Страница 21 из 26
- Идем, грехолюб. Дело есть.
Иванка рассказал Васюте о купеческом насаде, о разговоре с мужиком из Угожей.
- Насад уже уплыл. Долго с женкой миловался. А в Угожи путь тебе свободен. Не донес покуда Багрей. Ждут тебя прихожане, святой отче.
Васюта посерьезнел.
- Не серчай, Иванка... А в Угожи я не пойду. Не лежит душа к алтарю. Плохой из меня пастырь. Лучше уж в миру бродяжить.
- В Дикое Поле со мной пойдешь? - впервые напрямик спросил Болотников.
- В Дикое Поле?.. Прельстил ты меня казачьей волей. Пойду, Иванка. Знать, уж так на роду написано - быть с тобой.
- Вот и добро, - повеселел Болотников. - А теперь сходим в город. Надо к дочери Сидорки зайти, поклон передать. Обещали мужику.
Михей с Фимкой жили в тихой, зеленой слободке, возле каменной церкви Исидора Блаженного. У храма толпились прихожане, сняв колпаки и шапки, крестились на сводчатые врата с иконой.
Навстречу брел квелый, старый богомолец с посохом. Иванка остановил его и спросил, указывая на слободку.
- Где тут Михей Данилов проживает?
- Михейка Данилов?.. Тот, что митрополиту меды ставит? А вон его изба на подклете.
Двор Михейки Данилова был обнесен тыном. Во дворе - изба белая и черная, мыленка, амбар, яблоневый сад. Болотников постучал медным кольцом о калитку. Загремев цепями, свирепо залаяли псы. Стучали долго, пока из калитки не распахнулось оконце и не высунулась черная голова с всклоченной бородой.
- Кого бог несет?
- К Михею, мил человек.
- Нету Михея. На Сытенный двор ушел.
- А женка его?
- И женки нету.
Мужик захлопнул оконце, прикрикнул на собак и тяжело затопал к избе.
- Где тут Сытенный? - спросил Васюту Болотников.
- На Владычном дворе... А может, бог с ним, Иванка. Пойдем-ка лучше к деду Лапотку. Бражки выпьем.
- Нет, друже. Не привык слово свое рушить. Веди к Михейке.
Сытенный двор стоял позади митрополичьих палат. Тут было людно, сновали винокуры, медовары и бондари, стряпчие, хлебники и калачники; с подвод носили в погреба, поварни и подвалы мясные туши, меды и вина, белугу, осетрину, стерлядь просоленную, вяленую и сухую, вязигу, семгу и лососи в рассоле, икру зернистую и паюсную в бочках, грузди, рыжики соленые, сырые и гретые, масло ореховое, льняное, конопляное и коровье, сыры, сметану, яйца...
У Иванки и Васюты в глазах зарябило от обильной владычной снеди.
- Не бедствует святейший, - усмешливо проронил Болотников, оглядывая многочисленные возы с кормовым припасом.
- А чего ему бедствовать? Митрополит ростовский самый богатый на Руси, одному лишь патриарху уступает. У него одних крестьян, сказывают, боле пяти тыщ.
К парням подошел стрелец в белом суконном кафтане с голубыми петлицами по груди. Через плечо перекинута берендейка с пороховым зельем, у пояса сабля в кожаных ножнах. Был навеселе, но глаза зоркие.
- Что за люд?
- Михея Давыдова ищем. Медоваром он тут. Укажи, служилый, - произнес Иванка, - из деревеньки его с поклоном идем.
- Из деревеньки?.. К медовару?
Стрелец воровато глянул на караульную избу: видно, отлучаться от Сытенного двора было нельзя, а затем махнул рукой.
- А бес с вами.
Михея Данилова нашли в одном из подвалов. На стенах горели в поставцах факелы, средь бочек, кадей и чанов суетились несколько молодых парней в кожаных сапогах и алых рубахах. Духовито пахло медами.
- Гости к тебе, Михейка! - весело воскликнул стрелец, подойдя к невысокому сутуловатому медовару с острой рыжей бородкой. Тот мельком глянул на пришельцев и вновь склонился над белой кадью, поводя в ней саженной мутовкой.
- Гости, грю!
Михейка сердито отмахнулся.
- Опять бражников привел. Уходи, Филька. Не будет те чары.
- Не бражники мы, - ступил вперед Иванка. - Были в Деболах у Сидорки Грибана. Поклон тебе и женке повелел передать.
Михейка смягчился, оторвался от кади, опустился на приземистый табурет.
- В здравии ли тесть мой?
