Страница 50 из 64
его и он успел скрыться. Вернулся в Саратов, где
сразу же стал признанным главой всей
революционной молодёжи.
Полученный в Москве опыт пригодился.
Саратовский кружок действовал с размахом.
Например, только на одном механическом заводе
купца Плотникова к нему примкнуло более
пятидесяти человек.
Чрезмерный рост численности - бич любой
тайной организации. Велик шанс, что найдется
предатель. Именно так и случилось в Саратове. Но
Гераклитова поймать не удалось. Когда полиция
294
явилась в дом, где он снимал комнату, хозяйка
сказала:
- Ещё вчерась Фёдор Ермолаич с квартиры
съехали. В саму Москву отправились - невеста у
них там проживает.
Чутьё? Нет. Позднее выяснилось, что в
саратовской полиции у революционеров имелись
единомышленники.
Погоню удалось сбить со следа. Гераклитова
искали в Москве, а он объявился в Швейцарии. В
Женеве познакомился с эмигрантами Петром
Ткакчёвым и Каспаром Турским. Они были
противниками мирной пропаганды, считали более
надёжными средствами заговоры и террор. Как
всегда, поспорив всласть, Фёдор признал правоту
старших товарищей.
Весной 1877 года, он как эмиссар «Общества
народного освобождения» возвратился в Москву. С
собой привёз несколько чемоданов с журналами
«Набат» и очень солидную сумму денег.
Под именем Николая Глязера, сына важного
петербургского чиновника, поселился в
«Лоскутной» - одной из лучших московских
гостиниц. Стал возобновлять старые связи,
обзаводиться новыми. Как-то он намекнул одному
бывшему студенту Петровской академии, не раз во
всеуслышание
заявлявшего
о
своих
свободолюбивых взглядах, что приехал в Москву с
целью организовать покушения на генерал-
губернатора Долгорукова и начальника губернского
295
жандармского управления Слёзкина. А на
следующий день Гераклитова арестовали.
Впрочем, под арестом он был всего около
месяца. В ноябре Гераклитов, переодевшись
полицейским, бежал из одиночной камеры в
Пречистенском полицейском доме.
С тех пор следы его затерялись.
Поговаривают, что он умер от чахотки и похоронен
в Крыму. Но Пастухов в это не верит…
- По словам Пастухова не было у него никакой
чахотки, - закончил Алексей свой рассказ.
- Саратовский, говоришь? - усмехнулся
Малинин. - А Курилов, между прочим, тоже из
Саратова. Он, помнится, там помощником
полицмейстера служил.
- Я тоже на это внимание обратил.
- А припомни. Лёша, с кем сравнивали
фабричные златоуста Фёдора Ермолаевича?
- С батюшкой или… Мать честная! Неужели
он и есть тот самый Адвокат?
- Не исключено.
- Приехали, - повернувшись к ним, сказал
Гирин. - У какой пивной останавливаться? Их в
Юшковом переулке три.
- Наконец-то пожаловал, - с обидой в голосе
сказал Серёжка Емильянцев. - Обещался ведь в
восемь быть… А ещё говорят, по Лавровскому часы
сверять можно.
296
- Врут, Сергей Капитонович, - улыбнулся
Малинин. - Иногда он может на заранее
назначенную встречу совсем не явиться.
- А про то, что за интересные сведения своим
«агентам» вдвое больше обещанного платит, тоже
врут? - хитро прищурился Емельянцев.
- Нет. Это правда, - Лавровский понял, что
репортёр раздобыл нечто любопытное. Сейчас будет
цену набивать. - Но при условии, что сведения,
действительно, того стоят.
- Тогда давай пятёрку, трёшницы мало.
- Держи, - Алексей положил на стол синюю
ассигнацию. - Рассказывай.
- Нет никаких Конэссёров, Знавцов и
Сведующих. Все заметки и фельетоны одним
человеком написаны. Зовут его Вейсман Евгений
Моисеевич. Из Одессы он приехал. Привёз к
нашему редактору Соболевскому рекомендательные
письма - возьмите, дескать, под своё
покровительство талантливого репортёра и
достойного человека, пострадавшего за правду. И
наверное не только к нему одному, раз этого
прощелыгу все газеты печатают.
