Страница 92 из 111
Мы вышли на крыло. Иллюминатор в радиорубке светился. Я припал к нему "маркони" сидел за столом, упершись локтями, в ладонях зажал голову с наушниками. Губы у него шевелились, как у припадочного. Кеп расхаживал мимо двери, заложив руки за спину. Вошел, что-то сказал "маркони". Старенький он стал, наш кеп, весь сгорбился. Снял шапку и вытер лысину платком.
- Где ты там? - спросил "дед".
Он полез выше, на ростры. Там ветер с ног валил. И ни зги не видно. "Дед" светил фонарем - на полметра, не больше.
- Что ты ему сказал? - спросил я "деда".
- Кому?
- Кепу. Почему он вдруг повернул?
- Так, ничего особенного. Сказал: с тобой в "Арктике" за столик никто не сядет.
Смешно мне стало - чем можно человека напугать, чтоб он все другие страхи забыл.
- Ты не смейся над ним, - сказал "дед". - Он еще за твои подвиги ответит. Тебя-то легче выручить... Где он тут его держит?
- Чего?
- Да линемет.
"Дед" стоял над боцманским ящиком, светил туда, шарил среди штертов, гачков, талрепов, чекилей.
- Вот он. - Вытащил линемет с самого дна. - Смотри-ка, и пиропатронов комплект. Ну, боцман!
- Леерное сообщение будем налаживать?
- Попробуем. Только гильзы к чертям просырели, мнутся.
- Крышка была открыта?
- Была. Ох, найти бы, кто... Ладно. Все глупостей наделали. А я первый. Ну что - пальнем один, для смеха?
"Дед" заложил патрон, выставил линемет в корму и нажал на спуск. Только курок щелкнул.
- Осрамимся, - сказал "дед". - Осрамимся перед иностранцами.
- Может, подсушим?
- Это надолго. Это - не подмочить; там, поди, и пяти минут хватило.
- Больше. Он, знаешь, сколько стоял открытый? Как шлюпку вываливали.
Я теперь точно знал, кто ящик не закрыл. Димка, кто же еще? Когда сплеснивал фалинь. Ну, черт с ним, все глупостей наделали.
- Придется руками, - сказал "дед".
- А добросим?
- Я - нет. Ты добросишь. Ты молодой, зоркий.
Мы вытащили бухту манильского троса, скойлали ее на две вольными шлагами, к середине я пиратским узлом привязал блок и бросательный конец тоже из манилы, но тоненький, с грузиком.
- Отдохни, - сказал "дед".
Я сел прямо на палубу, спиной к ящику, а грузик держал в руке. Тут я опять вспомнил про свое плечо. На помпе я еще натрудил его, а как же бросать теперь: ведь оно у меня правое. Может, сказать "деду", тут ничего стыдного. И вдруг я услышал шотландца. Мы ему погудели, и вот он откликнулся слабеньким гудком.
"Дед" отвел капюшон, приставил к уху ладонь. Значит, и он слышал, не померещилось мне.
- Ну, здрасьте, - сказал "дед". - Вот и мы.
Загудело откуда-то сбоку. Едва мы не проскочили.
- Парус! - закричал "дед". - Парус зарифили?
С палубы кто-то ответил:
- Убрали уже, сами не глухие.
"Дед" кинулся на верхний мостик, к переговорной трубе:
- Справа по курсу - судно. Питание на прожектора! Он сам взялся за прожектор, направил его, и я увидел -сквозь брызги, сквозь заряд - зыбкую тень на волне.
- Видишь его, Николаич? - спросил "дед".
Пароход весь содрогнулся от реверса. Медленно-медленно мы подваливали к шотландцу.
Теперь уже ясно было видно - он к нам стоял кормой. Ох, если бы стоял! А то ведь взлетал выше нас, к небу, а после проваливался к чертям в преисподнюю.
- Ближе не можешь? - кричал "дед". - Ну-ну, Николаич, и за это спасибо.
Там в корме показались люди - в черных роканах с белой опушкой. Я еще отдыхал пока, с грузиком в руке, прислонясь плечом к ящику. А наши уже там высыпали, сгрудились по правому борту.
- На "Пегги"! - боцмана глас прорезался. - Концы ваши - где? Концами я, что ли, должен запасаться? Салаги, синбабы-мореходы, олухи царя небесного!...
"Дед" перегнулся через поручень:
- Потише, Страшной! Здесь конец. Мы будем подавать.
- Это почему же - мы?
- Потому что они - бедствующее судно.
- А мы не бедствующее? Я-то помолчу. Только почему всегда рус-Ивану должно быть хуже?
- Это много ты хочешь знать, Страшной, - кричал "дед" весело. - Слишком даже!
Корма шотландца еще чуть приблизилась.
- Бросай, Алексеич!
Я пошел с грузиком к поручням. "Дед" мне поднес обе бухты к ногам, и я их пощупал сапогом для верности. "Дед" на меня направил прожектор, чтобы шотландцы меня увидели с бросательным, другим прожектором повел к ним на корму.
- Бросай, не медли!
Там их стояло трое. В середине - чуть повыше. Кто же из них поймает? Бросательный был почти весь у меня в руке, скойлан меленькими шлагами, а обе бухты под сапогом, я их еще раз пощупал. Животом прижался к поручням и кинул.
Бросательный с грузиком мелькнул в луче, как змейка, и упал к ним на поручни. Они засуетились там, захлопали рукавицами. И помешали друг другу же. Или не разглядели как следует конца. Я почувствовал, как он ослаб у меня в руке.
Я вытянул его и снова скойлал себе в левую руку, а грузик взял в правую. Зато уж я точно теперь знал, сколько мне надо длины.
Из рубки уже орать начали:
- Что там с концом?
- Ты не слушай, - сказал мне "дед". - И не торопись.
Может быть, просто рука у меня поехала, из-за проклятого плеча. Он упал у них под самой кормой. Тут и багром не достанешь.
- Торопишься! - сказал "дед".
Я теперь койлал его, сжав зубы, чтобы не дать себе заспешить. И кинул я хорошо. Размахнулся не спеша, а кинул рывком, с подхлестом, чтоб грузик завертелся в воздухе.
Он упал длинному на плечо, я это преотлично видел. А он захлопал себя рукавицами по груди, как будто комаров бил... И пропал из луча. Корма у них взлетела, а мы стали проваливаться, и у меня сердце провалилось, когда почувствовал, как он опять ослаб у меня в руке.
- Сволочь ты косорукая! - я ему крикнул, долгому. Мне плакать хотелось, что он такой конец упустил. - Убить тебя мало!
- Что тебя так развезло? - "дед" на меня заорал. - Истерику закатил, как девушка в положении. Бросай!
- Сколько ж я буду бросать - раз они не ловят?
- Будешь бросать, пока не словят!
Я его опять вытянул, взял в правую, сколько нужно по весу. И ждал, когда мы сравняемся.
Грузик ему полетел в лицо. Это я очень даже прекрасно рассчитал. Он увидел, что грузик летит ему в рожу, и отпрянул, и грузик перелетел через поручень. Как словили, я уже не видел, корма у них снова пошла вверх и пропала. Но конец полетел у меня из руки, ожег ладонь.