Страница 10 из 17
Сквозь пыльные окна на них смотрели плохо различимые люди. Мужчина в майке и семейных трусах вышел на крошечный балкон. Далила играла, притопывая ногой, Зика тянул ее, испуганно схватив сзади за джинсовую безрукавку.
- И кому надо так орать? - крикнули ей с балкона, обрадовав одесским выговором. - Хочешь есть, поднимайся, только без урода!
***
Далила влетела в комнату над пекарней злая и потная. Она бросила скрипку на кровать и стала раздеваться, не обращая внимания на двух стариков.
Казимир стоял с биноклем у окна, Зика обессиленно сел на пол сразу у двери.
Голая Далила пустила холодную воду в крохотной душевой кабине, задвинула грязный полиэтилен занавесок.
- Сколько мы будем изображать бременских музыкантов?! Нет ее там! крикнула она сквозь шум воды.
Горбун расслабленно вытянул ноги.
- Устал я, Казя. Староват для таких авантюр. Все сижу и думаю, что сейчас пальнут или схватят эту брандахлыстку. И я больше не могу слышать эту скрипку. Это невозможно. Она еще и поет! Откуда столько силы у женщины, прости меня Господи?
Казимир молчал, затаив дыхание. Он увидел на балконе Еву.
- Детка, - позвал он, - иди глянь, что-то у меня с глазами плохо. Как в тумане.
Далила подошла мокрая, тяжело дыша. Она взяла бинокль, и Казимир вздрогнул от прикосновения холодной ладони.
Зигизмунд с блаженным спокойствием на лице рассматривал голую женскую грудь с
Розовыми, приподнимающимися в такт дыханию сосками.
Казимир опустил глаза и видел хорошо только красивый сильный живот и капли воды, стекающие у пупка.
Далила, задержав дыхание, нашла биноклем балкон и две грустные фигурки на нем. Ева сидела на коврике с мальчиком-подростком, и ее лицо можно было рассмотреть, только когда они переставали разговаривать и поднимали головы или когда Ева поправляла волосы, проводя тыльной стороной ладони от щеки вверх.
***
Ева держала руки мальчика в своих руках и смотрела в безучастные глаза цвета густого шоколада.
Илия сказал, что он говорит с Хамидом по-русски и по-таджикски, потому что жил в Таджикистане, Хамид привез его оттуда.
- Когда ты жил там? - Они сидели на балконе на маленьких цветных подушках. - Где твои родители?
- Я жил там очень давно, когда был маленький. Родители продали меня Хамиду, я был не против, потому что Хамид пообещал мне вечную жизнь.
- Бред, - сказала Ева, нахмурившись.
- Нет, это правда, я всегда буду такой, как сейчас, я сам выбрал себе этот возраст, я дорос до него и больше не буду расти.
- Сколько же тебе лет?
- Не знаю, какая разница, однажды мы с Хамидом были в Египте, я видел, как строили пирамиды.
- Ты действительно в это веришь?
- Я могу попасть в любое место и в любое время! И привести туда кого угодно.
- Ты что, можешь усыпить кого угодно? - Ева взяла Илию за подбородок и постаралась поймать его зрачки.
- Это не сон, это исполнение желаний. Я умею это делать с любым человеком. Но у тебя болит бок и не дает тебе увидеть мечту.
- Когда Хамид тебя покупал, он знал, что ты умеешь это делать?
- Не знаю. Наверное, он понял. Он хотел мне сделать больно.., как это.., он хотел войти в меня, тогда я нашел его глаза и сделал все, что он хотел, но не наяву. Я показал ему в нем самом все, что он хотел.
- Откуда ты можешь знать, чего хочет взрослый мужчина?
- Да я не знаю этого! Я просто нахожу в нем самом то самое место, которое это знает, и усиливаю его! Я - король наслаждений!
- Слушай, король. Если ты такой старый и такой умный, какое твое любимое наслаждение?
- Делать все это! Ты веришь тому, что я говорю?
- Да. - Ева осмотрела спокойное море и другой берег залива.
- Мне никто не верит, и я еще ни разу не был с женщиной. Мне это не интересно, как только я чего-то хочу с женщиной, мне все время кажется, что она впадает в транс и делает не то, что хочет сама. Как бы это объяснить?..
- Да, я понимаю, тебе не нужна женщина, ты делаешь сам себе удовольствие собственными внутренностями. И тебе начинает казаться, что женщина просто повторяет то, что ты ей приказываешь.
- Да. Ничего нового. Не интересно. Я и про тебя все знаю, хотя, наверное, из-за боли ты не подчиняешься мне. Это очень привлекательно.
- Что ты про меня знаешь?
- Зачем это говорить? Я знаю даже то, что ты сама не знаешь, ты мне не поверишь.
- Я же верю тебе, ты должен чувствовать, когда тебе верят, а когда нет!
Илия задумчиво посмотрел вниз на воду сквозь столбики балкона.
- Ты испытываешь Бога, - сказал он наконец тихо, - и еще ты любишь женщину.
- О нет, только не это! - Ева схватила свои волосы и закрыла глаза. Один раз я пришла к гадалке, это было ужасно, она сказала!.. Такая странная тетка, она сказала, что я закончу свою жизнь в публичном доме, меня посадят в железный ящик и бросят в море. Как тебе это объяснить?.. Я работала в полиции, ловила преступников, - Москва, разные проблемы. И тут эта гадалка с таким идиотским предсказанием. Теперь я здесь!.. Ладно, не будем об этом! Что делать, если ты чувствуешь, что кто-то совсем рядом пишет твою жизнь, а последние страницы тебе уже рассказали?
- Это просто. Нужно исполнить чье-то неисполнимое желание. Вот я, например, никогда не видел снега. То есть я его видел, снег лежал высоко в горах, в ясный день он светился и блестел, но я его не пробовал. И я почему-то думаю, что никогда не потрогаю. Пообещай мне снег, и все в порядке.
- Что в порядке?
- То предсказание, которое тебя испугало, не сбудется.
- Как я могу это обещать? Ладно, обещаю.
- Нет, не так. Смотри на мой медальон и захоти!
- Илия, перестань, ты меня не загипнотизируешь, и это не потому, что мне больно. Я сильней тебя!
- Смотри на медальон и думай про снег!
- Ладно. Твой медальон меня раздражает, я закрою глаза, хорошо? Вот я на даче.., я маленькая.., выпал снег и меня одевают.
- Мне не нужны твои воспоминания. Можешь открыть глаза. Мне нужны только твои желания.
- Илия, - тихо сказала Ева, - посиди у меня на коленях, ладно? Ну пожалуйста!
- Я не ребенок! - Щеки мальчика полыхнули, он вскочил.
- Тогда не получится снега, - вздохнула Ева. - Ты просто посиди, ну что тебе стоит!
Она потянула Илию за руку и усадила к себе. Он сидел напряженно, выставив острые коленки. Обхватив его руками, Ева вдохнула запах теплого тела, закрыла глаза и прислонилась к голой спине мальчика лицом, чтобы он не заметил ее слез.