Адъютант его превосходительства

Вынул из-за пояса книгу, положил ее перед сестрой:

– Пожалуйста, передайте эту книгу товарищу Фролову!

Сестра взяла книгу, пролистала ее, удивленно прочла название:

– «Граф Монте-Кристо»…

Юра вышел из ворот госпиталя, и город в сумерках показался ему чужим и неприветливым. С глухой обидой он думал о том, что остался совсем один, что нет у него в этом огромном городе человека, дома, крова, куда бы он мог сейчас пойти. Страх одиночества родил и окончательно укрепил в нем то решение, которое он принял.

Где-то был его отец… Путь к нему далек и труден. Но, отойдя от гос­питальных ворот, он сделал первые шаги по этому пути.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Допоздна засидевшись в кабинете, Щукин тщательно обдумывал полученное от Николая Николаевича донесение о провале Киевского центра. Неожиданно наступила для него полоса неудач – арест Загладина, теперь провал Киевс­кого центра. Щукин был верен своей всегдашней привычке не преуменьшать Масштабов случившегося. Донесение вызвало в нем поначалу Приступ слепого нервного гнева. Теперь же, когда острота известия несколько притупилась, Щукин весь отдался напряженному анализу. Провал заговора подтвердил его предположение, что события в Киеве – не цепь случайностей, что скорее всего это хорошо продуманная и организованная операция чекистов. Но как они вышли на Центр? Где, с какой стороны организация оказалась уязвимой? Кто допустил ошибку? Сперанский? А может быть, Лебедев? О его судьбе Ни­колай Николаевич ничего не сообщал. Неужели причина провала в Лебедеве? Нет, это Маловероятно, Лебедев очень осторожный, опытный разведчик.

Значит, он, Щукин, что-то не предусмотрел, позволил застать себя врасплох?

Нужен был Осипов. Щукин вызывал его дважды, но капитана не могли най­ти. С еле сдерживаемой яростью Щукин вызвал дежурного, приказал ему не­медленно найти капитана. Но Осипов вскоре явился сам. Молча выслушал на­чальственные замечания Щукина по поводу его беспричинного отсутствия. Дождавшись паузы, тихо сказал, что был на конспиративной квартире на Клочковской улице, куда пришел из Киева Мирон Осадчий.

– Что с Лебедевым? – нетерпеливо спросил Щукин.

– Подполковник погиб. Чекисты вышли на ювелира. Когда Лебедев с про­водником пришли туда, их ждала засада. Осадчему удалось бежать, – ров­ным, бесстрастным голосом докладывал Осипов.

– Ю-ве-лир, – раздельно проговорил Щукин, глаза его сузились. Значит, либо его перехитрили чекисты, либо истоки провала следует искать здесь… в штабе. Похоже, что здесь.

– Кто знал о ювелире? – Это было раздумье, а не вопрос, но Осипов го­товно ответил:

– Кроме нас с вами, только Лебедев и командующий. – Немного помедлив, он добавил: – Еще, может быть, ротмистр Волин.

– А связной? – пронзительно взглянул на капитана Щукин.

– Исключено. Мирон Осадчий ничего не знает. Шел, куда приказывали.

Щукин почувствовал незнакомую прежде ватную слабость во всем теле: он был постоянно готов к самым неожиданным ситуациям, только не к этому, не к встрече с лазутчиком красных вот так впрямую, в штабе! Это же катаст­рофа. Именно катастрофа… В последнее время Николай Николаевич уже дважды сообщал, что, по его предположениям, некоторые оперативные сводки Добровольческой становятся известными в штабе красных, Однако Щукин ре­шительно отвергал эти предположения как не имеющие под собой почвы. Но теперь?.. Полковник вытер пот со лба. Теперь-то как? Кому верить? Кому доверять?

– В приемную командующего могли просочиться сведения о ювелире, – предположил Осипов, присвоив себе прежнюю настороженность Щукина к Кольцову.

Щукин вспомнил о своем разговоре один на один с командующим – тот, не читая и даже не поинтересовавшись фамилией ювелира, подписал письмо.

– Нет, не могли! – Полковник отошел к зашторенному окну. А ведь у ме­ня нет другого выхода, как немедленно начать проверку офицеров штаба, – с внезапной бессильной горечью подумал он. – Проверку тщательную и стро­гую».

Утром следующего дня полковник Щукин стремительно про шел через при­емную командующего, но прежде чем войти в кабинет, коротко бросил Кольцову:

– В ближайший час Владимир Зенонович будет занят. Никого не впускать, ни о ком не докладывать!.. Ни о ком!

Микки взглянул многозначительно: что-то случилось. Кольцов тоже отме­тил это про себя. Медленно, с немало стоящим ему спокойствием он собрал бумаги, разложенные на столе, не спеша направился к выходу. Поймав воп­росительный взгляд Микки, сказал:

– Понадоблюсь – я у телеграфистов.

Со скучающим видом он прошел в аппаратную, спросил у дежурного офице­ра связи:

– Ничего срочного?

– Пока нет, Павел Андреевич, – ответил тот, не отрывая взгляда от те­леграфной ленты.

– Я попозже еще загляну, – сказал Кольцов и вышел, оставив позади се­бя торопливый стук телеграфных аппаратов и тонкий писк морзянки. Скользнул в сумеречный тупиковый коридорчик. Затаив дыхание, несколько секунд прислушивался. На ощупь нашел знакомую дверцу и оказался в зава­ленной старой рухлядью комнатке. Замер.

– Ни одну из этих операций осуществить не успели, – донесся сверху, из кабинета командующего, сухой и ровный голос Щукина. – По имеющимся у меня данным, чекисты одновременно арестовали почти всех руководителей Киевского центра.

Наступила пауза, во время которой Кольцов слышал звук шаркающих шагов Ковалевского, и затем донесся его глуховатый голос:

– Продолжайте!

– Большие потери и среди личного состава Центра… – четко докладывал Щукин. – Впрочем, это уже не имеет значения – чекисты ликвидировали все склады оружия и боеприпасов. Так что в случае чего все равно вооружать людей практически нечем.

– Значит, рассчитывать на помощь Киевского центра не следует? – проз­вучал издалека голос командующего. Видимо, он стоял в дальнем углу каби­нета. – Так я должен понимать ваше сообщение?

– Да, Владимир Зенонович, – негромко сказал Щукин, и стул под ним заскрипел. Разговор оборвался.

Кольцов мысленно представил себе Ковалевского: он, как обычно, смот­рит на карту, вобрав в себя большую седую голову, странно похожий на по­павшую на свет сову. Молчание затянулось. Казалось, Ковалевский забыл о Щукине, либо Щукин уже бесшумно вышел.