Страница 17 из 22
– Боже милостивый! – воскликнул Массон.
Сердце Клодины колотилось так, что было готово выскочить наружу. Ее пальцы двигались, пока не нащупали осклизлый кусок. Крепко ухватив его, Клодина медленно, с величайшей осторожностью извлекла из лона королевы кусок плаценты, оставшийся там после родов.
Массон, еще не оправившийся от ужаса, проверил пульс королевы.
– Пульс стал сильнее, – пробормотал он. – Похоже, кровотечение прекращается.
Клодина облегченно вздохнула:
– Отец, я же знала, что это поможет.
– Но мы ни в коем случае не должны об этом рассказывать!
– О чем это вы не должны рассказывать?
В дверях стоял король в окружении Бонтана, Фабьена и гвардейцев. Людовик сразу заметил окровавленную руку Клодины и сурово взглянул на Массона.
– Ступайте отсюда.
Ошеломленный Массон послушно вышел.
– Что у вас в руке? – спросил Клодину Людовик.
– Послед, ваше величество, – ответила она.
– И его удаление помогло вам унять кровь? Я хочу знать правду. Солгать мне – все равно что солгать Богу.
– Я извлекла кусок последа из лона ее величества.
Король подошел ближе. Его лицо оставалось сумрачным, не предвещавшим ничего хорошего.
– Откуда вы узнали, что таким способом можно прекратить кровотечение?
– Я – повитуха. Училась у своего отца. Но к тому же я изучала анатомию и медицину.
– Кажется, я не подписывал закона, позволяющего женщинам становиться врачами. Правосудие заподозрило бы самое худшее, и вас приговорили бы к костру.
– Если таков будет ваш приказ, сир.
Людовик посмотрел на жену, затем вновь повернулся к Клодине:
– Мой приказ, чтобы вы и впредь занимались медициной. Официально придворным врачом останется ваш отец. Но только в глазах двора. А все советы, к которым я стану прислушиваться, будут исходить от вас… Бонтан, откройте окно. Здесь нечем дышать. Если, конечно, – он посмотрел на Клодину, – вы не возражаете.
Клодина пребывала в растерянности, но не желала это показать. А потому спокойно, как и надлежит врачу, ответила:
– Свежий воздух будет очень полезен ее величеству. Нужно лишь укрыть королеву.
Клодина осторожно натянула одеяло. Людовик взялся с другой стороны, помогая ей.
– Не удивляйтесь, – с улыбкой сказал он. – Я укладывал в постель многих женщин.
Оставшись одна в своем будуаре, Луиза де Лавальер сняла ночную сорочку и встала перед золотым распятием, висящим на стене. Ее спину покрывали жуткие, уродливые шрамы, оставшиеся от прежних самобичеваний. Она вынула из комода кожаную плетку, помолилась Богу, прося сохранить королеве жизнь и простить ее, грешницу Луизу. Закончив молиться, она принялась хлестать себя по спине. Вскоре на пол потекли ручейки крови.
– Хозяин эпернонского дома терпимости проявил редкое усердие, – сказал Фабьен Маршаль. – Он составил длинный список всех посетителей из числа знати, побывавших в его заведении за последний год. Могу свидетельствовать, что его список точен.
– Будем надеяться, что да, – сказал король, облокачиваясь на стол.
Из окон дуло, и пламя свечей в канделябре колыхалось, бросая отсветы на лицо Людовика. В стекла барабанил дождь.
Фабьен вручил Бонтану тетрадь в кожаном переплете. Бонтан передал тетрадь королю. Людовик раскрыл ее и прочел несколько записей. На его лице не дрогнул ни один мускул.
– Сударь, вы мне позволите продолжать? – спросил у Бонтана Фабьен.
Бонтана удивило, что Маршаль спрашивает позволения у него, а не у короля, однако такое поведение было вполне уместным и не нарушало этикета. Бонтан кивнул.
Фабьен развернул на столе лист пергамента. В центре листа была начертана большая буква «Л», обозначавшая Людовика. Вокруг нее Маршаль провел несколько концентрических окружностей.