- В здравии. Ждет тебя и Фимку в сенозорник. Борти-де медом будут полны.
- Выходит, отыскал бортное угодье, - повеселел Михейка. - Добрая весть, милок. Медом угощу.
- Знал, кого веду, - крутнул черный ус стрелец. - А то - бражники, уходи, Филька. Чать, с понятием. Может, нальешь за радение?
- Надоедлив ты, стрельче, - буркнул Михейка, однако зачерпнул из бочки полковша меду.
- В последний раз, Филька.
- За здравие твое, благодетель.
Стрелец выпил, поклонился и, пошатываясь, побрел к выходу. Михейка же принялся угощать парней.
- Пейте на здоровье.
Парни осушили по ковшу, похвалили:
- Добрый мед, - сказал Болотников.
- Отменный. Век такой не пивал, - крякнул Васюта.
- То мед ставленый, малиновый, на хмелю. А вон тот на черной смороде.
Михейка повел парней по приземистому, обширному подвалу, указывая на меды сыченые, красные и белые, ежевичные и можжевеловые, приварные и паточные...
Не забыл Михейка показать и лучшие меды - "боярский", "княжий" да "обарный".
- Этим сам владыка Варлаам тешится. Дам и вам испить. Токмо помалу, кабы не забражничали.
Парни отведали и вновь похвалили.
- Искусен же ты, медовар, - крутнул головой Болотников. - Как же готовишь такое яство? Вон хотя бы мед обарный?
- Могу и поведать. Вишь, что мои парни творят? На выучку ко мне владыка поставил. Эти вон двое разводят медовый сот теплой водой и цедят через сито. Воск удаляют и сюда же в кадь хмель добавляют. А вон те варят отвар в котле.
- И долго?
- Покуда до половины не уварится... А теперь глянь на тех молодцов. Выливают отвар в мерную посуду и ждут, пока не остынет... А вот то - хлеб из ржицы. Не простой хлеб. Патокой натерт да дрожжами, кладем его в посудину. Стоять ей пять ден. А как зачнет киснуть, тогда самая пора и в бочки сливать. Боярский же мед иначе готовим. Сота медового берем в шесть раз боле, чем водицы, и выстаиваем семь ден. А потом в бочке с дрожжами еще одну седмицу. Опосля сливаем и подпариваем патокой. Вот те и боярский мед.
- А княжий?
- Про то не поведаю. Сам делаю, но молодцам не показываю, - хитровато блеснул глазами Михейка,
- А чего ж таем-то? - спросил Васюта.
- Молод ты еще, парень, - степенно огладил бороду Михейка. - Знай: у всякого мастера своя премудрость. Мой мед царю ставят, а нарекли его "даниловским". Вот так-то, молодцы... А теперь ступайте, недосуг мне.
- Спасибо за мед, Михей. Но где ж женка твоя? - спросил Болотников.
- Женка?.. А где ж ей быть, как не дома.
- Привратник твой иное молвил. С тобой-де она.
- Караульный на то и приставлен, чтоб от двора людишек отшибать, построжал Михейка. - Неча женке по людям шастать. В светелке моя Фимка, за прялкой. Поклон же от батюшки ей передам. Ступайте, родимые.
ГЛАВА 13
ЛИХОДЕЙКА
Вышли на Вечевую площадь. Торг по-прежнему разноголосо шумел, пестрел цветными зипунами и рубахами, кафтанами и однорядками, летниками и сарафанами.
Кат Фомка сек батогами должников. Поустал, лоб в испарине, прилипла красная рубаха к могутной спине.
- Знакомый палач, - хмыкнул Васюта.
- Аль на правеже стоял?
- Покуда бог миловал. В кулачном бою с Фомкой встречался. Тут у нас на озере зимой лихо бьются. Слобода на слободу. Почитай, весь город сходится.
- Битым бывал?
- Бывал, - улыбнулся Васюта. - В масляну неделю. От Фомки и досталось. Супротив его никто не устаивает. Вон ручищи-то, быка сваливает. Как-то калачника с Никольской насмерть зашиб.
- И что ему за это?
- У Съезжей кнутом отстегали - и в темницу. Но долго не сидел. В палачи-то нет охотников.
Подле Кабацкой избы толпились питухи: кудлатые, осоловелые; некоторые, рухнув у крыльца, мертвецки спали, другие ползали по мутным лужам, норовя подняться на ноги.
Кабацкие ярыжки вышибли из дверей мужика. Питух шлепнулся в лужу, перевалился на спину, повел мутными глазами по золотым крестам Успения Богородицы.