- В Москве на законных основаниях
находится? - спросил Лавровский.
- На законных. Подмастерьем у аптекаря
Зусмана числится.
- А живёт где? - Лавровский достал записную
книжку.
297
- В Зарядье. У Берга, в Ершовом переулке,
квартиру снимает.
- У Берга в Ершовом два доходных дома. В
каком из них? - допытывался Алексей.
- В том, что в самом начале, на углу с
Зарядьевским… У Женьки этого денег куры не
клюют, а в такой трущобе поселился… Вот в этом и
заключается его еврейская сущность.
Лавровский придерживался другого мнения.
Скорее всего, одесский репортёр поселился в
Зарядье - одним из самых грязных и
неблагополучных московских районов - не из-за
жадности. Просто здесь, человеку, не дружащему с
законом, тем более еврею, было куда безопаснее,
чем на какой-нибудь Пятницкой или Тверской.
Население Зарядья больше чем на половину
состояло из евреев, которые соплеменнику, в случае
чего, всегда помогут. Но объяснять это Емельянцеву
Алексей не стал, а поинтересовался:
- А с чего ты взял, что у него денег много?
- С того! Он каждое утро кофей у Трамбле
пьёт. Туда безденежные не заглядывают.
Кондитерская Коде-Октавия Трамбле на углу
Кузнецкого моста и Петровки славилась на всю
Москву. По обстановке и меню это заведение, как
две капли воды, было похоже на модные парижские
и венские кафе. Сюда шли не за тем, чтобы
поплотнее поесть, а выпить чашечку кофе или
горячего шоколада, полакомиться изысканными
десертами. Особенно хороши были бланманже из
298
миндального молока и айвовый мармелад. Здесь
читали свежие газеты, назначали встречи деловым
партнёрам и барышням, когда их хотели убедить в
своей респектабельности.
- С барышнями, поди, там встречается? -
поинтересовался Малинин.
- С хохлами какими-то усатыми, - буркнул
Емельянцев. - С каким-то коротышкой неказистым.
На старого жокея он похож. Половой его месье
Антуаном называет. Наверное, такоё же «француз»,
как этот прохвост Женька.
- А мы, пожалуй, завтра к Трамбле
наведаемся, подмигнул Лавровский другу. -
Давненько я бланманже не едал. А как выглядит
этот Вейсман?
- Как выглядит? - Емельянцев задумался. -
Высокий, полный, глаза масляные.
- Брюнет, разумеется?
- Был когда-то. А сейчас вместо шевелюры
одна плешь.
Когда они вышли из портерной, Лавровский
довольно улыбнулся:
- Не зря я Серёжке последнюю пятёрку отдал.
Чувствую, выведет нас этот Евгений Моисеевич и
на Мотю Адвоката и на Удалого. Вот возьмём
сегодня ночью нигилистов и займёмся им всерьёз.
- Дай бог, - вздохнул Малинин. - Поскорее бы
уж со всеми этими нигилистами и аферистами
разобраться. Журналом пора заниматься.
299
- Верно, - согласился Алексей. - А у нас, как
говорится, пока и конь не валялся. Ладно, бог не
выдаст, а свинью мы и сами съедим.
- Успеем мы в «Московский листок» заскочить
или нет? - сам себя спросил Лавровский. И сам же,
взглянув на карманные часы, ответил. - Пожалуй,
успеем. Гони, Семён! Дело у меня к Пастухову
имеется. Заодно и о твоём репортаже поговорим.
- У себя? - спросил Лавровский корректора
Ольгу Михайловну, склонившуюся над гранками.
- У себя.
- А почему такая гробовая тишина?
- Думает Николай Иванович, что на первую
полосу ставить. У нас шёл большой репортаж о
побеге арестанта из Тверского полицейского дома, а