Вечный слушатель

Память лишь обособленность знания длящейся жизни

Тот кто болен амнезией даже не знает что жив

Но несчастен не меньше чем я пусть я знаю что жив и живу

Вот предмет перед коим в испуге склоняется каждый

Ибо внешняя жизнь оболочка и только и это не важно

И хотел бы я жить лишь внутри как иные счастливцы и так как живут во вселенной

пространства

Отобедав так много персон восседают на кресла-качалки

Уминают подушки глаза закрывают в ничто отбывают

Никакого конфликта что жизнь что желанье не жить

Или хуже всего как мне кажется - если конфликт налицо

Револьверная пуля в висок и предсмертные письма

Прекращение жизни такой же абсурд как беседа которая втайне ведется

Цирковые артисты намного достойней меня

Потому что стоят на руках и на лошади мчащей по кругу умеют стремительно прыгать

Совершают прыжки лишь затем чтобы их совершать

Если мне бы надумалось прыгнуть то думать пришлось бы зачем

И не стал бы я прыгать и был бы расстроен

А они объяснить не умеют секрет ремесла

Но обучены прыгать и прыгают как захотят

Никогда не решаясь спросить у себя хорошо или плохо и в самом ли деле

Так вот я иногда созерцаю какой-либо новый предмет

И не знаю взаправду ли он существует откуда мне знать

Знаю только что есть то что есть ибо вижу что вижу не больше того

И конечно не вижу возможности видеть того что не вижу

А когда бы увидел конечно поверил бы в то что увидел

Птица каждая тем и прекрасна что именно птица

Ибо птица прекрасна всегда

Но в ощипанном виде она тошнотворна как жаба

Да и куча пера не намного приятней

Из подобного явного факта я вывода сделать не в силах

Но притом полагаю что истина именно здесь

Мысль пришедшая в голову нынче ничуть не подобна пришедшей вчера или завтра

Я живу для того чтобы прочие знали как живы

Иногда у подножья стены попадается мне камнетес за работой

И его бытие и реальная зримость совсем не похожи на то как его я себе представляю

Он работает в правильном ритме и руки его подчиняются общей идее

Как выходит что трудится он и при этом желает трудиться

А вот если бы я не трудился притом не желая трудиться

Неужели же я не постиг бы возможность иную?

