Страница 74 из 96
- Ну, тетя Маша, - повторил Юрий. - А если бы я и вправду погиб, тогда как же?
- Вот еще, - фыркнула соседка. - С чего бы это тебе погибать? В Чечне уцелел, а тут погиб? Мать твоя, покойница, знаешь как говорила, когда от тебя подолгу писем не было? Пока, говорит, человека кто-то ждет, он помереть никак не может. Возьми ключ-то, чего дверь ломаешь? Забыл, что ли, где у тебя ключ запасной?
- Забыл, - сказал Юрий, предварительно сглотнув застрявший в горле тугой ком. - Представляете?
- Да уж представляю, - с неопределенной интонацией ответила соседка. - Где пропадал-то столько времени? Я уж и сомневаться начала потихонечку. Чего, думаю, дура старая, в историю влезла? А ну как он и вовсе не вернется? С квартирой-то чего делать, квартирантов, что ли, пускать?
- Так, - сказал Юрий, - носило по свету...
- Зато на пользу пошло, - сказала тетя Маша, отдавая ключ. - Вон костюмчик какой. Как в кино.
- Да уж, - вздохнул Юрий, - на пользу... Я вам деньги должен, тетя Маша...
- Должен, должен, - кивнула та. - Я и отказываться не стану. Тяжеловато, знаешь, с одной пенсии за две квартиры платить. Только это успеется. Гляди, друг-то твой уже совсем устал, сейчас бутылки ронять начнет.
- Факт, - слегка сдавленным голосом подтвердил Бекешин.
- Может, зайдете, тетя Маша? - предложил Юрий, отпирая дверь.
- В другой раз, - ответила соседка. - Куда мне, старой галоше, с молодыми за один стол? У вас свои разговоры, у меня свои... Да и не пью я это ваше заграничное. Ты меня, коли охота не пропадет, потом красненьким угостишь, вот и ладно будет.
- Непременно, тетя Маша, - сказал Юрий. - Спасибо вам огромное, Он пропустил изнемогающего под тяжестью бутылок Бекешина в прихожую, вошел сам и с облегчением захлопнул за собой дверь. Бекешин, мелко семеня ногами, как будто ему приспичило по малой нужде, вбежал в комнату и с громким вздохом облегчения обрушил свою ношу на диван.
- Черт, - сказал он, - все руки свело. Думал, не донесу... Слушай, у тебя соседка сделана из чистого золота. Уступи, а? Мне бы такая оч-чень не помешала. И дома, и на работе. Особенно на работе.
- А ты уверен? - спросил Юрий. - Может быть, как раз и помешала бы?
Бекешин на секунду помрачнел.
- М-да, - сказал он, - пожалуй... Опять ты за свое, Фил. Бизнес и честность - две вещи несовместимые... Господь с тобой, оставайся при своей соседке. Тем более что один блюститель чистоты нравов у меня уже появился.
Юрий слушал его и почти не слышал. Он пытался как-то совместить все еще продолжавшееся внутри него стремительное движение с застывшим покоем этой пыльной малогабаритной квартирки с обшарпанными обоями и убогой, рассыпающейся от старости мебелью. Совмещение никак не получалось, он чувствовал себя чужим в этих стенах, абсолютно чужим, случайно заглянувшим сюда зевакой, и это было страшно, потому что эти стены видели, как он рос - день за днем, год за годом... Он знал, что если не полениться и выволочь из узкого пространства между древним платяным шкафом и стеной десятилетиями копившийся там хлам наподобие изгрызенных молью ковровых дорожек и рогожных мешков с пришедшими в окончательную негодность носильными вещами и обувью, то на обоях, примерно на уровне пояса, обнаружится здоровенная дыра, которую расковырял семилетний Юра Филатов, стоя в углу и отбывая наказание за то, что украл из лежавшей на столе пачки сигарету и тайком выкурил ее в туалете.
Он видел фотографии на стене и стоявшую на телевизоре фарфоровую статуэтку, изображавшую юного Пушкина, - ту самую, которую в юности выиграла на конкурсе чтецов мама, - но все это теперь существовало отдельно от него, само по себе, навсегда увязнув в прошлом, как муха в янтаре. Это были просто вещи - старые, мертвые, никому не нужные вещи. В них не было отца и мамы, в них не было даже памяти об отце и маме. Память была внутри Юрия, только внутри него и нигде больше, и это открытие почему-то вызывало печаль, граничившую с физической болью.
- Слушай, - сказал позади него Бекешин, - ну и конура! Ты меня, конечно, извини, но это положение надо в корне менять.
- Менять, - повторил Юрий. Слова Бекешина неожиданно прозвучали в унисон его собственным мыслям. - Менять... От этих изменений, Гошка, на самом деле ничто не меняется. И потом, бывали уже здесь такие, как ты.., реформаторы.
- И что? - с огромным интересом спросил Бекешин. Он без спроса вынул из-под юного Пушкина вязаную кружевную салфетку, встряхнул ее, чихнув от взлетевшего облака пыли, и принялся протирать ею запыленную поверхность стола.
- Как видишь, - ответил Юрий.
- Странно, - заметил Бекешин, со стуком выставляя на стол бутылки. Хреновые какие-то тебе попадались реформаторы. Куда они все подевались-то?
- Умерли, - просто ответил Юрий.
Бекешин вздрогнул и на мгновение замер, держа на весу квадратную бутылку "Кэнэдиан олд". "Черт, - подумал он. - Это еще что такое? Неужто намек? Неужто этот медведь все время водил меня за нос, а теперь вот решил, что хватит? А что, местечко подходящее. Квартира стоит запертой Бог знает сколько времени, квартплата поступает регулярно, хозяин не то жив, не то помер... Когда еще меня здесь найдут..."
- Это что, намек? - осторожно спросил он.
- Что? - Филатов, казалось, проснулся. - Какой еще намек? А, ты про это... Да ну, какие, к черту, намеки! Просто реформы, Гошка, - дело трудоемкое и опасное, ну их к дьяволу. За них всегда приходится отвечать. Перед потомками, перед судом истории, а то и просто перед судом - районным, к примеру, или городским... А бывают случаи, когда дело просто не успевает дойти до суда. Леший с ними, с реформами. Слушай, а про закуску-то мы и не подумали! Жратвы-то в доме ни крошки!
- А я не жрать сюда пришел, - борясь с неприятным осадком, который оставили в душе рассуждения Филатова о реформах и реформаторах, провозгласил Бекешин. - Я намерен надраться до поросячьего визга, и я это сделаю. И ты тоже. На этом я настаиваю как твой работодатель.
Он решительно скинул пиджак, ослабил узел галстука и закатал рукава сорочки, чтобы ненароком не вытереть манжетами пыль с какой-нибудь непротертой плоскости. Теперь стало видно, что из одного брючного кармана у него торчит антенна мобильника, а из другого - изогнутая рукоятка "ругера". Добродушно выругавшись, Бекешин выгрузил все это добро на диван и придвинул к столу скрипучий полумягкий стул.