Страница 144 из 156
Академик Никонов, поставленный Горбачевым руководить Сельскохозяйственной академией, писал в те годы: «Суть современной аграрной политики состоит в возвращении на землю крестьянина в классическом значении этого слова, который сочетал бы в себе качества инициативного работника и ответственного хозяина…»
Превращения работника колхоза-совхоза в хозяина предполагалось добиться путем повсеместного развития арендных отношений. Появилась масса примеров, когда арендное звено в несколько человек управлялось с тысячей гектаров пашни, а прежде на это требовались десятки работников. Коровник в 200 голов, взятый в аренду, обслуживался тремя-четырьмя работниками вместо полутора десятков. То же самое — на откорме скота и в других делах. Горбачев провел в Орловской области всесоюзное совещание по арендному подряду, рассчитывая дать импульс его развитию. Казалось, найдена панацея, позволявшая значительно поднять производительность труда и при этом остаться в рамках социализма. Но, хотя и поддерживаемая центральным руководством страны и местными партийными и советскими органами, аренда «не пошла».
Причины этого, на наш взгляд, следующие.
Отученные от самостоятельности крестьяне в массе своей не хотели брать на себя ответственность за дело с непредсказуемыми результатами. За долгие годы социализма сельское население в значительной мере утратило крестьянский образ мышления, крестьянскую психологию, предприимчивость, смекалку, азарт, стремление к превосходству над другими. Поэтому, несмотря на создание для арендаторов условий максимального благоприятствования, лишь немногие решались стать самостоятельными хозяевами.
Однако и те, кто хотел свою судьбу делать собственными руками, не осознавали себя истинными хозяевами не только средств производства, но даже и произведенного продукта. Договор, заключаемый с руководством колхоза, даже если он был составлен с учетом интересов арендатора, казался последнему грабительским. Сравнивая рыночную цену, например, на зерно с той, которую назначал ему совхоз, плохо представляя накладные расходы хозяйства, арендатор считал, что его обирают. А если учесть, что многие его действительно грабили, а также что арендатор видел массу бездельников, паразитирующих на таких, как он, то становится ясным, почему в нем постоянно тлел протест против мнимой или действительной несправедливости. Случалось, что в особо удачный для арендатора год, когда ему причиталось, по мнению бухгалтера-экономиста, слишком много, задним числом договора корректировались. Это одна из главных причин, если не самая главная, того — почему аренда «не пошла».
Многие руководители хозяйств, агрочиновники из районных и областных управлений не хотели допускать аренду, даже понимая ее очевидную экономическую выгоду. Для них важнее было другое. Аренда — форма организации труда, альтернативная колхозной. С ее повсеместным утверждением председателям колхозов, как и чиновникам, не оставалось места под солнцем. Самостоятельным хозяевам не нужны были погонялы, указчики, распределители. Начальники не могли смириться с доходами арендаторов, значительно превышающими их собственные. Кроме того, утверждение отношений, принципиально отличающихся от тех, к которым они привыкли, ставило под сомнение смысл прожитой ими жизни.
Взять землю арендатор не мог. Она была отдана государством в вечное пользование коллективным хозяйствам. Кроме того, арендатор не мог вступить в прямые отношения с властью как самостоятельный хозяйственный субъект. Между ними становился колхоз или совхоз и сводил на нет получаемые преимущества от аренды.
Арендаторам не принадлежала ни земля, ни сельскохозяйственные машины, ни скот. Договоры заключались на короткие сроки, поэтому арендаторы чувствовали себя временщиками и, кроме как много заработать, а иногда просто урвать, иной заботы у них не было. В этих условиях трудно было говорить о расширенном воспроизводстве. Доходов, получаемых руководителями хозяйств от арендаторов, едва хватало на содержание многочисленного аппарата. Между фондами развития и потребления происходил явный перекос в сторону последнего.
