Впереди — Днепр!

— Ясно, — ответил Лесовых и, положив руку на горячее колено Поветкина, попросил:

— Сергей, ложись спать. Завтра еще труднее будет, силы беречь надо.

— Нет, — спрыгнул в траншею Поветкин. — В эту ночь не до сна. Видишь, тьма какая, всякое может случиться. А вот в подразделениях отдых организовать нужно.

Одного за другим он вызвал по телефону командиров батальонов, дивизионов и батарей, выслушал их доклады и приказал до утра каждому человеку дать возможность поспать не менее двух часов.

— Что там в батальонах, что противник? — выждав, когда Поветкин закончил переговоры, спросил Лесовых.

— На переднем крае спокойно. Из глубины доносится сильный шум моторов. Да вот, слушай.

Они плечом к плечу опустились на бруствер и замерли. С юга из низины наплывал едва уловимый не то шорох, не то гул, то стихая и обрываясь совсем, то вновь вырастая до отчетливых звуков работающих моторов.

— И все же ты иди, хоть часок усни, — настойчиво потребовал Лесовых. — В такой темноте наступать танками они не рискнут. Я здесь буду — чуть что, сразу же разбужу.

— Хорошо, — чувствуя, как от усталости слипаются веки, согласился Поветкин, — сейчас одиннадцать, не позже часу ночи разбуди. Пусть ничего не случится, пусть тишина — все равно буди!

Сняв ремень и расстегнув ворот гимнастерки, он лег на топчан, закрыл глаза и, стараясь ни о чем не думать, решил немедленно заснуть. Уставшее за трудный день тело расслабло, в висках ощутимо пульсировала кровь, в голове туманилось, и горькая тошнота подступала к горлу.

Он уже совсем было задремал, как вспомнил, что не успел проверить, пришла ли из дивизии машина с боеприпасами.

«Сейчас не пришла, утром подойдет. Боеприпасов хватит», — успокоил он себя и опять решил немедленно заснуть. Один за другим мелькали обрывки мыслей. Он не отгонял их, надеясь, что сон все переборет. Вновь вспомнились боеприпасы. Хорошо, что утром приказал как можно больше передать их в подразделения, а остальные разделить на две части. Сегодня немцы били артиллерией и бомбили так плотно, что если и завтра будет так, то какой-нибудь склад наверняка взорвется. Лучше было бы разделить боеприпасы не на две, а на три или даже четыре части. А как в подразделениях? Нервничают люди, волнуются. Конечно, нервничают. Сегодня за каких-то четыре часа боя почти сто человек ранено, а завтра что будет? Хорошо, что Ирина Петровна догадалась всех раненых отправить в медсанбат. Какая она ловкая, никогда еще раньше я не видел, чтобы так быстро обрабатывали раненых. И он увидел ее ясные, серые с крохотными крупинками голубизны, смотревшие прямо на него глаза. Они, все приближаясь, увеличивались и росли. Темные зрачки расширялись, излучая удивительно мягкий свет. Серовато-голубое окружье светлело, также лучась нежным сиянием. Длинные, совсем черные ресницы едва уловимо дрожали, и под ними светлели крохотные слезинки. Они подобно зрачкам росли и увеличивались, сползая вниз. Поветкин хотел было достать платок, вытереть слезинки, но руки не подчинялись ему. Он весь напрягся, силясь поднять руки, но не смог, и самая крупная слезинка, величиной с большую горошину, упала на его лицо. Он вздрогнул, как от ожога, и… проснулся.

Вокруг было темно и тихо. Поветкин резко встряхнулся, чиркнул спичкой и посмотрел на часы. Было без двадцати час. Он торопливо поднялся, подпоясал ремень, застегнул гимнастерку и вышел из землянки. Прохладный воздух бодрящей волной приятно ударил в лицо. В небе все так же безмятежно мерцали звезды. Где-то справа глухо перестреливались.

— Ты, Сергей?.. — выйдя из укрытия НП, спросил Лесовых. — Почему так рано встал?

— Освежился немного, и хватит. Теперь твоя очередь. Что противник?

— Минут двадцать назад шум моторов утих. Началось какое-то движение в траншеях. Слышен говор, иногда металлические стуки. Дважды в первом батальоне вспыхивала перестрелка. Как выяснилось, все случайно. Первый раз немцы начали, а наши ответили. А вот совсем недавно наши переполошились. Показалось им, что немцы подползают к проволоке, и застрочили.

