Мусульманин

- Федька! - шлепнула его по затылку тетка Соня. - Какой он тебе Миша!

- А чо? - довольно улыбался Федька. - На одной парте сидели? Сидели! Списывать давал? Давал! Он, мам, всему классу давал списывать!

Батюшка смущенно улыбался и часто, коротко кивал:

- Грешен, грешен...

Они уселись за накрытый стол, который украшал, задрав ноги, вареный петух. Предвкушая скорую выпивку, Федька радовался гостю больше всех.

- А я думаю, чего мать колготится? Петуха зарубила. И все молчком! делился он радостными мыслями.

Тетка Соня, словно фокусник в цирке, ловко выхватила откуда-то из-за спины бутылку водки и поставила ее на стол.

- Во! - Федька обрадованно цапнул ее и взялся открывать.

- А мне нельзя, - сказал вдруг со вздохом сожаления батюшка.

- Как? - растерялась тетка Соня. - Я у бабок спрашивала - нет нынче никакого поста.

- Нашла у кого спрашивать, - гыгыкнул Федька. - Эти бабки в семнадцатом небось Зимний брали! Да, Миш?

- А среда сегодня, Софья Пантелеймоновна, - не слушая Федьку, объяснил батюшка с виноватой улыбкой. - Среда и пятница - дни постные. В среду Иуда предал Христа, в пятницу распяли Спасителя.

Опустив глаза, тетка Соня виновато покачала головой, но одновременно выхватила у Федьки бутылку, и та бесследно исчезла за ее спиной.

Глядя на петуха, все ели залитую постным маслом толченую картошку. Федька погрустнел. Нарушая тягостную тишину, тетка Соня засмеялась вдруг, прикрывая ладонью рот:

- Чай вприглядку пила, было... Мать кусочек сахара на блюдечко положит вот такусенький, - а мы глядим на него и пьем... Сладко - куда там! А чтоб петушатина вприглядку... Лучше я его унесу от греха подальше.

Но Коля отломил вдруг петушиную ногу и стал есть. Тетка Соня испуганно взглянула на попа, а Федька подмигнул батюшке.

- О-хо-хо, - вздохнула тетка Соня. - Он же, батюшка, у нас... Иной раз и не верится... Проснешься, думаешь: правда иль нет? Правда...

- К Господу дорог много, Софья Пантелеймоновна, - успокаивающе сказал батюшка и обратился к Федьке: - А ты что ж, Федор, в храм ни разу не зайдешь?

- И я говорю - иди! Говорю - в аду гореть будешь, пожалеешь тогда, что не ходил! - вставила тетка Соня.

- Ты-то много ходишь, - огрызнулся Федька на мать. - А я это... ада не боюсь... Я на зоне в чугунолитейном работал и на кислотном, меня этим делом не испугаешь.

- А что для тебя хуже, когда тело болит или когда душа? - продолжал отец Михаил.

- Тело - что... Гвозди глотал... А душа, когда заноет, это у-у-у...

- Так тело-то твое в земле останется, а душа страдать пойдет... Души там страдают, души!

- Да? - Федька опешил и задумался.

- Так что приди в храм-то, приди.

- Да вот еще беда, батюшка. Дерутся они у меня, смертным боем дерутся! - В голосе тетки Сони появилась плачущая интонация. - Может, ты им чего скажешь, батюшка, или сделаешь чего? Я вот помню, перед войной еще, маленькая была, а помню, два брата были, двойняшки: Колька один тоже, а другой Петька. Кукушкины! Дрались, ой, дрались! Прямой дорогой к брато-убийству шли. И позвала ихняя мать попа. Ну, батюшку... Тот стро-огий был, не в пример тебе, заходит, да с порога ка-ак гаркнет: "На колени!" Они так и повалились! Он с божницы икону снимает - Николая Угодника: "Целуйте!" Поцеловали. "А теперь целуйтесь!" Поцеловались. Кулаком им погрозил и ушел. Веришь, батюшка, после того пальцем не тронули друг дружку. Пальцем! Потом их на войне побило обоих...

Тетка Соня с надеждой взглянула на попа, перевела взгляд на сыновей.

Во все время ее рассказа отец Михаил сидел неподвижно, смотрел на свои смирно сложенные на столе руки. Он вздохнул и тихо заговорил, будто сам удивляясь рассказываемой истории:

- Жил очень давно, полторы тысячи лет назад, святой, Макарий Египетский. В пустыне жил, в пещере. Великой святости был человек. И услышал он во время молитвы голос: "Макарий! Ты еще не сравнялся в святости с двумя женщинами, которые живут в таком-то городе". Пошел Макарий в тот город, отыскал тех жен, стал спрашивать их. А они ему отвечают: "Мы грешны и живем в суетах мирских". Но преподобный не переставал вопрошать их, говоря: "Ради Бога, откройте мне ваши добрые дела!" Наконец сказали старцу женщины: "Нет в нас добрых дел, одним лишь не прогневляем мы Бога: с поступления нашего в супружество за двух братьев вот уже пятнадцать лет мы живем так мирно, что не только не заводили между собой ссоры и вражды, но и одна другой слова еще неприятного не сказали".

