Страница 64 из 93
Готовясь к решительным схваткам, рабочие не забывали о своем главном союзнике - крестьянине. В резолюциях, принимаемых на заводских и цеховых митингах, постоянно подчеркивалось: спасти революцию, обеспечить ее полную победу может только единый фронт пролетариата, армии, деревенской бедноты. Рабочий, солдат, крестьянин - в одном строю - вот та сила, которая, свергнув власть буржуазии, покончит с войной, даст народу мир, землю, хлеб.
Запомнился митинг в Измайловском полку с участием путиловцев и крестьян-ходоков, кажется, из Смоленской губернии.
- Судьба русской революции сегодня решается на полях сражений, - уныло тянул полковой писарь - эсер.
Вслед за ним выступил приглашенный полковым комитетом на митинг Володарский:
- Нам говорят: война до победного конца, а мы отвечаем: из этой войны, войны империалистической, ни один народ не может выйти победителем. Вы спросите почему? Я скажу вам. Потому что война в интересах капитала всегда война братоубийственная.
И тут Володарский рассказал притчу о трех братьях. Жили они в нищете. С утра до ночи копошились каждый на своем клочке. Скупо одаривала их за труд иссушенная зноем земля. Как-то пришел в те края добрый странник. Захотелось ему помочь братьям.
- Вы трудитесь поодиночке, и все - впустую. Объединитесь - проройте канал, тогда вода напоит ваше поле и совместный труд принесет вам радость.
Услышал эти мудрые слова злой человек и ночью под придорожным камнем, на котором обычно отдыхали братья, спрятал клад - кувшин, набитый доверху золотыми монетами.
Братья нашли клад, и золото словно затмило им разум - жадность одолела.
Один кричит:
- Мое золото!
Другой:
- Нет, мое!
А третий, замыслив ночью убить братьев, чтобы все присвоить себе, предложил поделить золото поровну. Но не было между ними доверия, каждый затаил злобу, желание завладеть всем.
Боясь поделить клад и ожидая каждый от каждого подвоха, они умертвили друг друга на пороге сказочного богатства.
- Разве, - заключил свой рассказ Володарский, - рабочие, крестьяне разных стран, воюя между собой, не похожи на трех неразумных братьев? Мы, большевики, говорим: пролетарии, трудящиеся всех стран, объединяйтесь, разрушайте мир насилия, мир, где золото правит людьми, и вы построите новый мир, всемирную республику труда и братства. Кто был ничем, тот станет всем...
...О чем бы теперь ни говорили на митингах, все сводилось к миру, земле и к главному лозунгу дня - о завоевании власти. В связи с этим весьма показателен митинг-концерт пушечной мастерской Путиловского завода на такую, казалось бы, мирную тему, как "Пролетариат и искусство".
Докладчик, присланный Петербургским комитетом партии большевиков, не был специалистом в области искусства. Он сказал об этом сам, уверенно, однако, поднявшись на трибуну.
Первые его слова о том, что музыка, литература, живопись и театр должны принадлежать пролетариату, были встречены аплодисментами.
- Велика тяга рабочего класса к искусству, - говорил оратор, - ведь не случайно именно сейчас за Нарвской заставой возник кружок молодых писателей и артистов. Но искусство находится в руках богачей. Даже то немногое, чего добился рабочий класс, он приобрел в жестокой борьбе, добыл своей кровью, своими мозолистыми руками.
Когда же будет уничтожен капитализм и эксплуатация, тогда невиданно расцветут рабочие таланты, расцветет искусство, оплодотворенное революцией. Час этот близок, - заключил свое выступление оратор, под одобряющий смех и дружные аплодисменты добавив, что вряд ли кто из путиловцев на него будет в обиде, если сегодня он поведет речь о другом искусстве. Именно ему пролетариат должен посвятить себя в ближайшие дни, недели.
Учиться искусству восстания - к этому настойчиво, изо дня в день призывают всех трудящихся Ленин, партия большевиков.
Вооруженное восстание, свержение власти капитала - вот что сегодня главное. Эта величайшая задача требует собранности, сплоченности, напряжения всех сил и энергии пролетариата. За вооруженное восстание, за лозунг "Вся власть Советам", снова взятый на вооружение партии, проголосовали все участники митинга-концерта.
