Страница 20 из 26
На сходни ступил мужик с тюком, да, знать, взвалил ношу не по силе, зашатался, вот-вот свалится в воду.
- Держись! Держись, свиное рыло! Загубишь товар! - закричал Мефодий Кузьмич.
К работному подоспел Иванка. Подхватил тюк, играючи вскинул на плечи и легко пошагал по настилу. Отнес в трюм насада, вернулся на берег.
- Кто таков? - шагнул к нему купчина.
- Богомолец я. Пришел в Ростов святым мощам поклониться, - схитрил Иванка.
- Богомолец? Аль зело грешен, детинушка? - глаза купца были веселыми.
- А кто богу не грешен да царю не виноват?
- Воистину... Однако ж, выкрутной ты. Получай деньгу!
- Потом отдашь.
- Это когда потом?
- А к вечеру. Товару у тебя, вишь, сколь навозили.
- В работные хочешь?
- Хочу, хозяин. Застоялся, как конь в стойле.
Купец подтолкнул Иванку к тюкам.
- Затейлив ты, детинушка. Беру!
До самых сумерек заполняли насад. Укладывали в трюм сукна, кожи, хлеб в кулях, стоведерные бочки с медами, меха, воск, сало, лен, пеньку, смолу, деготь... Насад был просторен, вмещал десятки тысяч пудов груза.
Купчина не обидел, заплатил Иванке вдвойне.
- Может, обождешь к богу-то? Горазд ты, парень, на работу. Пойдем со мной в Астрахань.
- Пошел бы, хозяин, да не один я. С содругом.
- Стар ли годами твой содруг?
- А навроде меня. И силушкой бог не обидел.
Купчина на минуту призадумался: лишних людей ему брать не хотелось, но уж больно парень молодецкий, за троих ломил. А ежели и содруг его так же ловок.
- Ладно, пущай приходит. Да не проспите. Спозаранку выйдем.
Болотников возвращался на Покровскую довольным: сбывались думы. До Ярославля два дня ходу. А там Волга, глядишь, через три-четыре недели и до Дикого Поля доберешься.
В избе деда Лапотка тускло мерцал огонек. Иванка открыл дверь и застыл на пороге. В избе было людно, на лесках и на полу сидели нищие и калики перехожие. Были во хмелю, бранились, тянули песни. Дед Лапоток сидел в красном углу и бренчал на гуслях. Шестака в избе не оказалось.
- Где Васюта, старче?
Лапоток не отозвался, он, казалось, не слышал Болотникова. Перебирая струны гуслей, повернулся к сидящему обок нищему.
- Подай вина, Герасим.
Нищий подал. Лапоток выпил и вновь потянулся к гуслям. Болотников переспросил громче:
- Где Васюта, отец?
- Ушел со двора твой сотоварищ, - ответил за деда Герасим. - Видели его после обедни на Рождественской. Брел к озеру... Испей чару, парень.
- Не до чары, - отмахнулся Болотников и вышел на улицу. Темно, пустынно, глухо.
"Куда ж он запропастился? - подумал Иванка. - Ушел днем, а теперь уже ночь. Ужель в беду попал?"
На душе стало тревожно: привык к Васюте, как-никак, а побратимы стали. Жизнью Васюте обязан.
Мимо изб дошел до перекрестка. Путь на Рождественку был перегорожен решеткой, возле которой прохаживались четверо караульных с рогатинами. Завидев Болотникова, караульные насторожились, подняли факелы.
- Пропустите, братцы.
Мужики, рослые, бородатые, надвинулись на Иванку, он отступил на сажень. Ведал - с караульными шутки плохи.
- Не по лихому делу, - поспешил сказать. - К озеру пройти надобно.
- Чего без фонаря? Царев указ рушишь. Добрые люди по ночам не шастают, - прогудел один из караульных, направляя на Болотникова рогатину.
Иванка знал, что без фонаря ночью выходить не дозволено, и каждый ослушник рисковал угодить в разбойный застенок или Съезжую избу. Но отступать было поздно.
- Нету фонаря, мужики. А к озеру надо. Содруг у меня там. Отомкните решетку.
- Ишь, какой проворный. Воровское дело с содругом замыслил, разбойная душа!.. А ну, хватай татя, ребятушки!
Караульные метнулись к Иванке, один уже уцепился за рубаху, но Болотников вывернулся и кинулся от решетки в темный переулок.
