Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 73 из 93



— Вот эти двое, — Ленька ткнул пальцем в листочек с адресами и фамилиями, — давно выехали на ПМЖ в Израиль. Почему и бранзулетками торговали. А вот этот телефон, — он указал на третью позицию в списке, — не соединяет, и все тут. Я даже не могу представить, в каком это районе…

— А ты по справочному пробивал?

— Ma-ария Сергеевна! Кого вы учите! Говорят, нет такого телефона…

Наврал, что ли, старый хрыч, ювелир этот, или вы не правильно записали.

— Это у тебя, Леня, мозги набекрень, — возразила я, прочитав еще раз номер телефона. — Ну, я забыла написать, что этот адрес в Москве, а ты, между прочим, мог бы и догадаться, хоть по номеру, хоть по названию улицы. Да, в Москву надо ехать.

— Что, в Москву едем? — оживился Леня.

— Нет, в Москву еду я, а ты едешь в Жмеринку.

— Ну, правда?

— Отстань, я еду.

— Врете! Вам давно уже командировок не дают, денег нет.

— Я на свои еду.

— Вам, Мария Сергеевна, тоже бы надо о высоком задуматься. Вы бы лучше на эти деньги ребенку фруктов купили, — стал назидательно говорить мне Кораблев, поняв, что я не шучу.

— Справку напиши, что двое из списка выехали на постоянное место жительства за границу, — велела я ему, не отвечая на слова про деньги и фрукты.

— Между прочим, Кузьмич недоволен, — посплетничал Кораблев. — Он тоже говорит, что вы дурью маетесь, по Чванову что-то лишнее ищете. Надо взрыв раскручивать.

— Леня, объясни мне как, — я разозлилась.

— Объясню. Надо брать бойцов вертолетовских, которые Бурдейко мочканули, в камеру их и работать с ними.

— Допустим. На чем ты их в камеру посадишь?

— На чем?

— Да, на чем.

— Ну, на телефонном разговоре.

— Правильно. О чем разговор? Они что там, в убийстве признаются? Осудить на этом за убийство может только судья с очень сильно развитым воображением. А еще что? — А эти, фээсбэшники?

— А что ты с них возьмешь? Они вели наружное наблюдение, я их даже допросить не могу.

— А рапорта их?

— А рапорта не документы. Тем более что в деле у меня рапорта не их даже, а оперативников комитетских, чье задание они выполняли.

— Так что, их и посадить не на чем? — расстроился Кораблев.

— Выходит, что не на чем. Пока. Надо подумать, как легализовать данные наружного наблюдения. И такая же петрушка со всем остальным. Чем доказывать, что Бурдейко собирался взорвать — неважно там, Бисягина или Вертолета — лифт в парадной?

— Ну это уж вообще… — протянул Кораблев. — Получается, что по чердаку он мог лазать совершенно независимо от взрыва и от Вертолета?

— Если только те, кто из него информацию выбивал, все вам подробно не расскажут.

— А тех, кто из него информацию выбивал, хрен посадишь, так как не на чем, — закончил Кораблев.

— За исключением одной возможности. Как там в сто двадцать второй статье?

Может быть задержано в качестве подозреваемого лицо, на которого прямо укажут очевидцы? Почему бы сотрудникам комитетской наружки не побыть запоздалыми грибниками, на глазах у которых в лес приехала машина с четырьмя людьми, а уехала с тремя на борту? Вот они, как и любые другие напуганные обыватели, записали номер и марку машины и сообщили об увиденном в милицию и прокуратуру.

Вот сюда уже можно и разговор телефонный присобачить.



— Остались пустяки: уговорить ФСБ.

Ленька как будто прочитал мои мысли.

— А на что нам Василий Кузьмич и генерал Голицын? Пусть тоже принесут пользу обществу.

— Ну что, вперед? Поставите перед Кузьмичом задачу? А то он все ворчит, мол, реализация под угрозой, Швецова своими делами занимается…

— Леня, ты знаешь, где у твоей подружки Анджелы лежбище? Не адрес регистрации, а та хата, где она действительно живет?

— Ну-у…

— Леня, срочно выясняй!

— Ну, есть у меня некоторые предположения…

— Пусть они в самое ближайшее время превратятся в уверенность. Хотела бы я посмотреть, как там у нее — порванные трусишки лежат как в картотеке, под номерами? И узнай тихонько, где Сиротинский.

