Страница 71 из 83
Б. Соколов противополагает "парламентаризм" - "авантюризму" и вменяет "им" ("парламентариям") все смертные грехи: утрату "революционной психологии", отсутствие "динамической решительности", "фаталистическую пассивность", "идеализацию" Учредительного Собрания, "безмерную" и почему-то "недопустимую". Мишенью или даже центром для своих нападок автор выбрал "Марка Вишняка, молодого (это было ровно 35 лет тому назад!), но весьма ярого парламентария, особенно позаботившегося о том, чтобы ни одна сторона государственного строительства не была позабыта. Все эти комиссии весьма энергично работали, заседания их были многолюдны и по своему интересны... прения в этих комиссиях нередко были весьма оживленные и продолжительные".
И дальше: "В том, как обсуждался порядок дня первого Всероссийского Учредительного Собрания, в его схеме, начертанной Комиссией, в проектах речей было одно общее, что больше всего бросалось в глаза. Это желание удержать Учредительное Собрание на елико возможной высоте. Не дать его уронить в глазах народных. Не позволить втоптать Великую идею - Великое Учреждение в грязь... Как бы то ни было, но разработанный Комиссией план был и импозантен, и не лишенным красоты".
Казалось бы, хорошо, - каких еще комплиментов ждать со стороны противника наших комиссий и общего плана? Нет, плохо: "было учтено всё, кроме банды пьяных матросов, заполнивших галлереи Таврического дворца, и непарламентского цинизма большевиков" ("Архив Русской Революции", 1924, Т. 13, стр. 34 и след.).
"Банды пьяных матросов" мы, действительно, не учли. Но кто ее "учитывал": во всех подробностях предусмотреть, как будут действовать большевики, не было никому дано - ни "парламентариям", ни "активистам". Да банда эта и не играла решающей роли по сравнению с "цинизмом большевиков". Соколов утверждает, что "благодаря гипнозу, внушенному нам нашими законниками, мы совершенно забывали действительность. Забывали, что власть принадлежит большевикам. Забывали о том, кто такие большевики". Фактически дело обстояло как раз наоборот.
Мы, конечно, ни на минуту не забывали, что власть принадлежит большевикам и отлично знали, кто такие большевики. Вся наша стратегия исходила из того, что большевики насквозь пропитаны "непарламентским цинизмом" - в несравнимо большей степени, чем наши "активисты". Но вместе с тем из нашей памяти не изгладился опыт октябрьских дней, когда в Петрограде и Москве демократия оказалась бессильной предотвратить большевистский захват власти и противостоять ему.
Идти на риск немедленного вооруженного столкновения предоставлялось нам тем более легкомысленным, что оно выбивало из антибольшевистских рук козырь, которым являлось Учредительное Собрание, если бы ему удалось закрепиться и даже в случае его насильственного упразднения.
Абсолютной уверенности в том, что судьба Учредительного Собрания предрешена, не было до конца декабря. Искушенный в политике и хорошо знавший натуру большевиков, Церетели заявлял публично: "с трудом верится, чтобы большевики осмелились разогнать Учредительное Собрание - ни народ, ни история этого не простит". Для активистской эс-эровской молодежи естественно было идти ва-банк и не задумываться о завтрашнем дне. Политически более зрелым и более ответственным приходилось быть осмотрительнее. Мы предвидели, что провокация не минет активистов.
Соколов сам отмечает, что среди его сотрудников и сотрудников военной комиссии оказались провокаторы: Гр. Семенов, главный свидетель обвинения на процессе членов эс-эровского ЦК, Лидия Коноплева, Дашевский и Маевский. Четыре обнаруженных провокатора на протяжении шестинедельного "активизма", а сколько было не обнаружено?
"Парламентарии" свой план в общем провели. Был план и у "активистов", но они, его, увы, никак не осуществили - не по собственной, конечно, вине, а потому, что и у них "было учтено всё, кроме"... того, что случилось в действительности. "Броневой дивизион был вполне в наших руках", утверждает Соколов. Однако, дивизион, видимо, отбился от "рук", ибо когда надо было действовать, он оказался в нетях. Автор приводит красочный эпизод, характерный для эпохи. На многолюдном собрании 2-го балтийского экипажа после ряда антибольшевистских речей вскочил матрос-энтузиаст:
- Братцы, товарищи, поклянемтесь, что не пойдем против народного собрания!..
