Страница 4 из 16
- Что же сделал ты саксам, раз замышляют они злодейство против тебя?
- Повелел им не только продавать свой товар в Мунтянской земле, но и покупать товар у наших купцов-влахов, чтоб саксы не только золотую монету из Мунтении вывозили, но и оставляли её здесь. Даровал мой дед некогда купцам саксонским невиданные привилегии, да видно теперь хотят они ещё больше получить. Но не будет торгашам той вольницы, что была при Владиславе Дане. Не мне нужно золото их, а Мунтении, когда османы на нас войной пойдут. И всякий, кто станет противиться господарскому повелению, будет отныне считаться приспешником магометанским, и будет ему смерть по заслугам его. А тех из рода Дана, кто на престол мунтянский метит, живота лишу без сожаления. Уж коль милостью Божьей господарь я земли Мунтянской, то избавлю страну мою от смуты и грызни за престол. Пока в Мунтении порядка не будет, как же мне с османами воевать?
И пошел господарь со своей дружиной к городу Кронштадту, что по-влашски Брашовом именуется. Долго они пробирались по горам карпатским, так и заночевали в ущелье, неподалеку от пещеры, где фараоново племя пристанище себе устроило. Как взошла луна в небе тёмном, пришла к дружинникам фараонка, высокая и статная, лицом смуглая, в одеждах белых. Долго глядела она на господаря, пока не испросила разрешения судьбу его предсказать.
- Грех это, женщина, - было ей ответом. - Не дано людям знать своего будущего, только Богу одному.
Посмотрела фараонка на Эжеба озорно и молвила:
- А ты что скажешь, большой господин?
- Скажу, что Бог всеведущ и всемогущ, что может даже фараонке шепнуть о дне грядущем, если она не обманет.
Заулыбалась черноокая, да подсела к Эжебу. Спросил он её:
- Как же звать тебя?
- Амертат. Но ты, господин, хочешь знать не имя мое, а судьбу свою. Так скажу тебе, будет у тебя жена-красавица из дальних земель, родит она тебе двух сыновей и двух дочерей.
Рассмеялся её словам Эжеб.
- Жена красавица да четверо детей? И это всё, что увидала ты в судьбе моей?
Не осерчала фараонка на слова эти, а лишь улыбнулась коварно и сказала:
- Жить ты будешь очень долго, что и лет не сосчитать, и будет у тебя ещё одна дочь, что породишь ты из головы своей. - И ткнула фараонка пальцем в лоб Эжебу, от чего отпрянул тот назад. - Встретишь ты её ночью посреди гор мертвецов и станешь ей вторым отцом. Несчастное она дитя - двое отцов и ни одной матери.
Обиделся на неё Эжеб и произнёс:
- Глупость ты говоришь.
- Не веришь, и пускай. Не моя забота.
Только моргнул Эжеб и пропала фараонка, будто и не было её вовсе. А дружинники словно ото сна очнулись и зароптали, мол, видели женщину в одеждах белых, а куда делась, не заметили. Неужто ведьма?
Не стерпел Эжеб и пошел в пещеру к фараонову племени, чтоб гадалку найти и к ответу её призвать.
- Что ты, что ты, господин, - запричитала старая фараонка в пёстрых одеждах, что сидела у костра, - та женщина не от моего племени и не от твоего. Не из рода человеческого она, потому как нелюдь. То была злая иеле, она это приходила к тебе. Много их в горах обитает, а как настанет ночь и выглянет луна, с дюжину иеле в белых одеждах выходят на луг, чтобы плясать хоровод погибели. Каждый, кто хоровод тот увидит - погибнет, а на траве останется круг опаленный, а место то проклято будет. Если услышишь песнь иеле - не проживешь и семи дней. - И протянула старуха Эжебу связку чеснока со словами, - носи его на поясе как оберег. Многих славных мужей уводили иеле в своё царство, где и губили.
Не послушал Эжеб сказок старушечьих, ушёл от фараонки, а чеснок в пропасть кинул. Проспал он всю ночь сном тёмным и тяжёлым, а на утро пошла дружина господарева к Кронштадту.
Призвал к себе господарь купцов саксонских, что пошлину ему не уплатили и спросил их, что им больше желанно - торговля с мунтенцами или мир с османами. Надменны были те купцы и отвечали, что то и то им хорошо. Тогда спросил их господарь, как желают они расплатиться с ним - тут же, или пришлют гонцов в Тырговиште. Отвечали купцы, смеясь, что пошлину давно уплатили они Михне Дану.
