Служанки

Клер. Не так-то легко было довести дело до конца!

Соланж. Вы думаете? Я сделаю вашу жизнь невозможной. И я заставлю вас выпрашивать у меня этот яд, который, может быть, я и не соизволю вам дать. Во всяком случае, жизнь станет для вас нестерпимой.

Клер. Клер или Соланж, вы раздражаете меня, что-то я вас путаю, Клер или Соланж, вы раздражаете меня и доводите до бешенства. Именно вас я обвиняю во всех наших несчастьях.

Соланж. Осмельтесь повторить это.

Клер. Я обвиняю вас в самом страшном из преступлений.

Соланж. Вы сходите с ума! Или вы пьяны. Преступления нет, Клер. Я опасаюсь, что ты бросаешь нам обвинения в конкретном преступлении.

Клер. Тогда мы его выдумаем, потому что... (Задыхаясь, из-за ширмы.) Вы хотите меня оскорбить! Не стесняйтесь! Плюньте мне в лицо! Забросайте меня грязью и нечистотами!

Соланж. Вы прекрасны.

Клер. Обойдемся без вступительных формальностей. Уже давно вы сделали бесполезными ложь и колебания, которые приводят к метаморфозе! Скорей! Скорей! Я больше не могу терпеть стыд и унижения. Пусть нас слушают все, улыбаются, пожимают плечами, считая нас сумасшедшими или завистливыми. Я дрожу. Я содрогаюсь от удовольствия, Клер, я сейчас заржу от радости!

Соланж. Вы прекрасны!

Клер. Начинай свои оскорбления!

Соланж. Вы прекрасны!

Клер. Проскочим прелюдию. К оскорблениям. Соланж. Вы меня ослепляете. Я не осмелюсь. Клер. Я сказала, оскорбления. Уж не думали ли вы, что, обрядив меня снова в это платье, вы заставите меня выслушивать гимны моей красоте. Облейте меня ненавистью! Оскорблениями! Плевками!

Соланж. Помогите мне.

Клер. Я ненавижу слуг. Ненавижу эту ужасную презренную породу. Слуги не принадлежат к роду человеческому. Они... Они - смрад, который просачивается в наши спальни, коридоры, в нас самих, который проникает в дыхание, который разлагает нас. Меня рвет от вас.

Соланж хочет пойти к окну.

Останься здесь.

Соланж. Я поднимусь. Я пойду...

Клер. Я знаю, они нужны так же, как могильщики и мусорщики, как полицейские. Что не мешает этому сброду быть грязью.

Соланж. Продолжайте. Продолжайте.

Клер. Ваши устрашающие рожи, ваши морщинистые локти, ваши немодные наряды, ваши тела, годные лишь для наших обносок. Вы - наши кривые зеркала, наши сточные воды, наш стыд.

Соланж. Продолжайте, продолжайте.

Клер. Я на пределе, поторопись, прошу тебя. Вы... вы... Господи, я опустошена, не нахожу больше слов. Я исчерпала оскорбления. Клер, вы меня опустошаете.

Соланж. Разрешите мне выйти. Мы будем говорить при людях. Пусть они встанут у окон, чтобы видеть и слышать нас.

Она открывает окно, но Клер тянет ее назад.

Клер. Люди напротив могут нас увидеть.

Соланж. (она уже на балконе) Я надеюсь. Как хорошо. Ветер меня возбуждает!

Клер. Соланж! Соланж! Останься со мной, иди сюда!

Соланж. Я готова. У Мадам были песни горлиц, любовники, молочник.

Клер. Соланж...

Соланж. Молчи! Ее молочник, вестник зари, нежный колокольный звон, ее бледный прекрасный любовник, с этим покончено. Начинается бал, все по местам.

Клер. Что ты делаешь?

Соланж. (торжественно) Я это прекращаю. На колени!

Клер. Соланж...

Соланж. На колени! Теперь я знаю свое предназначение!

Клер. Вы меня убиваете.

Соланж. (наступает на нее) Очень на это надеюсь. Мое отчаяние делает меня неукротимой. Я способна на все. Ах! Мы были прокляты!

Клер. Замолчи.

Соланж. Теперь вам не надо совершать преступления.

Клер. Соланж...

Соланж. Не двигайтесь! Пусть Мадам выслушает меня. Вы позволили ей улизнуть. Вы! Ах, как жаль, что я не могу высказать ей свою ненависть! Что не могу рассказать ей обо всех наших проделках. А ты так труслива и глупа, что дала ей уйти. Сейчас она пьет шампанское! Не двигайся! Не двигайся! Здесь притаилась смерть, она следит за нами.

Клер. Я уйду.

Соланж. Не двигайтесь. Может быть, я с вами, Мадам, найду простое средство и обрету мужество освободить мою сестру и обречь себя на смерть.

Клер. Что ты хочешь сделать? Куда нас все это заведет?

Соланж. Клер, прошу тебя, отвечай мне.

