До свидания, мальчики !

- Поговори с Юркой.

Мы прошли сквер. Молодые деревья совсем не давали тени, и пустые скамейки жарились на солнце. Я шел молча. А что я мог говорить? Я знал, что не буду просить Юрку разрешить Инке остаться в городе. Не буду потому, что сам бы никому не разрешил остаться, если бы весь класс уезжал в подшефный колхоз. Но сказать это Инке прямо я почему-то не решался.

- Поговоришь с Юркой? - Инка подняла ко мне лицо. В глазах ее, полных слез, блеснули радужные искры. Лучше было не смотреть в Инкины глаза.

- Не могу, - сказал я и сам не узнал своего голоса. У меня во рту пересохло, и голос был хриплым. Я повторил про себя: "Не могу". Где-то я уже слышал это слово. Совсем недавно слышал и старался припомнить: где? Ну конечно, когда я просил маму не говорить с Алешей Переверзевым, она, кажется, ответила: "Должна поговорить, но не могу". А почему "должна"? Может быть, и я должен поговорить с Юркой? У меня голова пошла кругом. А Инка шла и молчала и сосредоточенно смотрела себе под ноги. - Инка, посоветуемся с нашими. Может быть, Сашка что-нибудь придумает.

- Хорошо, посоветуемся, - сказала Инка. Мне показалось, что она за что-то меня осуждает. Такого я не мог вытерпеть.

- Вообще не вижу никакой трагедии; если мы задержимся в городе, я приеду к тебе. Слышишь?

Инка молчала.

- Слышишь?

- Я же не глухая.

Я не понимал тогда то, что понял теперь: прав был не я, а Инка. Она не могла согласиться на преждевременную разлуку. А я не смог пойти к Юрке Городецкому и объяснить ему, что Инка имела на это право. Может быть, я просто испугался за свою репутацию комсомольского вожака? Наверно, и это было. Но даже наедине с собой я не позволял себе думать, что Инка права. И злился. Не на себя, а на Инку, за то, что она заставляла меня чувствовать мое бессилие...

Если бы я сумел тогда взглянуть на все это человеческими глазами...

Мы повернули за угол и, не доходя "Дюльбера", перешли мостовую. Инка села на каменную ограду, сбросила с ног лодочки и стала снимать носки. Носки она оставила на ограде и спрыгнула на песок. Инка шла к морю не оглядываясь. Я нагнулся и поднял ее лодочки - они хранили чуть влажное тепло Инкиных ног, - вложил в них носки и пошел вслед за Инкой. Я и не думал ее догонять. Я шел за ней и нес ее туфли. Как она могла догадаться, что я понесу ее туфли? Никогда раньше я этого не делал. Она лишь мельком взглянула на меня, прежде чем спрыгнуть на песок, а теперь шла впереди, так и не посмотрев, взял ли я туфли.

- Почему я должен носить твои туфли?

- Не носи. - Инка даже головы не повернула.

- Имей в виду, я сейчас брошу их на песок.

- Бросай.

Я и не думал бросать. Мне было приятно нести Инкины туфли. Просто меня злила ее самоуверенность. Мы нашли Катю. Она сидела одна недалеко от воды.

- Как сдала? - спросила Катя.

- Представь себе, на "отлично".

- Где все? - спросил я.

- Витя и Женя купаются. А Сашка где-то носится. Прибегал два раза, тебя спрашивал.

Катя сидела лицом к морю. Ее вытянутые ноги были засыпаны песком. Она смотрела на нас, повернув голову и откинув ее назад. Глаза у Кати были, как у Нюры, Алешкиной сестры, переменчивы, как цвет моря. Такие глаза часто бывают у морских девчонок; голубизна их глаз то сгущается до синевы, то бледнеет, становясь почти прозрачной. Море и Катины глаза были одного цвета.

- Такая жара, а ты не купаешься. - Инка расстегнула крючки на юбке, и она скользнула вниз по ее ногам.

Инка переступила через нее и села и, сидя, стала снимать через голову кофту.

- Сашка запретил. Велел вас ждать.

Инка нагнулась к Кате, что-то быстро сказала ей на ухо, засмеялась, и ее верхние зубы чуть прижимали нижнюю губу. По воде шла Женя. Она обходила купающихся, но на берег не вышла, а осталась стоять по колено в воде, отжимая шаровары. У Жени были очень худые ноги выше колен, и, чтобы это скрыть, она носила пышные шаровары. Шаровары намокли и липли к телу, поэтому Женя их отжимала. По-моему, Инка что-то сказала по поводу Жениных ног. Мои сестры не ошиблись: Женя потом стала красавицей, но сейчас она была похожа на мокрую курицу. По берегу бежал Сашка. Вслед ему поднимались головы пляжников, которых он обсыпал песком.

- Чуточку позже ты не мог прийти? - крикнул Сашка и только после этого остановился против меня. Со стороны, наверно, можно было подумать, что он собирается со мной драться.

- Когда смог, тогда пришел. Не приставай. - Я стоял над Инкой, старался не смотреть на нее, и все равно смотрел. После разговора на бульваре мы были с ней на пляже впервые. Я смотрел на Инку, и все в ней казалось мне новым. Конечно, ничего нового в ней не было. Просто я теперь относился к ней по-другому. И она ко мне тоже.

- Ты что, статую из себя изображаешь? - спросил Сашка.

Инка засмеялась. Она смотрела на меня и смеялась.

- Пойдем, - сказал я.

И когда пошел вслед за Сашкой, Инка позвала:

- Володя! Володя, подойди на минуточку! - Я подошел. Инка сидела, подогнув ноги. - Нагнись. - Я присел на корточки и нагнул голову. Инка зашептала: - Если выиграешь, пойдем кушать мороженое. Пойдем?

- Подумаем, - сказал я, оперся на ее колено и поднялся.

- Еще, еще нагнись, - сказала Инка. Я нагнулся. - Не забудь, ты обещал посоветоваться с нашими.

- Хватит шептаться, - сказал Сашка. - Катя, без меня не купайся.

- Ну хоть разок окунусь. Смотри, какая жара.

- Ей жарко, а мне не жарко. Ладно, разок окунись.

- Тоже мне Али-паша, - сказал я.

- А ты не вмешивайся, - ответил Сашка.

Он пошел впереди меня, забирая вправо от берега, чтобы избежать повторной встречи с пляжниками, которых он только что обсыпал песком. Он предпринял этот маневр не задумываясь, по инстинкту самосохранения. Понять не могу, как он умудрился бежать: мы с трудом пробирались шагом между раскинутых по песку рук и ног. Множество людей одновременно разговаривали, кричали, смеялись. Вся эта разноголосица существовала сама по себе в звонкой и гулкой тишине пляжей: так всегда бывает возле открытых пространств воды. Когда Сашка хотел мне что-нибудь сказать, он останавливался и ждал, пока я к нему подойду.

- Такого партнера у тебя еще не было, - сказал Сашка.

- Ладно, ладно, идем, - ответил я, подталкивая Сашку в плечо.