Страница 93 из 111
- Есть! - заорал я "деду". - Работает кончик! Обе бухты стали разматываться.
"Дед" кинулся ко мне, сграбастал одну в охапку и понес к поручням, швырнул вниз.
- Держи, Страшной! Это тебе - ходовой. - Потом вторую: - Это тебе коренной. Плотик приготовили?
- Плотик? Это сейчас, это у нас бы-ыстренько!..
- Мать вашу! Сами вы синбабы. Нет чтобы дело сделать...
Я только следил, чтобы леер прошел по всем поручням без задева.
- Пошли, - сказал "дед". - Или ты сомлел?
- Немного.
- Все равно вниз иди, на ветру не стой. Мы еще жить собираемся!
Я сошел за ним на палубу. Кто-то там на полатях возился, скидывал поводцы с плотика, и боцман причитал, чтоб добром не раскидывались, аккуратно бы складывали в капе. Наконец стащили плотик, привязали к ходовому концу штертом, вывалили за борт. И плотик исчез из глаз, ребята лишь потихоньку подвирывали к себе коренной конец. Потихоньку - это так только говорится, с каждой волной его рвало из рук, и весь он обвис примерзшими варежками.
А я ничего не делал. Вот просто сел на трюм, держался за какую-то скобу и смотрел. И никто не орал на меня, что я сижу, ничего не делаю. Бондарь - и то не орал. Ну, я свое дело сделал. А теперь посижу, на других посмотрю.
Леера у них рвались из рук, возили их по палубе, били животами о фальшборт.
- Васька! - орал дрифтер. - Буров, ты где там сачкуешь? У тя брюхо-то моего толще, давай вперед, амортизируй!
Васька, конечно, сзади сачковал. Но вылез самоотверженно.
- Ох, бичи, что ж от моего брюха-то останется? Шибает!
- Стой там, ничего, амортизируй!..
Дрифтер с "дедом" над всеми высились. Похоже было, они-то и держали концы, остальные только "амортизировали".
Вдруг Васька закричал:
- Стой! Стой, бичи, дергают! Сигнал дают - плотик назад тащить. Вирай теперь ходовой! Потащили. Кто-то спросил:
- Пустой идет?
- Вроде нет, потяжелее стал.
- Сидит в нем какая-то личность!
Боцман выскочил из этой оравы, сложил ладони у рта:
- Мостике! Прожектор - на плотик!
В рубке грохнула дверь, кто-то забацал сапогами - к верхнему мостику. Луч побежал - по вспененной злой воде, по черным оврагам - и в секучих брызгах нашарил плотик. Как будто схватил его рукою - крохотный плотик, белый с красным... И человека в плотике.
3
Весь он был черный, только мех белел вокруг лица и на манжетах. Уже видно было, что руки у него без варежек и как он вцепился в петли и жмурился от прожектора.
- Полундра, ребята! - сказал "дед". - Человека не разбить. Натяни оба конца.
Плотик уже был под бортом и снова отошел. Выжидали волну. А несчастный шотландец болтался - то вверх, то вниз, - выпадал из луча, и снова его нашаривали.
- Дриф, - позвал "дед". - Давай-ка с тобой, они концы подержат.
Они вдвоем встали к фальшборту, перегнулись. Остальные назад отошли, уперлись ногами в палубу, спружинивали концы. "Дед" командовал:
- Левый потрави... Теперь правый помалу.
- Держу! - дрифтер взревел.
- Держи, не упускай! Вот и я держу... Они рванули разом, и шотландец прямо взлетел над планширем.
- Скользкие у них рокана! - сказал дрифтер. - Как маслом облитые.
"Дед" перехватил шотландца под мышки, рванул на себя и повалился с ним на палубу. Бичи кинулись поднимать.
- Куда! - заорал "дед". - Концы держать, сами встанем.. "Дед"-то поднялся, а шотландец так и остался сидеть под фальшбортом, только ноги поджал, чтоб не отдавили.
- Алексеич, - позвал "дед". - Сведи человека в салон. Вишь, он мослы не волочит.
Шотландец улыбнулся мне - как-то виновато, замученно. Лицо у него было как мел. Поднял руку - всю в крови, содранная кожа висела клочьями. Что-то сказал мне, я не понял. Что я там по-английски знаю?
- Хелло! Плиз ин салон.
Он помотал головой: нет, не пойдет никуда. Волна его залила по пояс, он в ней пополоскал руку и показал мне - самое лучшее лечение. Ну что с ним сделаешь?
- Да пусть сидит, - сказал дрифтер.
Второй еще как-то благополучно прошел, а с третьим пришлось-таки поуродоваться. Он сам два раза прыгал на борт и срывался, пока его дрифтер не поймал за локоть. Так он его и кинул, за локоть, лицом в палубу. Мы с Аликом растормошили шотландца, подтащили к фальшборту, усадили с тем, первым, рядышком. Понемногу он очухался, стал помогать ребятам.
Последним тащили ихнего кепа. Он маленький был и цепкий, как обезьяна. И смелый. Как подвели плотик, он весь подобрался, выждал волну и прыгнул. Просто снайперский был прыжок - руками и животом на планширь.
Он бы, пожалуй, и через планширь сам перелез, да Васька Буров ему помог некстати - схватил за штаны сзади и перевалил головой книзу. Как-то не учли, что кеп. Васька потом вспоминал:
- Не склеилась у меня на флоте карьера. Голова-то лысая, а до боцмана так и не дослужился. Но есть достижения, бичи: кепа за кормовой свес держал! Правда, не нашего, шотландского...
Кеп привел себя в божеский вид и подал знак рукою: все, мол, никого не осталось. Дрифтер вытащил нож - обрезать концы.
Кеп что-то сказал своим. Они встали, держась друг за друга, глядели на свою "Герл Пегги". Она уже отплывала от нас. Прожектор иногда ее ловил и снова упускал. Кеп расстегнул капюшон, откинул на спину. Голова у него была лысейшая, как шар. Как у нашего кепа. И все они тоже откинули капюшоны, постояли молча, крестились.
- "Герл Пегги" - карашо? - дрифтер спросил жалостно.
Кеп-шотландец кивнул и снова перекрестился.
Потом пошел в салон. Сам, никто его не повел. Он наши СРТ знал, знал, поди, где что находится. Остальные шотландцы за ним. Самого первого, который на ногах едва держался, двое тащили под локти.
Я поглядел - "Герл Пегги" уже пропала из виду. Только гудок еще доносился прерывисто. Это они нарочно оставили, чтоб никто на нее в темноте не навалился. Как будто живая тварь жаловалась на свою погибель.
В салоне, конечно, все наши набились - стояли в дверях, жались по переборкам. Шотландцы сидели все в ряд, на одной лавке - с красными лицами, такими же, как у нас, только вот глаза были другие. И чем-то у всех одинаковые - хотя кто помоложе был, а кто постарше, а кеп так совсем пожилой, лет за полста наверняка. Я даже сказать вам не берусь, что у них было в глазах. Как у молочных телят, когда у них еще пленка голубая не сошла. Как будто они чего-то не знали и не хотели даже знать. Прожитой жизни не чувствовалось. Как говорил наш старпом из Волоколамска - правда, про норвежцев: "Лица их не облагорожены страданием".