащил из кармана платок и, обернув им головку ключа, с силой повернул его: ключ погнулся.
Так и не защелкнув замок и как бы уверяя себя в том, что двери закрыты, он торопливо выдернул ключ и бросился бежать по коридору.
Большой казенный конверт остался лежать на столе между крышкой от чернильницы и изорванным зеленым абажуром. Давешний черный таракан, вернувшийся из эмиграции, сидел на нем, трогал усами кусочки сургуча, завернув хоботок, гладил себя по твердой, глянцевитой спинке, нюхал воздух и как-будто смеялся.
---------------------------------------
Сегодня новая программа.
Вновь по возобновлении!
Мадемуазель Рени, младшая,
выдержавшая десятки битковых сборов.
Танец между столиков в натуральном виде.
---------------------------------------
Афиша была написана от руки синими и красными карандашами; сам не зная зачем, Шахов прочел ее два или три раза, тщательно произнося про себя каждое слово.
Швейцар в синем капоте, с вздутыми скулами, подозрительно моргая, осматривал его с головы до ног.
- Как же это так, в натуральном виде? - пробормотал Шахов, как-будто про себя, но в то же время обращаясь к швейцару. - У вас тут в котором номере живет Главецкий? - тотчас же спросил он, опоминаясь и отходя, наконец, от афиши.
Швейцар хмуро посмотрел на него.
- Давно живет?
- А вот этого не могу сказать, - с неожиданной вежливостью сказал Шахов, - об этом я ничего, к сожалению, не знаю.
- Пройдите наверх, там узнаете. Семнадцатый номер, кажется. В третьем этаже направо маленькая дверь, чуланчик такой, как чуланчик пройдете семнадцатый номер.
На узенькой, замаранной двери чуланчика было написано известное по своей краткости русское слово; в самом чуланчике было темно и пахло керосином и потом; Шахов зажег спичку, - чудовищная тень метнулась по стене и исчезла; с трудом пробираясь между всякой рухлядью, он ощупью отыскал двери и пошевелил ручкой.
Никто не ответил; он постучал под ряд несколько раз и вдруг злобно толкнул ногой дверь и вошел в номер.
В номере горела под газетным калпаком керосиновая лампа.
На диване, положив ноги на ободранное мягкое кресло, спал Главецкий.
Рядом с ним, крепко обхватив его одной рукой и уткнувшись лицом в подушку, лежала и, должно быть, также спала женщина.
Шахов остановился у двери, заложив руки в карманы шинели; как тогда, ночью, при встрече с пикетом ударников, он наткнулся на рассыпанные в карманах пули; точно обжогшись, он отдернул руку.
В номере было грязно; комод, усеянный хлебными крошками, стоял почему-то лицевой стороной к окну; опрокинутый стул лежал посредине комнаты, лампа гудела и чадила.
Шахов поднял стул, поставил его напротив дивана, закурил и принялся с особенным любопытством всматриваться в лицо Главецкого.
Первой проснулась женщина; поеживаясь и сонными движениями потирая ноги, она оборотилась к Шахову, посмотрела на него с недоумением и торопливо набросила вздернувшуюся юбку на колени.
Шахов молча привстал и поклонился.
- Владислав, Владя, - сказала женщина и толкнула Главецкого в плечо, - да проснись же! Тебя ждут! Здесь чужие.
- Да, да, - утвердительно промычал Главецкий.
- Кто вы такой? Что вам нужно? - крикнула женщина.
- Мне нужен гражданин Главецкий, - холодно сказал Шахов, - извините, я, кажется, помешал вам. Он нужен мне по срочному делу.
Женщина встала и резким движением выбила кресло из-под ног Главецкого.
Он поднял голову, быстро обвел вокруг себя бессмысленными глазами и снова уткнулся в подушку.
- Что ты делаешь, Ганька, сволочь? - пробормотал он. - Ты взбесилась, гадина? Вон!
- Здесь тебя ждут! Он сейчас встанет, садитесь.
Шахов, не отвечая, внимательно посмотрел на женщину; она подошла к зеркалу, и, напевая что-то сквозь зубы, стала причесываться.
Шахов перевел глаза на Главецкого и вдруг вскочил со своего места: один глаз у Главецкого был открыт и, казалось, с чрезвычайным интересом следил за каждым движением Шахова.
- Ну, ладно, ладно, вставайте! - почти весело сказал Шахов.
Главецкий быстро закрыл глаз и вдруг вскочил, как-будто кто-то поддал его трамплином.
- Ага, товарищ Шахов, - вскричал он, бросаясь к Шахову, притрагиваясь к нему и тотчас же отскакивая назад, - прошу прощения! Вы меня застали, так сказать, в семейной обстановке. Очень прошу извинить. Впрочем...
Он схватил женщину за плечо и повернул ее к Шахову.
- Позвольте представить! Моя жена.
Шахов молча посмотрел на женщину; она пожала плечами и отвернулась.