— Что значит где? Ходит на работу в свою охранную структуру, ларек у метро охраняет, ведет себя тише воды, ниже травы. Час назад был еще жив.

— Ну, и слава Богу. Как Скородумов?

— Все так же.

— Ты мне обещал узнать, нет ли у Пруткина куратора, не состоит ли он на связи с кем-нибудь.

— Все, что смог узнать, это то, что за него хлопотал кто-то из УУРа.

— Ладно. Ленечка, посиди немножко. Я постановления на обыски отпечатаю, у шефа подпишу, и ты съезди, пожалуйста, сначала к Вертолету. Там меня интересуют только фотографии, абсолютно все, сгреби в мешок и привези. Если найдешь мешок патронов, я тоже не обижусь. Ну, если хочешь, поехали к Кузьмичу, я его обрадую, что в понедельник, наверное, сможем начинать. Только надо еще Денщикова найти, он же из дому ушел, у Петровской живет.

— Это у такой хорошенькой, из приемной прокурора города?

— У нее.

— Там тоже обыск будем делать?

— Пока нет. Какие еще вопросы?

— Задача ясна: всех держать под колпаком…

После получасового разговора Василий Кузьмич снял все свои претензии ко мне и стал готовиться к реализации. Я доехала до наших криминалистов, забрала у них фотографии из архива Нателлы Редничук, которые давала им переснять, и экспертизу по следам покойного Бурденко и по телефону договорилась с Нателлой, что она через полчаса будет у меня в прокуратуре. Я испытывала странное возбуждение перед встречей с этой женщиной, она одновременно и завораживала меня, и пугала. Вернее, мне в ее присутствии было одновременно и очень комфортно, и неуютно, если такое может быть.

Ровно через полчаса она сидела у меня в кабинете, наполняя служебное помещение головокружительным запахом дорогих духов. Я предупредила ее, что у меня будет несколько вопросов, касающихся личной жизни ее и ее сына. В частности, я очень деликатно задала вопрос об отце Дмитрия.

— Я вышла замуж рано, в восемнадцать лет, в двадцать родила сына, а когда Дмитрию было два месяца, муж умер, и я долго не могла прийти в себя.

— А потом, Нателла? Извините, я могу показаться вам нескромной, но потом ведь были какие-то мужчины в вашей жизни? Вы больше не пытались выйти замуж?

— Нет, не пыталась. Мне было некогда. Я работала, как проклятая, чтобы обеспечить Дмитрия. Чтобы он ни в чем не нуждался. А поскольку я могла работать только в том случае, если за Дмитрием кто-нибудь присматривал — показы ведь в основном вечерние, — я отдала сына жить к моей матери и в конце концов так привыкла одна, что даже не скучала по сыну.

Она улыбнулась едва заметной извиняющейся улыбкой, и я подумала: каково ей сейчас вспоминать об этом, когда сына нет в живых.

— Но может быть, был кто-то? — настаивала я. Она искоса взглянула на меня, помолчала, потом чуть подалась ко мне и сказала негромким голосом:

— Ну, если вам так хочется знать интимные подробности моей жизни… Много лет назад я очень непродолжительное время жила с одним мужчиной. Вы не поверите, — она коротко рассмеялась и сделала большие глаза, — он работал в уголовном розыске. Все говорили, что он был очень талантливый сотрудник, чуть ли не лучший в Ленинграде, тогда еще был Ленинград. Домой он приходил поздно, а иногда вообще не приходил. Его часто вызывали на работу в выходные, а если он бывал дома, он лежал перед телевизором и смотрел футбол. Иногда он мыл за собой посуду и стирал свои вещи, так сказать, заметал следы своего биологического существования.

Она саркастически усмехнулась, и я поразилась постепенной перемене ее облика — она как будто леденела и из мягкой улыбчивой женщины постепенно превращалась в Снежную королеву, красивую, но дышащую безжизненным холодом…

— Он был очень добрым и хорошим человеком и готов был сделать все, о чем бы я ни попросила. Только вот просить я не люблю. И не любила никогда.

Теперь у нее были совершенно ледяные, холодные глаза, которыми она смотрела сквозь меня.