Лара

Любить способный больше, чем любой,

Кто облик носит на земле - земной,

В мечтах о благе он занесся ввысь,

И в холод зрелый те мечты влились.

Гонясь за тенью, тратил он года

И силы, неценимые тогда;

И вихрь страстей врывался в жизнь его,

В безумье не щадящий ничего;

И гибли чувства лучшие в борьбе

Средь диких дум о яростной судьбе.

Но в гордости он не себя винил,

А лишь Природу, буйство низких сил;

Свои грехи он возлагал на плоть,

Что червь сожрет, душе ж - не побороть.

Добро со злом смешав (какой итог!),

Он в актах воли рад был видеть рок;

Чужд себялюбья мелкого, порой

Он для другого жертвовал собой;

Не долг, не жалость были в этом, нет

Лишь извращенность мысли, гордый бред,

Что лишь ему все можно, все равно,

Что так другому делать не дано;

Опасный путь: такая страсть могла

Его вовлечь в преступные дела;

Ему равны падение и взлет,

Лишь бы из тех, среди кого живет

И разделять чью долю осужден,

Добром иль злом мог выделиться он.

Полн отвращенья, дух его больной

Ввыси, над миром, трон поставил свой,

И холодно он дольний мир следил,

И кровь ровней бежала в недрах жил;

Не знать бы ей, что значит грешный зной,

И вечно течь струею ледяной!

Все ж он с людьми путем обычным шел

И то же делал, те ж беседы вел

И логику не рушил напролом:

Безумен сердцем был он - не умом.

Чужд парадоксам, он своих идей

Не обнажал, чтоб не задеть людей.

XIX

Таинственный и замкнутый для глаз,

При нежеланье выйти напоказ,

Он знал искусство (иль рожден был с ним)

Свой образ в душу заронить другим.

Не то, чтобы любовь или вражду,

Все, что назвать нетрудно на ходу,

Внушал он, но, кто раз его видал,

Тот встречи никогда не забывал;

С кем говорил он, - после долго тот

Небрежных слов продумывал полет;

Как? - не понять, - но был неотразим

Для всех он, кто водил беседу с ним;

Он в сложном чувстве воплощал с тех пор

В них образ свой. Пусть краток разговор,

Но отвращеньем иль влеченьем вмиг

Он в душу (каждый чувствовал) проник.

Для вас он тайна, но уже пути

К вам он сумел (вдруг видите) найти

И овладеть. С самим собой вразрез

К нему вы сохраняли интерес;

С тем обаяньем вам не совладать:

Казалось, - запрещал он забывать!

XX

Шло празднество. Тьма рыцарей и дам

Вся знать, все богачи - собрались там.

Был зван и Лара; знатен он; почет

Его всегда у Ото в замке ждет.

Весельем потрясен блестящий зал;

Все удалось - и пир, и пышный бал.

Веселый танец мчит красавиц рой,

Слив грацию с гармонией живой;

Жар нежных рук и молодых сердец

В счастливых узах слиты наконец;

При виде их в угрюмых взорах - свет:

Старик припомнит радость юных лет,

И грезит Юность, что с земли она

На крыльях счастья ввысь унесена!

XXI

С приязнью их и Лара созерцал;

Коль был он смутен, - значит, взором лгал|

Беззвучно проносившихся пред ним

Красавиц наблюдал он, недвижим,

Став у колонны, руки сжав крестом.

Но странно: он не замечал притом,

Что мрачный взгляд в него вперен в упор:

Он дерзостью бы счел подобный взор.

Но вот - заметил. Незнакомец тот

Его лишь, видно, взором стережет,

Зловещ, настойчив. Обликом - пришлец,

Еще таился он, - но наконец

Скрестились взоры: был допрос в одном

И удивленье гневное в другом.

В глазах у Лары вспыхнул огонек

Неясных подозрений и тревог,

А тот явил в лице тяжелом вдруг

Смятенье чувств, не понятых вокруг.

XXII

"Он!" - вскрикнул незнакомец. Этот крик,

Вмиг повторен, во все углы проник.

"Он? Кто же он?" - бежит из уст в уста,

Пока молва не долетает та

До слуха Лары. Вспугнуты сердца

И вскриком, и глазами пришлеца,

Но Лара и не дрогнул; в глуби глаз

Блеск удивленья первого погас;

Он все стоял, оглядывая зал,

Хоть незнакомец глаз не опускал

И вдруг сказал, от смеха дрогнув весь:

"Он! Как он здесь? Что делает он здесь?"

XXIII

Чрезмерно было, чтобы Лара снес

Столь дерзко угрожающий вопрос.

Чуть сдвинув брови, но невозмутим,

Без вызова, но тоном ледяным

Сказал он дерзкому: "Меня зовут

Лара. Коль ты с другими равен тут,

Вниманию, столь вежливому, я

Отвечу, ничего не потая.

Я - Лара. Спрашивай еще, прошу:

Готов ответить, маски не ношу".

"Да? А подумай. Иль вопроса нет,

Что слух пронзит, хоть в сердце есть ответ?

Не узнаешь? Вглядись: ведь, может быть,

Хоть память ты еще не смог сгубить.

Тебе вовек не расплатиться с ней:

Забыть не смеешь до скончанья дней!"

Взор Лары медлил, но узнать не мог

(Иль не хотел); с презреньем Лара вбок

Отвел глаза и головой качнул,

И спину к незнакомцу повернул,

Надменно не ответив ничего,

Но жестом тот остановил его:

"Лишь слово! Я приказываю: стой!

Ответь, как рыцарь, равному с тобой!

Коль ты таков, как был... Не хмурь бровей:

Раз это ложь, - нетрудно сладить с ней...

Коль ты таков, как был, - презренен ты,

Твой гнусный смех и злобные черты!

Не ты ли тот, кто..."

"Кто бы ни был я,

Но диким обвиненьем речь твоя

Мой слух не тронет. Пусть внимают те,

Кто придает значенье клевете

И побоится сказку ту прервать,

Что ты сумел изящно так начать...

Со столь учтивым гостем я стократ

Хозяина поздравить буду рад".

Тут удивленный Ото произнес:

"Какой бы ни был между вас вопрос,

Не место здесь решать его и мой

Испортить бал словесною войной.

Коль Эззелин желанием зажжен

Поведать нечто князю Ларе, он

Хоть завтра может (здесь, на стороне

Где захотят) все разъяснить вполне.

Ручаюсь я: мне Эззелин знаком,

Хоть долго он в краю бродил чужом,

И все успели позабыть о нем.

За Лару я ручаюсь в свой черед:

Порукой доблести - высокий род;

Кровь славных предков не унизит он,

Исполнит с честью рыцарский закон".

"Пусть завтра, - согласился Эззелин,

Узнают здесь, что прав из нас - один.

И жизнь, и меч - вот слов моих залог,

Иль пусть в блаженстве мне откажет бог!"

А Лара? - В созерцанье погружен,

Казалось, видел только душу он.