– Ваше величество, вы являетесь солнцем. Вокруг вас вращаются не только ваши придворные, но и те, кто доставляет вам хлопоты и наносит вред. Министры, осмеливающиеся открыто сопротивляться вам. Знать, не платящая налоги и считающая, что Франция принадлежит не вам, а им. За пределами границ нашей страны лежат Испания, Голландия, Англия и Священная Римская империя. Все они учтиво улыбаются и заверяют вас в своих дружеских намерениях. На самом же деле они спят и видят ваше поражение. Сильная Франция их пугает.
– А вы бы предпочли слабую Францию? – хмуро спросил Бонтан.
– Я бы предпочел располагать достаточной силой и властью для защиты вашего величества.
– Маршаль, кажется, у вас и так достаточно ресурсов, – возразил Бонтан, но король сказал:
– Бонтан, дайте главе полиции то, в чем он нуждается. Разумеется, на ваше усмотрение.
Первый камердинер чувствовал: Фабьен Маршаль жаждет власти. Но приказ короля был превыше всего. А Бонтан всегда повиновался своему королю.
Если бы Господь Бог вдруг задумал расширить сады, едва ли дело Его рук было бы величественнее, чем новые королевские парки Версаля. Король повелел устроить прием и пир под открытым небом. Пусть окрестная знать, не успевшая разъехаться после Карусели тканей, полюбуется великолепием его воплощающихся замыслов. Едва солнце скрылось за перелесками королевских охотничьих угодий, на столах вспыхнули сотни свечей, а на столбах зажглись фонари. Казалось, дневное светило тоже решило остаться на празднество. Повсюду сновали слуги с внушительными подносами, уставленными изысканными угощениями. Знать нарядилась в свои недавние приобретения и прогуливалась, демонстрируя парижские наряды.
Не остался в стороне от торжества и Монкур. Он шел туда вместе с Лувуа.
– Многие склоняются на нашу сторону, – вполголоса сообщил Монкур. – У нас есть надежное место для встреч и переговоров.
Лувуа огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто.
– Если мы хотим его убедить, одного только надежного места мало, – сказал военный министр.
– Влиятельный Бове разделяет наши намерения, – сказал Монкур. – Мы с ним обменялись письмами на этот счет.
– Письма – это хорошо, но Бове привык поступать так, как ему заблагорассудится. Своим богатством он почти не уступает королю. Сумей мы убедить Бове, мы заполучили бы на свою сторону половину французского дворянства.
– Начнем с сегодняшнего пиршества.
– Монкур, вы смелее меня.
Монкур хмыкнул:
– Иметь сухой трут – лишь половина дела. Кто-то должен ударить по кресалу и высечь огонь. Если эта участь выпадает мне, что ж, быть по сему.
Они смешались с толпой приглашенных. Все ждали, когда король поднимется из-за стола и произнесет речь.
Наконец Людовик встал. Он обвел взглядом собравшихся:
– Я верю, что в скором времени нашу страну ждут грандиозные перемены. Мир знает, как храбро и умело действуют французы на полях сражений. Однако французы умеют не только воевать. Достаточно бросить взгляд на этот величественный пир и на наряды наших гостей. Наши мануфактурщики и портные преобразуют мир. Их победы будут бескровными, но не менее впечатляющими. Наши моды станут вызывать восхищение повсюду. Их возьмут за образец красоты, изящества, утонченности и высокого вкуса.
Собравшиеся одобрительно перешептывались.
– Многие из вас хотели купить кольца с изумрудами, показанные на недавней Карусели, – продолжал Людовик. – Однако ювелиры отвечали вам, что кольца не продаются, но причину не называли. Сейчас я вам ее назову. Я приказал скупить у них все кольца, дабы каждый из вас получил по кольцу на память об этом удивительном событии.
Толпа разразилась аплодисментами. Слуги раздавали кольца гостям. Софи немедленно надела полученное кольцо и весело хихикала, сравнивая свой подарок с кольцами подруг. Беатриса тоже надела кольцо. Радуясь подарку, она и не замечала, что за нею внимательно следит Фабьен.
Король махнул рукой в сторону апельсиновой рощи:
– Надеюсь, вы по достоинству оценили цветущие апельсиновые деревья. Кстати, я могу проследить родословную каждого дерева вплоть до древних апельсиновых рощ Аравии. Это мне напоминает… Добрый вечер, господин Монкур. Как поживает ваша матушка?