Вскоре я попал на концерт настоящий. В Народном доме на Петроградской стороне пел Шаляпин. Публика - самая что ни есть разношерстная, настоящий Ноев ковчег с "чистыми" и "нечистыми".
Шаляпин пел в этот вечер много. Из всего, что им было исполнено, особое впечатление на меня произвели "Старый капрал" и "Блоха" Мусоргского, да еще ария Мефистофеля ("Люди гибнут за металл").
Затаив дыхание, я смотрел на высокую, могучую фигуру человека, стоявшего на сцене. Голос его то снижался до шепота, то звучал так мощно, что становилось жутковато.
Я хлопал вместе со всеми до боли в ладонях. Шаляпин кивком головы благодарил за аплодисменты.
Концерт близился к концу. Но тут матрос, сидящий рядом со мной, крикнул: "Дуби-и-нушку"!" Сотни голосов подхватили: "Ду-би-нуш-ку"!", "Эх, ухнем!" Шаляпин отошел от рояля, приблизился к рампе. Сказал просто, несколько уставшим голосом: "Это песня хоровая. Я спою, а вы подпевайте".
Он постоял немного, словно раздумывая. Я сидел совсем близко и видел, как лицо его побледнело. И тут Шаляпин запел... "Много песен слыхал я в родной стороне".
Он начал тихо. Но с каждым словом голос его крепчал, набирал силу. Казалось, пела сама душа его - бунтующая, дерзкая. Раздвинулись стены, куда-то исчез потолок, а песня, увлекая, захватывая, все росла и росла.
Эх, дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая, сама пойдет!
Вдруг зал грохнул, что-то огромное, всепобеждающее обрушилось, разломило стены и грянуло торжествующе, тысячеголосо:
Подернем,
Подернем,
Да ухнем!
Шаляпин запел следующий куплет. Снова замер зал. Над головами поплыли знакомые и как-то по-новому звучащие слова.
Но настала пора, и проснулся народ,
Разогнул он могучую спину,
И на бар и царя, на попов и господ
Отыскал он покрепче дубину.
Зал, согретый могучим голосом запевалы, неожиданной шаляпинской импровизацией{120}, грохнул, взорвался еще более мощным "Ухнем", благодарностью, восторженным "Ура!", "Браво, Шаляпин!"
Мир вокруг опять раскололся, но уже по-другому. Все громче звучали голоса тех, кто готов был взяться за дубину - не только на бар и царя, попов и господ. И жались испуганно, молчали, объятые страхом, вчерашние хозяева России, доживающие последние деньки.
А неистощимый голос, никого не оставляя равнодушным, будил, звал: "Так иди же вперед, мой великий народ..."
Ни до, ни после не слыхал я такого пения. Все слилось воедино: гений Шаляпина, настроение масс, предгрозовое время. Казалось, позови певец - и ринутся в бой, на смерть. Впервые подумалось: каким грозным оружием может стать песня.
А 25 октября в том самом Народном доме, где я слушал "Дубинушку", снова пел Шаляпин. Пел партию дона Карлоса в полупустом зале, вряд ли сознавая, что История - великий Дирижер - уже играет отходную старому миру.
Ленин в октябре
"Где-то рядом". В Смольном (Живительный дух революции). "Плод созрел..." ВРК ("Гвозди бы делать из этих людей"). На съезде Советов Северной области. Молодежь и Красная гвардия. "История не простит нам". "С таким рулевым никакие бури не страшны".
Я долго думал, прежде чем приступить к этой главе. Сотни книг, воспоминаний, исследований посвящены вождю революции в предоктябрьские недели, дни. Что могут к ним прибавить эти строки? К тому же после июльских событий по 24 октября, когда Ильич впервые появился в Смольном, я ни разу не видел его. Не видел, но присутствие Ленина "где-то рядом" ощущалось во всем, что мы делали, определяло каждый шаг, приближающий к восстанию. Именно об этом я хочу рассказать, не выходя за ранки личных наблюдений, личных восприятий.
Где находился Владимир Ильич в последние дни своего последнего подполья, об этом, естественно, знали немногие. Однако возвращение его из Финляндии в Петроград мы почувствовали сразу: реорганизация отрядов, перевооружение, вербовка-подбор в частях гарнизона надежных солдат, унтер-офицеров на командные должности, в отряды, военная подготовка красногвардейцев - все стало проводиться с большей целеустремленностью, ускоренными темпами.