Страница 76 из 115
«Тигр!» — мгновенно сообразил Саша. — Навалится на дзот, как скорлупу, раздавит».
Он лихорадочно оглядел стены, потолок и, сам не злая зачем, постучал кулаком по сосновым бревнам. До «тигра» было метров двести. Тяжело дыша, Саша рванулся к пулемету, но, взглянув на бревенчатый потолок, бросился к выходу. Он хорошо помнил, что, когда бежал сюда, в боевое охранение, метрах в тридцати от дзота темнела ниша, прикрытая сверху толстым слоем земли.
— А пулемет? — вскрикнул он и, бросившись в дзот, сорвал пулемет с площадки, подхватил коробку с лентой и ходом сообщения ринулся к нише. Танк ревел и громыхал уже совсем рядом. Вдруг что-то затрещало, рев мотора на мгновение усилился, и Саша понял, что это рухнул раздавленный дзот. Он ожидал, что танк пройдет дальше, навалится на нишу, но мотор взвывал на прежнем месте. Видимо, фашистские танкисты решили начисто сравнять с землей неугомонный дзот. Мысль, что он обманул, перехитрил гитлеровцев так обрадовала Сашу, что он не удержался и выглянул из ниши. «Тигр», действительно, крутясь на одном месте, кромсал гусеницами землю с торчавшими обломками бревен.
«Эх, да что же артиллеристы наши спят», — с досадой подумал Саша и чуть не вскрикнул, услышав грозный шелест летевших с востока снарядов. Он едва успел нырнуть в нишу, как шквальный гул потряс землю. На мгновение все стихло, и снова ахнул сотрясающий залп.
Когда Саша вновь выглянул из ниши, над растерзанным дзотом высилась бесформенная груда черных обломков. От истоптанных бурьянов вразброд надвигалась реденькая цепь пехотинцев.
Саша вытащил из ниши пулемет, поставил на бруствер и, не маскируясь, ни о чем не думая, ударил по набегавшим пехотинцам. Пулемет послушно прострочил и смолк. Саша в отчаянии рванул ворот гимнастерки. Патронов больше не было. Он отстегнул крышку короба, выхватил замок пулемета и, сунув его за пазуху, ходом сообщения побежал назад. Он не видел, как под его последней пулеметной очередью захлебнулась и эта вражеская атака, с досадой упрекая себя, что погорячился, сжег без толку патроны и не сделал всего, что нужно было сделать. Что-то не совсем ясное, но до трепета ощутимое с властной, все нарастающей силой давило на него. Он не успел сообразить, что это, как горячая волна воздуха швырнула его на дно хода сообщения. Падая, он наяву увидел яркое, ослепительное солнце над Москвой и склоненные лозины над тихой гладью лефортовских прудов.
Очнулся Саша от резкой боли в плече. Он поднял отяжелевшую голову, с трудом раздвинул тяжелые веки и ничего не увидел.
«Ослеп», — опалила его страшная мысль. Он рывком встал на четвереньки, хотел было подняться, но острая боль пронзила все его тело, и он рухнул на землю. С трудом повернувшись на бок, Саша откинул голову и чуть не закричал от радости. В темной вышине ослепительно сияли звезды.
«Вижу, вижу, — беззвучно шептал он распухшими губами, жадно вглядываясь в ночное небо. Боль в плече и во всем теле как будто стихла и только нестерпимо хотелось пить. К счастью, фляга уцелела. Он отцепил ее от ремня, всем ртом схватил горлышко и, захлебываясь, вытянул последние остатки воды. С сожалением опустив флягу, он прислушался и замер. Совсем рядом жужжали приглушенные, явно немецкие голоса. Саша тревожно огляделся по сторонам. Вокруг зияла сплошная чернота. Только вверху еще веселее и радостнее мерцали звезды. Саша протянул руку и пощупал сначала одну, а потом другую земляную стену. Впереди и позади было пусто.
«Ход сообщения», — догадался он и сразу же вспомнил все, что было с ним. Немецкий говор звучал все так же глухо, не удаляясь и не приближаясь. Вражеские солдаты, очевидно, стояли на месте, а может и укрывались под бревенчатым накатником блиндажа.
