Адъютант его превосходительства

– Как Николай Николаевич? – глухо спросил наконец Ковалевский.

И опять – молчание. То ли скорбное. То ли Щукин обдумывает ответ. И наконец послышался его уверенный голос:

– Цел и невредим… Он-то и сообщил о разгроме Киевского центра…

– Слава богу… Слава богу… – с некоторым облегчением вздохнул Ко­валевский, прошаркал по кабинету к столу и затем снова туда, к стене, где карта. Голос его зазвучал тверже и громче: – Киев – крепкий орешек. Я надеялся раскусить его малой кровью с помощью Киевского центра. Но… без карты Киевского укрепрайона мы уложим у стен Киева всю армию. И сами сложим головы. И вы, и я…

– Вы хотите сказать, – с несвойственной ему нерешительностью начал Щукин.

– Да-да, нужна карта! – резко сказал Ковалевский, и опять Кольцов слышал только, как поскрипывал под Щукиным стул, как мягко шаркали по полу сапоги Ковалевского, а в окнах тихо позвякивали от ветра стекла.

Переступив с ноги на ногу, Кольцов обернулся к двери, упорно прислу­шиваясь к звукам в коридоре. Но там было по-прежнему тихо.

Казалось, все силы его, все нервы были натянуты до предела, каждый звук, каждый шорох держали его в непрестанном, напряжении. Риск был чрезвычайно велик. Если бы кто-нибудь увидел его здесь, ничего другого не оставалось, как бежать. Бежать, когда только-только с таким трудом наладил работу, только начал приносить пользу…

А там, наверху, в кабинете командующего, снова откашлявшись, загово­рил полковник Щукин, заговорил убежденно, с напором, торопливо, словно боясь, что его до конца не дослушают»:

– Это слишком рискованная операция, Владимир Зенонович.

Это почти немыслимая операция!

– На войне как на войне, полковник, – возразил Ковалевский. – Я так думаю, что эта операция по плечу Николаю Николаевичу?

– Я берег Николая Николаевича на крайний случай! На самый крайний случай, Владимир Зеноновнч! – отстаивал свое полковник. Было слышно, как он поднялся со стула.

– Падение Киева может во многом повлиять на исход всей военной кампа­нии. Победы, как известно, окрыляют. – Голос Ковалевского то удалялся, то звучал громко, отчетливо: видимо, командующий медленно ходил по каби­нету. – Победы поднимают боевой дух в войсках! А нам это сейчас очень необходимо… Вот и судите теперь сами, Николай Григорьевич, крайний ли это случай.

– Хорошо, Владимир Зенонович! – сдался наконец Щукин. – Я прикажу Ни­колаю Николаевичу достать карты Киевского укрепрайона… Но не гаранти­рую, что это удастся… И не гарантирую, что Николай Николаевич сумеет после этого остаться на своем посту. – И после паузы добавил: – Вы по-прежнему настаиваете на этом?

Ковалевский подумал немного, твердо ответил:

– Выбора нет!

Дольше оставаться в комнате Кольцов не решался – его могли разыски­вать. Он неторопливо вышел в коридор и снова отправился к телеграфистам.

Отобрав свежие телеграммы и на ходу непринужденно, как это и полага­ется адъютанту его превосходительства, перечитывая их, поднялся в прием­ную. Одна телеграмма-с передовой от генерала Бредова – заинтересовала, его.

– Николай Григорьевич все еще там? – озабоченно спросил Павел у Мик­ки, висящего на телефоне с очередной светской новостью.

– Да, – ничуть не отвлекаясь от разговора, беспечно бросил Микки.

Кольцов, однако, не стал ждать. Он решительно отворил дверь в кабинет командующего, поймал на себе недовольный, угрюмо-диковатый взгляд Щуки­на.

– Простите, ваше превосходительство!.. Кажется, нашелся сын полковни­ка Львова! – доложил Кольцов, не удостаивая даже мимолетным взглядом за­мершего в негодовании Щукина.

– Что вы говорите?! – Командующий вскинул на адъютанта потемневшие от бессонницы удивленные глаза. – Если это правда, я рад такой новости!

– Вот телеграмма с передовой! Генерал Бредов доносит, что к нему в штаб доставили мальчишку, который утверждает, что он – сын Львова. – В голосе Кольцова звучала неподдельная радость.

– Но… Как же он мог попасть на передовую? – спросил Ковалевский, обернувшись к полковнику Щукину.

Щукин недоуменно пожал плечами. От чьих бы то ни было личных пережи­ваний он стремился тщательно отгораживаться.

И тогда Ковалевский решительно сказал:

– Вот что, капитан! Возьмите мою машину и поезжайте к генералу Бредо­ву. На месте во всем разберетесь. Если мальчишка действительно сын пол­ковника Львова – немедленно везите его сюда, ко мне. Я не оставлю его на произвол судьбы. – Носовым платком он вытер повлажневшие глаза, глухим сдавленным голосом добавил: – Михаил Аристархович… был моим другом… с детства… Жаль, не дожил… – и низко склонил голову, словно ее приг­нула к земле тяжесть нахлынувших воспоминании.

Кольцов неслышно закрыл за собою спрятанные в портьеры двери.

Возле штаба Кольцов, к своему удивлению, неожиданно увидел Ивана Пла­тоновича Старцева. Постукивая тростью по булыжникам мостовой, он с видом больного человека, которому предписаны прогулки, медленно прохаживался по улице – видимо, ждал его. Встреча была незапланированная, и это не могло не встревожить Кольцова. Он прошел мимо старика, свернул в людный переулок, подальше от штабных окон. И только У старой афишной тумбы ос­тановился, с преувеличенным, настороженным вниманием стал читать объяв­ление о предстоящих гастролях в городе большой оперной труппы.

Старцев встал рядом с ним.

– Что-нибудь случилось? – тихо спросил Кольцов.

– Контрразведка вышла на нашу эстафету. Человек, который направлялся к вам из Киева, арестован.

– Кто? – не отрываясь от афиши, продолжал спрашивать Кольцов.

– Не знаю… И не знаю, как будут держаться люди, арестованные на проваленной явке. – Старцев сердито обстукивал булыжники, будто тянулся глазами к нужному ему объявлению и, не находя его, сердился.

– Вам надо уходить! – прошелестело со стороны Кольцова.

– Непосредственной опасности еще нет. – Старцев уткнулся глазами в какое-то отпечатанное на машинке объявление.

«Случайность или предательство – этот провал? – лихорадочно думал Кольцов, разглядывая афишу. – Какая степень опасности грозит Ивану Пла­тоновичу и Наташе? Можно ли им оставаться в Харькове? Как быть со связью?» На все эти вопросы ответа Кольцов пока не находил.