Сказал им на это господарь Влад:
- Стало быть, выбрали вы сторону османскую, ибо Михня Дан есть выкормыш султанский. Значит, отныне вы не союзники ни Мунтении, ни Унгарии, где живёте лишь милостью короля и воеводы Эрдея. Друзья вы только османскому султану, и, стало быть, по службе будет вам плата.
И приказал господарь дружинникам схватит изменников и насадить на колья высокие, что сострогали они загодя, и поставить их на площадь рыночную, чтобы каждый в городе увидел и узнал, что будет, если господаря Мунтении и короля Унгарии обманывать. А остальным саксам и вовсе запретил господарь везти товары свои в Мунтению, кроме одного дня в году. Сказал это господарь Влад, взял с собой часть дружины своей и пошел в поход на Германштадт, чтоб покарать смутьяна Михню Дана.
Корчились купцы кольями пронзенные насквозь несколько дней, да не уходили дружинники из Кронштадта, чтоб из жалости не посмел никто снять изменников. Как помер последний, решили дружинники на утро в Тырговиште собираться, да вот только пропали ночью с кольев два мертвеца. Поговаривали в городе, что раньше по ночам и покойники с виселиц куда-то девались, а вот куда, никто не знал: может колдуны какие за телами бездыханными приходят, а может это лекарь Яннес Депель их в свой дом на окраине уносит, чтоб зелья из требухи покойников сварить. Говорили влахи-горожане, что приходят к дому Депеля в полнолуние хултаны-чернокнижники, а сам он один из них, потому как высокого роста и рыжеволосый, а все хултаны, как известно, высокие и рыжеволосые. Унгарцы же сказывали, как видели в ночи на пороге лекаря призрачную вылву чумы. А саксы заверяли, что успел Депель в родной Вестфалии украсть с сотню трупов и выпотрошить их супротив христианской веры, а в Эрдей убёг он от правосудия неминуемого.
Задержался Эжеб в Кронштадте, чтоб разузнать получше, куда с рыночной площади могут покойники деться. Приехал он к дому медика Яннеса Депеля, да только висел тот в петле на липе, в сердце его нож торчал, а на рукоятке ножа того четыре буквы вырезаны были - S.S.G.G. Не знали соседи, кто так скоро и за что с лекарем расправился, да только иные саксы перешептывались о вольных судьях из Кривого Графства, чья рука карающая достанет врага веры Христовой, где бы тот не спрятался.
Как вернулся господарь Влад в Тырговиште, так начал строить он монастыри и церкви. Не только для спасения души делал он это, но и для спасения жизней, ведь хорошо за каменными стенами новых церквей простому деревенскому люду укрываться от набегов османских, когда грабят те и убивают.
Говорил господарь:
- Мунтения есть крепость на пути магометан. Отныне земля наша будет стражем христианства. Дед мой Мирча четырежды изгонял османов из Мунтении. И что же теперь? Плачу я им каждый год подать в десять тысяч пиастров, лишь бы они сами не пришли и не взяли всё, на что глаз положат. Так мало мне османов, ещё новый король унгарский требует от меня присягнуть ему. Хоть он и сын воеводы Яноша, да на деле мальчишка неумелый. Что мне толку от покровителя такого? Нельзя угождать двум господам, если один из них латинянин, а другой магометанин. Долг мой охранять Христову веру от тех и от других. Не должно быть на земле Мунтянской иных господ, нежели сами влахи. Отец мой не смог этого добиться, мой долг перед Господом и Мунтенией сделать так.
Заручился господарь Влад поддержкой брата двоюродного Штефана, господаря молдавского - коль начнется война с османами, помогать будут они друг другу. Писал господарь Влад письма и королю унгарскому Матьяшу, да только не спешил тот воевать с османами. Всё больше заботили его земли австрийские и моравские, да как бы с Габсбургами повоевать, будто не понимал он, юнец глупый, что не Габсбурги ему враги лютые, а османы, что того и гляди отвоюют Нандорфехервар, что сберег некогда отец его воевода Янош. Но не в том беда, что смотрел король Матьяш всё больше на север, нежели на юг. Любил он золото тратить на дворцы и книги, выписывал из Флоренции художников и музыкантов, а на строительство крепостей южных приграничных и вовсе ничего не давал.