Комбыгхатор

Через несколько дней я решила прогуляться по этой новой, ещё не готовой тропе. Я боялась, что она быстро зарастёт. Тропа неожиданно оказалась очень длинной и, действительно, пока заканчивалась тупиком, но в одном месте я увидела, как её пересекается симпатичная и хорошо обустроенная дорожка. Та вела по направлению к морю. Я дошла по этой дорожке до каменной лестницы с множеством ступенек и спустилась к небольшой бухте с пляжем, который выглядел как-то странно. Пляж был чёрный. Песок был чёрный. Не белый, не жёлтый, как все другие, какие я видела, а чёрный, и скалы, прикрывающие бухту со всех сторон, были тоже, в основном, чёрные.

Поначалу я даже побоялась ступать на этот чёрный песок, будто оставшийся после какого грандиозного пожара. В нём были даже округлые камешки, похожие на лёгкие пористые печные угольки. Но это пожарище усиленно заливалось водой, волнами. Интересно, что становясь мокрым, этот песок почему-то превращался в чёрную маслянистую грязь, которая хорошо размешивалась ногами. К счастью, на эту грязь постоянно накатывали волны и снова разглаживали её в гладкую искрящуюся крупинками кварца скатерть, с которой тонкие струйки воды сбегали обратно в океан.

Весь пляж выгибался полумесяцем и был совершенно пустынен. И при этом был весь истоптан человеческими ногами. Следов было множество, но самих людей я нигде не видела. Вокруг не было ни души, ни единого человека, но всё равно оставалось ощущение, будто люди здесь только что были, более того, многие остаются и сейчас. Они лежат, купаются, бегают по песку. Следы от них, правда, не появлялись прямо на моих глазах, но когда я оборачивалась, они там уже были. Волны их смывали, заглаживая песок, а они появлялись.

Мне потребовалось какое-то время, чтобы оглядеться и обчувствоваться. Это именно то слово, которое наиболее здесь подходит. Потом я разделась и тоже пошла купаться.

Из воды я вылезла со смутным ощущением беспокойства. Что-то в море встревожило меня. Я вертела головой, но ничего опасного не видела. Только волны, только вкус морского рассола, только легкие прикосновения нитей безобидных медуз, которые я чувствовала на своих ногах. Потом это чувство то ли ушло, то ли я к нему притерпелась, но когда стала выходить на пляж, оно снова усилилось. Инстинктивно я начала от него уходить. Взяла свою одежду и направилась на самый край пляжа. Чувство исчезло, когда я достигла гряды камней, уходящих далеко в воду. Вода здесь бурлила, волны высоко заплёскивались на камни. Это были большие валуны, и на них почему-то имелись дырочки, довольно большие дырочки, в иные мог бы спокойно забраться небольшой крабик. Они и забирались туда, а потом выглядывали обратно. Но я обратила внимание на дырочки не из-за крабиков, а из-за того, что края каждой полости были обложены чем-то красным. Каждую дырочку окаймляло неровное красное кольцо. На сухих камнях этого не было заметно, но когда камень оплёскивался водой, он становился и чёрным, и обзаводился вот такими воспалёнными многочисленными глазами. И они притягивали меня, как глаза гигантского паука.

Это был фактически страх. Но я была даже благодарна ему, когда почувствовала сзади знакомое беспокойство. Стараясь не спугнуть наименьшее, я медленно обернулась. Сзади никого не было, а только следы чьих-то босых ног и на них уже накатывала волна. Я знала, что это не мои следы. Мои были много меньше. А эти были просто большие. Я снова повернулась к своему многоглазому пауку и принялась вглядываться в его глаза-дырочки. Беспокойство больше не возвращалось, но и страха уже не было.

Зато потом появилось любопытство. Мне стало интересно, что это со мной было, и я отправилась обратно на пляж. Я шла вдоль кромки прибоя, прислушиваясь к себе. Вокруг были явно люди, но они оставались невидимы, будто их совсем не было. Следы и волны продолжали свою игру. Я дошла почти до противоположного конца пляжа, когда мне вновь удалось нащупать убежавшее беспокойство. Но очень издалека. Я только поняла, что сейчас оно находилось много дальше от воды, выше по песку, в том месте, где он был меньше всего истоптан, и я двинулась туда.

То место было в тени. Тень падала от чёрных скал, которые на самом деле-то уже не казались такими чёрными, какими были вначале, и эта тень падала на песок, который теперь по цвету больше напоминал перец с солью. Песок там вовсе не горячий, не обжигающе горячий, а просто тёплый, и в нём славно барахтались пальцы ног.

Я прогуливалась там, когда моё беспокойство вдруг усилилось настолько, что я резко остановилась и долго так стояла. Но потом всё равно сделала несколько шагов и вправо, и влево, на ощупь, совершенно вслепую нащупывая то место, где это чувство было сильнее всего. Нащупала, шагнула вперёд и невольно сделала шаг назад.

Ощущение теперь было совсем новым. Я не знала, как его определить, но это было что-то сродни очень тонкому удовольствию от получаемой боли. Боль была не такой сильной, чтобы заглушать удовольствие. Прислушавшись к себе, притерпевшись, я снова сделала шаг вперёд. Да, действительно, было как-то больно и сладко. Всё тело выло и пело. На миг я даже ощутила себя ёжиком иголками вовнутрь.

Потом всё пропало. Но, к счастью, не вдруг и не резко. Пропавшее сначала обогнуло меня по кругу и лишь потом стало удаляться по направлению к морю. Я направилась следом. Теперь меня вёл почти научный интерес и я уже бессознательно заготовила вопросы, которые не знаю кому и хотела задать, то ли себе, то ли кому-то ещё: "А если вот так, то снова будет так же больно и сладко? А если вот так?"

В море я захлебнулась. Раз и два глотнула воды, стала кашлять, а потом начала попросту тонуть. Чья-то сильная рука подхватила меня.

— Утонешь ведь, коза.

 

Дневниковые записи Раздо. Свидетельство #25

"Утонешь ведь, коза". Странно. Шесси как-то говорила, что именно эти слова она услышала, когда я доставал её из озера. Но я этого не помню. Кажется, я просто банально и безыскусно ругался.