Промежуточный статус арендатора — вроде бы и не колхозник, но пока и не хозяин — создавал массу проблем нравственно-этического характера. С одной стороны, будучи колхозником, но зарабатывая в несколько раз больше своих бывших товарищей, арендатор автоматически вызывал к себе неприязнь. Да они и часто давали поводы для подобного отношения. Скажем, нужно внести удобрения. За них надо платить. А рядом колхозный механизатор на колхозном поле как раз этим и занимается. Сошлись, договорились за бутылку или сходную сумму, и вот уже колхозные удобрения на колхозном же тракторе вносятся в землю арендатора.
Другой пример. Арендатор обычно сам заготавливал для скота корма или покупал их в колхозе. Но вот кончились те же концентраты или силос, а платить полную цену жалко. Что он делает? Встречает на дороге машину, везущую корма на колхозную ферму, и заворачивает к себе. Договориться с шофером — не проблема. И таких случаев было множество.
Если оценивать причины неудавшегося прорыва в сельском хозяйстве на основе аренды с политэкономической точки зрения, то можно сказать так: частнособственнические принципы не могли функционировать в рамках социалистической формы хозяйствования.
И все-таки аренда сыграла огромную роль в реформировании производственно-хозяйственных отношений и уклада жизни на селе. Она показала главное — на селе есть люди, умеющие и желающие работать на свой страх и риск, а не по указанию начальников. Аренда, подобно троянскому коню, проникла в сознание крестьянина, разбудив в нем чувство хозяина.
Тем не менее становилось очевидно, что если аренду развивать внутри колхозов и совхозов, никакого толку не будет. И Горбачев решился на смелый шаг. 16 марта 1989 г. пленум ЦК принял постановление «Об аграрной политике в современных условиях», в котором впервые в истории СССР было заявлено о переходе к развитию агропромышленного производства на основе разнообразных форм собственности и видов хозяйствования, в том числе «арендных коллективов и арендаторов, крестьянских хозяйств и их кооперативов, личных подсобных хозяйств граждан». Многоукладность в сельском хозяйстве, уже имевшая место де-факто, закреплялась де-юре.
Таким образом, завершался шестидесятилетний круг в истории многострадального российского крестьянства — от отрицания права людей вести самостоятельное хозяйство до признания этого права вновь. Но чтобы это признание произошло, наполнилось содержанием, нужны были радикальные изменения в отношениях собственности. На повестку дня вставал вопрос о всеобъемлющей аграрной реформе.
Но на этом пути предстояла тяжелая борьба со сторонниками незыблемости колхозно-совхозной системы. Она развернулась на первом съезде народных депутатов СССР. Горбачев говорил в своем докладе: «Некоторые товарищи не очень-то расположены к переходу на новые формы хозяйствования — к созданию кооперативов, к аренде, к крестьянским хозяйствам… По-видимому, здесь сталкиваются разные интересы». Они, эти интересы, столкнулись здесь же, на съезде. Спектр мнений был самый широкий — от «руки прочь от колхозов» до требования их роспуска. Съезд устоял на взвешенных, но тем не менее реформаторских позициях. Верховному Совету было дано поручение: «…существенно обновить законодательство о земле и землепользовании. Необходимо смелее идти на передачу земли в аренду, в том числе в бессрочную, тем, кто ее обрабатывает. Решение вопросов, связанных с арендой земли, возложить на местные Советы, законодательно расширив их полномочия. Развивать наряду с колхозами и совхозами многообразные формы хозяйствования — агрофирмы, кооперативы, арендные коллективы, крестьянские хозяйства, создавать условия для их равноправного соревнования».
Таким образом, высший законодательный орган страны уравнивал новые формы хозяйствования с колхозами и совхозами, а чтобы руководители хозяйств не ставили палки в колеса, земельные вопросы передавались в ведение местных советов. Но что могли поделать бесправные сельсоветы со всесильными руководителями коллективных хозяйств?