Батюшка замолк, поднял глаза и, улыбаясь, обвел всех взглядом:

- Вот как важна Богу мирная и согласная жизнь в семье... - Он посмотрел на часы и поднялся.

Глянув из-за плеча в окно, где на улице мать провожала попа, суетливо семеня рядом и что-то рассказывая, Федька повернулся к брату и с усилием изобразил на лице улыбку:

- Давай мириться.

Он снял с божницы икону Николая Чудотворца, старую, в железном окладе, и громко поцеловал изображение святого.

- Целуй теперь ты. И будем как те бабушки жить. - Федька протягивал икону к Колиному лицу, но тот не хотел, не мог ее поцеловать. Федька наступал. Глядя испуганно на икону, Коля попятился.

- Целуй, чего ты?.. Тезка ж твой! Чего боишься? А-а, боишься? А ты все равно целуй! Ну, целуй же, целуй, морда! - заорал Федька и свободной правой рукой, вынеся ее из-за иконы, ударил Колю в лицо.

Коля опрокинулся на спину, Федька навалился сверху, уселся и стал с силой натирать Колино лицо железом оклада, размазывая слезы, сопли и кровь.

Коля лежал, не сопротивляясь, неподвижно и беззвучно.

Он зашевелился и заскулил жалобно и горько, только когда Федька ушел, громыхнув дверью. Убрав с лица иконку, Коля поднялся, всхлипывая, обтер ее на ходу о рубаху на груди, поставил ее на божницу и пошел к двери.

Всхлипывая и шмыгая носом, он вышел во двор, поднял с земли топор с неотмытой на лезвии петушиной кровью.

Федька стоял к нему спиной в уборной, не закрыв за собой дверь. Видя только его затылок, Коля направился к нему.

- Коль! - окликнул его из-за спины материн встревоженный голос: - Далеко ты с топором-то?

Коля остановился.

- Дрова... колоть... - глухо отозвался он, не оборачиваясь, и, размахнувшись что было сил, ухнул топором по колоде, намереваясь, видно, расколоть ее с одного раза.

Лезвие вошло глубоко, но колода колоться не собиралась.

Коля попытался выдернуть топор, но сил явно не хватало, и он дергал бессильно, словно прикованный к топору и к колоде. Тетка Соня обошла его, встала напротив и пристально посмотрела в лицо. Потом подняла глаза к небу, перекрестилась и прошептала:

- Пресвятая Богородица, Приснодева Мария, прости мою душу грешную!

В тот же день Федька уплыл на лодке в Мукомолово пьянствовать, и в тот же день тетка Соня решила. Решила, вошла вечером в хлев и остановилась в двери, прислонилась к косяку, глядя, как сноровисто доит младший ее сын корову, улыбнулась, подошла, пристроилась рядом на чурбачке, положила голову на его плечо. Коля повернулся, посмотрел удивленно и ласково. Тетка Соня улыбнулась усталыми, любящими глазами. И Коля улыбнулся в ответ, сказал тихо:

- Дедушка Амриддин говорит: "Рай находится под ногами ваших матерей".

- Правильно говорит, - согласилась тетка Соня. - А мне отец Михаил наказал беречь тебя...

Коля удивленно покосился на мать.

- Как, говорю, беречь, батюшка? - продолжала тетка Соня. - Я, говорю, и так глаз ночами не смыкаю, слушаю, не крадется ли к нему Федька с ножиком... Возьмет и зарежет...

Коля улыбнулся:

- Не зарежет.

- Э-э, сынок, что боится он теперь тебя - это еще хуже. Со страху скорей зарежет. "Молись", - батюшка сказал. А больше ничего...

- Мам, а я сегодня твою прялку сделал! - похвастался Коля, чтобы не говорить больше о неприятном.

- Руки у тебя золотые, сынок, - похвалила его тетка Соня. - И голова светлая. И здоровьем Бог не обидел. В нашу породу ты, в коровинскую. А Федька - в отца, кровь дурная. А ведь все равно сын он мне! Пропащий человек, никудышный, а мне его от этого еще жальче! А пьянка эта проклятая, она ведь болезнь - так? По радио давеча тоже говорили - болезнь! - Тетка Соня вздохнула. Потом набралась духа и сказала: - Знаешь, сынок, ты меня прости, но уезжать тебе отсюда надо...