- Клянемся!
- На колени, товарищи, на колени!
И многочисленная толпа матросов становится на колени и кричит:
- Клянемся не идти против Учредительного Собрания.
И Соколов справедливо прибавляет: "Именно - "не идти против". Чтобы идти за Учредительное Собрание, они даже не думали".
Думали придти на помощь Учредительному Собранию Преображенский и Семеновский полки. Даже определенно обещали, как нас заверяли лица, связанные с военной комиссией ЦК. Но и эти полки поставили свой приход в зависимость от предварительного прихода к ним броневых машин. Но в ночь перед открытием Учредительного Собрания большевистские агенты в ремонтных мастерских иммобилизовали машины. "Было учтено всё, кроме этого". Не пришли броневики, не пришли и полки. С этим рухнул и весь "революционный" план активистов.
В том же "Архиве Русской Революции", в котором напечатаны воспоминания Б. Соколова, появились и воспоминания С. В. Милицына, обер-секретаря Сената в дореволюционное время, а в предъянварские дни 18-го года председателя объединенного комитета представителей Преображенского, Семеновского, Финляндского, Волынского, Петербургского и Московского полков, то есть тех воинских частей, от активности коих фактически зависела судьба Учредительного Собрания. Милицын рассказывает, как "приходили депутации эс-эров Учредительного Собрания и просили вывести полк (Преображенский) на защиту народа и Собрания". Но у хитроумного обер-секретаря был свой "макиавеллиев" план:
"Наша задача объединить и организовать убежденных противников большевиков, такие среди солдат есть, и их мы не должны уступать (!) ни большевикам, ни социалистам-революционерам... Никаких партийных программ, никаких реставрационных затей... В душе мы думали, что логически приведем к военной диктатуре, хотя бы только скрытой" (Т. 2, стр. 180, 184, 185). К чему Милицын и другие привели фактически, они, вместе с нами, узнали позднее. Но его признания свидетельствуют и о шаткости тех расчетов, которые делали наши "активисты".
Б. Соколов не останавливается перед утверждением, будто Всероссийское Учредительное Собрание, вместо того, чтобы стать "Всероссийским торжеством превратилось в Всероссийский позор". С этого он начинает свой обвинительный акт. А кончает: "Однако, по существу пятое января было завершением героического периода революционной демократии. Ибо готова была фракция во имя народа принести свои жизни на алтарь борьбы. Нет, соглашательским нельзя было назвать ни в коем случае поведение фракции". Едва ли не всё обвинение этим сводится на нет.
В общем наш обвинитель прав, когда несколько старомодно, в стиле Мережковского, формулирует создавшееся положение путем антитезы: "За нами стояла Невооруженная Правда, которой большевики противопоставили Вооруженную Ложь...
На их стороне была активность, пулеметы, ружья. За ними стояла толпа".
Да в общем это было так, "активистам", увы, не удалось "вооружить нашу Правду".
Если "Активному Ничтожеству" было противопоставлено всего лишь "Пассивное Ничтожество" и ответственность за это несет эс-эровская фракция членов Учредительного Собрания, эта ответственность падает, конечно, в первую очередь на тех; кто считали вооруженное сопротивление большевикам первоочередным делом и взялись за него, а не на тех, кто считали его преждевременным и губительным даже для того немногого, чем только и могло стать Учредительное Собрание при "непарламентском цинизме большевиков".
Можно было бы пройти мимо противоречивых и несправедливых суждений Бориса Соколова, если бы они были только его личным мнением. К сожалению, ему были созвучны и широкие круги русской общественности, склонные расценивать события по их результату - удаче или неудаче. И обвинения, направленные против эс-эров и "эс-эровского" Учредительного Собрания врагами демократии и социализма или разочаровавшимися деятелями и сторонниками Февраля, по существу немногим отличаются от того, что вменил нам в вину бывший эс-эр и член Учредительного Собрания от фронта Борис Соколов.