— Листовку о Василькове написал?

— Написал, размножил и во все взводы разослал.

— Теперь иди спать.

— Полежать полежу, устал очень, — послушно согласился Лесовых, — а заснуть едва ли удастся.

— Ничего. Закрой глаза и считай до тысячи, — посоветовал Поветкин и, вспомнив свой сон, сердито добавил:

— Ну, иди, иди. Каждую секунду использовать нужно.

Отправив Лесовых, Поветкин спустился в блиндаж, посмотрел в едва заметные просветы всех амбразур и, присев на ступеньку, закурил. Болезненный шум в голове постепенно утих, и мысли опять потекли спокойно и ровно.

В два десять по плану должна начаться контрподготовка. Общий сигнал: серия красных ракет над командным пунктом дивизии и слово «шквал» по телефону. Первыми бьют реактивные минометы. За ними вся артиллерия с закрытых позиций, батальонные и ротные минометы. А немцы шумят на переднем крае. Значит, пехота исходное положение для атаки занимает. А как начнется сама атака?.. Напором танков, или сначала они бросят на прорыв пехоту с небольшими группами танков?

— Приполз, приполз! — обрывая мысли Поветкина, закричал невидимый в углу блиндажа телефонист.

— Кто приполз? — решив, что телефонист задремал и прокричал это спросонья, рассердился Поветкин.

— Он приполз… Наш телефонист… Майор Бондарь, — захлебываясь словами, бессвязно выкрикивал телефонист.

— Куда майор Бондарь приполз? Какой телефонист? Говорите толком!

— Наш телефонист… майор Бондарь говорит, Саша Васильков приполз.

— Васильков?!.. Быстро Бондаря вызывайте… Что с Васильковым, где он? — услышав голос Бондаря, спросил Поветкин.

— Васильков сам приполз в первую траншею, — доложил Бондарь. — Ранен осколками в руку и в плечо. Ранение не тяжелое, но сам он очень сильно контужен. Ничего не слышит и почти не может говорить.

— Немедленно носилки и на полковой медпункт. Что противник?

— Совсем затих. Ничего не слышно и не видно.

— Поговорив с Бондарем, Поветкин хотел было позвонить на медпункт, но, вспомнив сон, положил трубку.

— Будете еще с кем говорить? — предупредительно спросил телефонист, видимо озадаченный странным молчанием Поветкина.

— Да, да. Вызывай первый батальон, потом гаубичный и минометный дивизионы, истребительные батареи и танковую роту.

В телефонных разговорах Поветкин скорее по тону голосов, чем по словам командиров подразделений уловил немного нервное, но бодрое и уверенное настроение, царившее в полку, и ощутимо почувствовал те незримые нити, которые связывали его со всеми этими людьми.

Уточнив положение в подразделениях и узнав, что ничего нового о противнике нет, он позвонил своему начальнику штаба, приказал подготовить донесение в штаб дивизии и проверить, пришла ли машина с боеприпасами.

Время приближалось к двум часам. Над землей все так же висела зыбкая тьма, озаряемая только мерцанием звезд. До начала контрподготовки оставались считанные минуты. Вот-вот над высотой у развилки дорог, где располагался наблюдательный пункт генерала Федотова, взовьются красные ракеты, и разом загрохочет вся наша артиллерия, заливая огнем и сталью позиции гитлеровцев.

Как и всегда перед началом большого дела, Поветкину думалось, что время остановилось на месте. Казалось, прошла уже целая вечность, а часы показывали всего лишь без десяти два.

— Вас, сам генерал, — тревожно прошептал телефонист, протягивая Поветкину трубку.

— Не спите? — спросил Федотов. — Немного отдохнули? Это хорошо. Противник и перед вами затих? Это совершенно понятно. Затишье перед бурей. Ничего, ждите. Скоро будет сигнал.

Разговаривая отрывочно, полунамеками, Поветкин отчетливо понимал все, что хотел ему сказать генерал, и чувствовал, что он также понимает каждую его мысль. Эта особенность незримой связи между командиром и подчиненным всегда ободряюще действовала на Поветкина. Он чувствовал в такие моменты огромную силу окружающего его коллектива, и все беспокойное, тревожное исчезало куда-то, заменялось нараставшей уверенностью, что все будет хорошо и именно так, как нужно.