Клер. Хватит, я больше не могу, оставь меня.

Соланж. Я буду продолжать одна, дорогая моя. Не двигайтесь. У вас была такая замечательная возможность, и нельзя было дать Мадам ускользнуть. (Наступает на Клер.) На этот раз я покончу с этой трусливой девицей.

Клер. Соланж! Соланж! На помощь!

Соланж. Вопите, если хотите. Вы можете даже испустить последний крик, Мадам! (Она толкает Клер, сидящую на корточках в углу.) Наконец-то! Мадам мертва! Она лежит, распростертая на линолеуме... задушенная кухонными перчатками. Мадам может сидеть! Мадам может говорить мне "мадемуазель Соланж". Именно так. Из-за того, что я совершила. Мадам и Мсье будут называть меня мадемуазель Соланж Лемерсье... Мадам лучше снять это черное платье. А то смешно. (Подражает голосу Мадам). И вот я вынуждена носить траур по моей служанке. У выхода с кладбища слуги со всего квартала прошли передо мной, и я как будто из их семьи. Покойница до конца довела свой фарс! О Мадам! Я - ровня Мадам, и я иду, высоко подняв голову... (Смеется.) Нет, господин инспектор, нет... Вы ничего не узнаете о моей работе. О нашей общей работе. Ничего о нашем участии в этом убийстве... Платья? 0! Мадам может оставить их себе. У нас с сестрой были свои платья. Те, которые мы тайно надевали ночью. Теперь у меня есть свое платье, и мы с вами равны. На мне красное облачение преступницы. Я рассмешила Мсье? Заставила улыбнуться? Он думает, я сумасшедшая. Я полагаю, служанкам должно хватать такта не позволять себе жестов, на которые имеет право Мадам! Правда, он меня прощает? Он - сама доброта. Он хочет потягаться со мной в великодушии. Но я победила самую неукротимую... Мадам вдруг замечает мое одиночество. Наконец-то! Теперь я одна, я пугаю вас. Я могла бы поговорить с вами жестоко, но я буду доброй... Мадам оправится от страха, и очень быстро. Среди своих цветов, духов и нарядов. Это белое платье, которое вы надевали на бал в Опере. Это белое платье, которое я всегда запрещала ей надевать. Среди ваших драгоценностей и ваших любовников. А у меня есть только сестра. Да, я смею об этом говорить. Смею, Мадам. Я все могу себе позволить. И кто, кто заставит меня замолчать? Кто посмеет сказать мне "моя девочка"? Я делала для этого все положенные жесты. Я улыбалась Мадам. Я нагибалась, чтобы стелить постель, нагибалась, чтобы мыть пол, чистить овощи, подслушивать, подглядывать в замочную скважину. Но теперь я держусь прямо и твердо. Я душительница. Мадемуазель Соланж, та, что задушила свою сестру! 3амолчать? Мадам так деликатна, в самом деле. Но мне жаль Мадам. Мне жаль ее за бледность, за атласную кожу, за маленькие ушки, маленькие ручки... Да, я паршивая овца, у меня свои судьи. Я принадлежу полиции. Клер? Она очень-очень любила Мадам!.. Нет, господин инспектор, я ничего не буду объяснять в их присутствии. Это касается только нас... Эта ночь наша, малышка моя! (Зажигает сигарету и неумело затягивается. Закашливается от дыма.) Ни вы, ни кто другой ничего не узнает, кроме того, что на этот раз Соланж довела дело до конца. Видите, она в красном. Сейчас выйдет. (Направляется к окну, открывает его и выходит на балкон. Свою тираду она произносит спиной к зрителям, лицом в ночь. Занавески колышутся от легкого ветра.) Выйдет, спустится по парадной лестнице в сопровождении полицейских. Выходите на балкон, смотрите, как она идет между грешниками в черном. Полдень. В руках у нее тяжелый факел. Палач идет следом. Он шепчет ей на ухо слова любви. Палач сопровождает меня, Клер! Палач! (Смеется.) За ней следует кортеж из служанок со всего квартала, все слуги, которые сопровождали Клер в ее последний путь. (Смотрит на улицу.) Несут венки, цветы, знамена, звонят в колокол. Какие торжественные похороны. Прекрасные, не правда ли? Сначала идут метрдотели во фраках, без шелковых отворотов. Несут венки. Затем выездные лакеи в коротких штанах и белых чулках. Несут венки. Затем камердинеры, горничные, одетые в наши цвета. Идут консьержки и, наконец, посланники неба. А я во главе. Меня укачивает палач. Толпа приветствует. Я бледна и скоро умру! (Возвращается в комнату.) Столько цветов! Ей устроили прекрасные похороны, не правда ли? Ох, моя бедная малышка Клер! (Рыдая падает в кресло. Вставая.) Бесполезно, Мадам, я подчиняюсь полиции. Только она одна меня понимает. Полицейские тоже принадлежат к миру отверженных.