Он рабочий не знает об этом и много счастливей меня

Наступая на листья сухие в аллеях нездешнего парка

Я порой полагаю что я существую и вправду реален

Но виденье такое останется только виденьем

Ибо вижу себя сознаю что иду по аллее по листьям

Научиться бы шороху листьев внимать но при этом

Не топтаться по ним и для них оставаться незримым

Но сухая листва все летит словно вихрь и по ней все иду и иду

Если б в этом движенье хоть что-то увидеть такое что прежде неведомо было бы мне

Все шедевры в искусстве всего лишь предметы искусства

И поэтому каждый предмет полагаю шедевр

Если мненье такое неправда то правда желанье мое

Чтобы правдою стало оно воплотилось навеки

И для мыслей моих утешенья такого довольно

Важно ль то что идея темна если это идея

Все идеи равны ни одна не прекрасней другой

Между ними не может быть разницы это же ясно

Ибо мне это ясно так кто же посмеет поспорить

Разум спящий не тот же ли что размышляет

Сновиденья совсем не бессвязны в них мыслей полно

Впрочем как и везде. Если вижу кого-то кто видит

Начинаю того не желая быть схожим со всеми

Это очень болезненно можно представить как душу клеймят раскаленным железом

Впрочем так ли болезненно это клеймленье откуда мне знать

Ведь огонь и железо всего лишь идеи и мне не понятны

То что сбился с пути добродетель утратил печально

Не раскаяться трудно особенно в силу того что об этом не думать никак не могу

Мне куда бы приятней вмещать добродетель да так чтоб с избытком

Но при этом чтоб польза была от нее чтоб моею и только моею была добродетель

Существуют ведь люди что чувствуют сердце разбитым

Но никто не видал чтобы чувство разбитого сердца

Приносило бы пользу кому бы то ни было ибо

Сей предмет беспредметен однако не повод

Утверждать что разбитое сердце источник отрады

В благородную несколько темную залу где все в изразцах

В голубых изразцах покрывающих стены

А на темном полу с инкрустацией дремлют дорожки из джута

Я вхожу иногда аккуратно небрежно

Ибо я в этой зале кто знает какая персона

К сожалению пол прогибает петли скрипят

И тоскуют филенки дверей их разбил паралич

Сколько деланной грусти безмолвия полного звуков

Сквозь решетки оконные свет проникает и день

Застывает на стеклах фонариков и по углам темноту в вороха собирает

И проходят порой сквозняки вдоль пустых коридоров

Но старинными лаками пахнет в укромных местах

Как все горестно в этом гнезде увяданья

Мне смешно иногда размышлять что и я ведь умру

Буду в гроб заколочен сосновый и пахнущий камедью свежей

Постепенно разрушатся ткани точней расползутся

И лицо распадется сухой разноцветною пылью

И проявится череп с оскалом усмешки

Непристойный и очень уставший мигать

ДОПОЛНЕНИЕ

ДИДЕРИК ЙОХАННЕС ОППЕРМАН

(1914-1985)

ЖУРНАЛ ЙОРИКА

I. ПОДВОДНАЯ ЛОДКА

Там, где смерчем ночная ревет высота

и хлещет ливень, - строчкой короткой

молнии магниевая черта

сверкает над всплывшей подводной лодкой,

возникшей, как фата-моргана, на миг;

но прежде, чем станет волне по силам

ее накрыть - накреняет плавник

и вглубь уходит округлым рылом,

с пеной вдоль жабер и вдоль боков,

ангелов-рыб растолкав хороводы,

меж бедрами двух материков

ныряет в наитемнейшие воды,

в мир погибших матросов и сломанных рей,

государств, ушедших давно под буруны;

но по-княжески щедр яйцеклад морей

вновь государства растут, как луны.

Отс*ки лодки полны тишиной,

молочный свет в капитанской рубке

озаряет за переборкой стальной

рычаги, циферблаты, датчики, трубки,

здесь Мануэл. высокий моряк,

с короткой бородкой, худой, узколицый,

по картам следит за дорогой сквозь мрак,

на приборы глядит, листает страницы;

Дабор, толстяк, на койку прилег,

сопит и похрапывает глухо,

просыпается, подавляет зевок,

за пульсом лодки следит вполуха;

и Йорик во впадине гамака

спит тяжело, отвернувшись к стенке,

покуда его не щипнет слегка

толстяк: давай продирай-ка зенки,

но Йорик вновь закрывает глаза

и молится: "Боже, мой слабый разум

не в силах понять в Тебе ни аза,

но я повинуюсь Твоим приказам,

здесь, в лодке, почти ползущей по дну,

сколь бы душа домой не стремилась;

но на пути в чужую страну

в трех дюймах от смерти - пошли мне милость:

пусть ни магнитная мина, ни риф

не встретятся на пути субмарины,

и пусть ее бессмысленный взрыв

не исторгнет из лона морской пучины..."

Толстяк-зубоскал - в своем амплуа:

"Наверху-то, конечно, всякие бури,

но тебе, под водой, что за дело, а?

Начитался, видать, сухопутной дури?

Чихня все это - считаю я.

Ну-ка, давай поглядим по картам.

Сними!" - разложит, резинку жуя,

сулит невезуху, прельщает фартом:

"Йорри, держись, пусть угрозы и нет;

червонная дама, туз. как видишь,

бубновый король, пиковый валет

но ты все равно победителем выйдешь!"

***

Сквозь легкую дымку морского тумана

зодиаком новым уже вознесло

Крылатого Змея, Большого Фазана;

Йорик глядит в смотровое стекло

и видит: при свете луны, без опаски,

от кораблей, погребенных на дне,