Саша напряг все силы, стиснул зубы и, приподнявшись, осторожно пополз в противоположную сторону от голосов. Дно хода сообщения заметно опускалось. Впереди явно была лощина, и это, несомненно, была та самая, что отделяла передний край нашей главной обороны от боевого охранения. Теперь Саша отчетливо понимал, где он. Нужно преодолеть всего метров восемьсот, и он спасен. Саша хотел встать, но позади послышались шаркающие шаги и тот же приглушенный немецкий говор. Саша прижался к земляной стенке и затаил дыхание. Ему казалось, что бешеный стук сердца слышат те, кто разговаривает там, позади. Говор все приближался. Саша опять хотел ползти, но больно ударился локтем о что-то твердое и на бедре почувствовал гранатную сумку. Неверными движениями ослабевших рук он достал гранату, вырвал кольцо взрывателя и, собрав для взмаха все силы, метнул в сторону неумолкавших голосов. Прежде, чем раздался взрыв, темное небо вдруг озарилось праздничной россыпью разноцветных ракет, и сразу же там, впереди, где была наша оборона, взметнулось вверх множество огненных хвостов. Они стремительно росли, прочерчивая светящиеся дуги и освещая землю неровным, огненно-белым светом.
— Наши «катюши», — прошептал Саша и тут же услышал взрыв своей гранаты, сразу же покрытый страшным грохотом.
Еще летели и рвались реактивные мины, а там, впереди, в разных местах нашей обороны, полыхнули зарева, доносился глухой рокот, и в небе свистело множество невидимых снарядов.
«Наши наступают», — думал Саша и, пересиливая боль, полз по дну хода сообщения. Но не успел он отползти и сотни метров, как мгновенно все стихло и кромешная тьма свалилась на землю.
— Что же это?.. Почему наши стрелять перестали? Неужели опять немцы наступать будут? — отчаянно прошептал Саша, рванулся вперед и упал, теряя сознание.
— Ну и фейерверк закатили! — воскликнул Лесовых, когда отгремели последние взрывы и над фронтом сгустилась непроглядная тьма. — Маловато, правда, пять минут всего. Так с полчасика, и едва ли фрицы пошли бы в наступление.
— По плану главная контрподготовка утром будет. А сейчас дали всего пятиминутный огневой налет, — сказал Поветкин. — Теперь нужно быстро сменить огневые позиции.
Он позвонил командирам дивизионов и батарей и, убедясь, что старые огневые позиции уже оставлены, присел на бруствер траншеи. Далеко в расположении противника что-то горело в нескольких местах, и от кровавых отблесков пожарищ ночная тьма вокруг казалась густой и вязкой, наполненной какими-то смутными, таинственными движениями. Вглядываясь туда, где ночь скрыла позиции боевого охранения, Поветкин вспомнил все, что сегодня произошло там. И как всегда после огромного нервного напряжения, многое из минувшего рисовалось отчетливо и ясно, многое было туманно, как недосмотренный сон. Особенно ярко запомнилось начало вражеской атаки, когда фашистские танки под прикрытием шквала артиллерийского огня ринулись на крохотные островки гарнизонов боевого охранения. Тогда Поветкин, вздрагивая всем телом, с трудом удерживал себя от команды открыть огонь всей артиллерией, и сейчас радовался этому. Боевое охранение при поддержке гаубиц и тяжелых пушек стойко выдержало вражеский натиск, и гитлеровцы так и не узнали, где находятся позиции противотанковой артиллерии. А это была уже победа. Теперь, даже начав массированную артподготовку, они не смогут нанести точных ударов по нашим противотанковым пушкам.
Уйдя в раздумья, Поветкин не заметил, как подошел Лесовых и встал рядом с ним. Ночная тьма понемногу редела. Звезды, казалось, опустились ниже, ласкаясь к истомленной земле. Потянул легкий ветерок, разгоняя: пороховую гарь и обдавая свежим, уже напоенным росой, воздухом.
— Вернулись команды сбора раненых, — тревожно проговорил Лесовых. — Нашли двоих раненых, одного убитого. Василькова нигде нет.
— Погиб Васильков, — с трудом выговорил Поветкин, — только передай, чтоб пока родным не писали. Сами напишем. И еще вот что: бери всех писарей и пиши листовку о подвиге Василькова. К утру чтобы каждый солдат знал об этом. О том, что он погиб, не пиши, расскажи, как он один четыре атаки отбил, как даже «тигр» не смог его раздавить, и в конце добавь, что Васильков представлен к званию Героя Советского Союза. Завтра напишем представление.