- Держи лихого! Има-а-ай! - истошно заорали караульные, сотрясая воздух дубинами. На соседних улицах решеточные гулко ударили в литавры, всполошив город. На крышах купеческих и боярских теремов встрепенулись дворовые караульные. Очумело тараща глаза, спросонья закричали:
- Поглядывай!
- Посматривай!
- Пасись лихого! "
Город заполнился надрывным собачьим лаем, гулкими возгласами караульных.
Иванка, обогнув избу, ткнулся в лопухи с крапивой. Сторожа пробежали мимо, и еще долго разносились их громкие выкрики.
"Весь посад взбулгачили, дурни. Крепко же ростовцы пожитки стерегут", - усмехнулся Болотников, поднимаясь из лопухов. Постоял с минуту и повернул на Покровскую к избе деда Лапотка. К озеру ему не пробраться: всюду решетки и колоды с дозорными. Да и толку нет искать Васюту в кромешной тьме. Поди, в Рыболовной слободе застрял и к утру вернется. А ежели нет? Тогда прощай купеческий насад. Один он без Васюты на Волгу не уйдет. Надо ждать, ждать Васюту.
Болотников вернулся к Лапотку. Нищая братия все еще бражничала. Герасим обнимал калику, ронял заплетающимся языком:
- Слюбен ты нам, Лапоток, ой, слюбен... Принимай ватагу, родимай. Сызнова по Руси пойдем.
- Пойдем, брат Герасий. Наскучило в избе. Ждал вас... Ай, детинушка, пришел? Подь ко мне.
Иванка пробрался к Лапотку. Тот нащупал его руку, потянул к себе. Усадил, обнял за плечо.
- Не горюй, сыне. Кручина молодца сушит. Придет твой содруг.
- Придет ли, старче?
- Веселый он. Плясал с нами, песню сказывал. А коль весел - не сгинет. А теперь утешь себя зеленой. Налей ковш ему, Герасий.
Иванка выпил, пожевал ломоть хлеба. Рядом, уронив голову на стол, пьяно плакался горбун-калика.
- Николушка был... Младехонький, очи сини. Пошто его злыдни отняли? Лучше бы меня кольями забили.
- Будя, Устимка! - пристукнул кулаком Лапоток. - Слезами горя не избыть. Не вернешь теперь Николку. А боярина того попомним, попомним, братия!
Нищеброды подняли хмельные головы, засучили клюками и посохами.
- Попомним, Лапоток!
- Красного петуха пустим!
- Изведем боярина!
Болотников хватил еще ковш. Вино ударило в голову, глаза стали дерзкими.
- За что Николку забили? - спросил он Лапотка.
- За что? - усмехнулся калика. - Э-э, брат. А за что на Руси сирых увечат? За что черный люд притесняют?.. Поди, и сам ведаешь, парень. У кого власть, у того и кнут. Николка в поводырях у Устима ходил. Пригожий мальчонка и ласковый, за сына всем был. А тут как-то в Ярославль пришли, на боярском подворье милостыню попросили. Боярин нас гнать, собак спустил. Взроптали! Середь нас юроды были. Нешто блаженных псами травят? Грешно. Брань началась. Николка под орясину угодил, тотчас и пал замертво. К воеводе пошли, чтоб в суд притянул боярина.
- Боярина да в суд?.. Легче аршин проглотить.
- Воистину, парень. Перо в суде - что топор в лесу: что захотел, то и вырубил. Сами едва в острог не угодили.
И вновь в избе стало гомонно, нищеброды забранились, проклиная бояр и жизнь горемычную.
Болотников угрюмо слушал их затужные речи, на душе нарастала, копилась злоба.
Лапоток коснулся ладонью его головы, словно снимал с Иванки все нарастающую тяжесть.
- Чую, сыне, буйство в тебе... Терпи. Взойдет солнце и к нам на двор.
К утру Васюта так и не заявился. Дед Лапоток с нищими убрел к храму Успения, а Иванка понуро ждал Шестака.
"Ужель в застенок угодил?" - думал он.
Но Васюта вдруг ввалился в избу. Был весь какой-то взъерошенный и веселый, будто горшок золота нашел. Улыбка так и гуляла по его довольному лицу. На расспросы Болотникова поведал:
- Нищие к Лапотку явились, пир затеяли. Атаман он у них, много лет под его началом бродяжат. И я вместе с ними попировал. Винцо в башку ударило. Ошалел, на волю захотелось. Пошел на озеро, а там гулящую женку повстречал. Вдовицей назвалась, к себе свела. У-ух, баба!
Васюта с блаженной улыбкой повалился было на лавку, но Болотников рывком поднял его на ноги.