Страница 7 из 52
- Вот она в чем выразилась, - сказал лейтенант, положив передо мной заявку, составленную моей рукой. - Как видите, результат оказался печальным. Ваши дела показали халатное отношение к службе, рассеянность, поверхностные знания материальной части.
От стыда я готов был провалиться сквозь землю, просил извинения и самого строгого наказания. Лейтенант посмотрел на меня своими чистыми, ясными глазами, еле заметно улыбнулся и тихо сказал:
- Нет, наказывать я не буду тебя. Пусть тебя наказывает твоя собственная совесть. Она у нас - высший судья...
Да, кажется, нет более сурового наказания, чем терзания собственной совести. В условиях военной службы жизнь каждого военного человека, если он хочет быть настоящим военным, строится не только по уставам и наставлениям, но и по собственной совести. Потеря совести равносильна самому тяжкому преступлению. Именно этот вывод я сделал для себя после той глупой выходки против лейтенанта Дмитрия Зайцева и отныне всю жизнь буду искать возможность искупить свою вину перед ним.
И сейчас, когда идет война, когда перед моими глазами пылающий Сталинград, а в ушах звучат слова испытанного огнем солдата: "В бою связной - фигура, сам себе командир",- мне осталось только дать клятву перед своей собственной совестью: быть верным и честным исполнителем воли своих командиров. Без этого нечего и думать о победе.
Колонна свернула на проселочную дорогу. Минут тридцать катились по низменности, заросшей кустами. Разбросанные там и тут озерки так и манили к себе: после пыльной, жаркой дороги - райское дело выкупаться, отдохнуть на бережке.
Вдруг с головной машины раздались условные сигналы, и вся колонна шарахнулась в разные стороны. Остановились под кустами. Дорога впереди и небо над ней были пусты. Чего там испугались - мы так и не поняли.
Батальон разгрузился быстро, без суеты и шума. Боевую технику разобрали на плечи, построились по три и вышли из кустов на ту самую проселочную дорогу, по которой только что ехали.
День подходил к концу, схлынула жара, и даже как будто утихла давно мучавшая всех жажда. Слышались громовые раскаты. В воздухе пахло гарью, взрывчаткой и еще чем-то неприятным.
Батальон свернул с проселка и по тропкам, протоптанным скотиной, углубился в лес.
И тут из-за кустов показались люди в штатском. Они шли, еле переступая, оборванные, грязные, перевязанные серыми от пыли бинтами. Это мирные жители Сталинграда направлялись в госпиталь. Моряки, еще не видевшие ужасов войны, смотрели на них с болью.
С опушки леса, в котором мы замаскировались, был виден Сталинград. Между нами и горевшим городом лежала Волга. Слышались артиллерийские раскаты. Без устали строчили пулеметы. Фашистские самолеты непрерывно бомбили заводской район.
Каким-то будет наш первый бой?
Вереницей тащились по тропинкам раненые солдаты. Нам хотелось поговорить с ними, спросить, как там, но вид их говорил сам за себя. Они шли, словно не замечая нас, а мы все ждали, может, кто подойдет. И вдруг из-за кустов показался матрос. Он остановился, осмотрелся - и увидел нас. Подошел. Оказалось - старшина. Голова перевязана. Левая рука, странно короткая, забинтована. На изодранной тельняшке - бурые пятна крови. Правая штанина клеша от самого низа до колена разодрана. Якорь на толстой морской бляхе вдавлен в середину. Старшина присел рядом с нами, попросил закурить. Завязался разговор.
- Постойте; - сказал вдруг старшина, услышав, что мы - тихоокеанцы. - А Сашу Лебедева вы не встречали? Братишка мой. Нет такого среди вас?
- Та е у нас такой, - ответил украинец Охрим Васильченко.
- Какой?! - вскинулся старшина. Может, однофамилец?
- На баяне хорошо играет, ноет. Словом, веселый хлопец, скучать не даст.
- Он, Сашка!
- Только нема его зараз у роте.
- Как так? Где же он?!
Трое бойцов тут же бросились разыскивать Сашу.
До сталинградских боев старшина Иван Лебедев служил на Северном флоте, а брат его Александр - на Тихоокеанском. Родом они из Сталинграда. Когда к родному городу подошли фашисты, братья попросились на Сталинградский фронт. И вот...
- Товарищ старшина, - обрадованно воскликнул матрос Миша Масаев, глядите!
К нам бежал Лебедев-младший.
- Ваня!
- Саша]
Братья расцеловались. Дрогнувшим голосом Иван сказал:
- И обнять-то тебя по-настоящему не могу.
Александр посмотрел на укороченную руку брата.
- Где это тебя?
- Там, - Иван показал в сторону Сталинграда.
- Как там?
- Тяжело. Но держимся, - Иван Лебедев окинул взглядом сгрудившихся вокруг матросов. - И выдержим, братцы, выстоим, честное слово! А на мою руку не смотрите. За нее фрицы дорого заплатили.
Из рассказа Ивана Лебедева перед нами вставал бой в районе поселка Красный Октябрь.
...Бьются за каждую улицу, за каждый дом. Все охвачено огнем. Тяжко дышать. Искры сыплются на плечи, попадают за воротник, загорается одежда.
Старшина Лебедев увидел, как фашистский офицер выхватил пистолет, нацелился в командира. Лебедев метнулся вперед, загородил собою командира и бросился на фашиста с ножом. Пуля ударила Лебедеву в левую руку, но правая в тот же миг достала фашистскую грудь. Потеряв офицера, гитлеровцы на мгновение растерялись. Но неизвестно, что было бы дальше, если бы в эту минуту не прогремело "ура": наши пошли в атаку.
Лебедев замолчал, а нам казалось, будто мы сами побывали на правом берегу, участвовали в рукопашных схватках, отбивали атаки фашистов, ходили в контратаки.
Я не заметил, когда к нашей группе подошел бригадный комиссар Зубков.
Он стоял, опершись о дерево, и вместе со всеми слушал. А потом подошел к Лебедеву, пожал ему руку:
- Спасибо, товарищ старшина. Вы для нашей молодежи, можно сказать, настоящий доклад о мужестве прочли. - Потом посмотрел на нас: - Вижу, не привилась вам солдатская форма, - в голосе мягкость.
- До самой темноты, товарищ бригадный комиссар, были солдатами, а сейчас вот снова в моряков превратились, - оправдывался командир роты.
- В старину русские солдаты перед боем надевали чистое белье, - задумчиво сказал комиссар.
В темноте подошли к самому берегу Волги. Легли на теплый песок у самой воды. Волга перебирала мелкие камешки на берегу. Они шелестели, словно шептались между собой: тиш-ш, ти-ше, тиш-ш.