Самодурка

- Это ведь на лице написано - у тебя дар, Надя! Дар Божий. И ты просто обязана воплотить этот дар. Ты же за этим и пришла сюда - не ко мне конечно, не в эту квартиру, - а вообще в этот мир. И как хорошо, что ты есть в этом диком мире - живая, такая вот, с этой твоей изысканной беззащитностью, с этими вот глазами... Да, не ерзай ты - это не комплимент! Я понимаю, что быть такой сейчас - участь довольно жестокая! Когда все продано, когда убивают просто так - оттого, что кто-то посмел занять чье-то место на автостоянке... Все гноится и даже воздух устал - уж очень смердит! А мы дышим, как бы махнув на себя рукой, с безразличием или со злобой. Мы злобнодышащие! Так помоги нам глотнуть свежего воздуха!

- Да, что вы в самом деле...

- Не вы, а ты!

- Ну, хорошо, ты! Что ты несешь? - Надя залпом допила свой бокал. Как помочь? И что я могу?

- Ты можешь дарить радость. Творить её в себе, а значит во всех, кто с тобою соприкоснется. Не дать мороку победить твою ясную светлую душу.

- Да никому я ничего не должна! Ясную! Светлую! Это только слова.

- А что не слова?

- А не слова... каждый прожитый день. Мой сломанный город... Сумки, магазины, метро. Вечное безденежье и долги. Тупое покорное остервенение. Жизнь, которая превращает тебя в автомат: должен то, должен это... а за этим ничего - пустота... Люди совершенно замученные... Нищая, бесправная страна. Бандитские рожи кругом - что в Думе, что в любом изуродованном подъезде... То, что ты говоришь, - это, конечно, очень красиво, но к реальности не имеет никакого отношения.

- А ты уверена, что знаешь реальность?

- Да уж, как нибудь, смею надеяться! Наша реальность - это абсолютное несмыкание того, на что ты надеялся, и того, что существует на самом деле. И выбирать не приходится. У каждого - свой крест, а от него не уйти.

- Крест - это да! Это серьезно. Но вот про надежды... Разлад мечты и действительности - старушка, да ты романтик!

- Перестань, я не о том.

- А о чем?

- Ну, возьмем, к примеру, твой распрекрасный балет. Не спорю - в нем есть ощущение какого-то высшего смысла...

Надя вдруг осеклась, задумалась... и начала понемногу вчувствоваться в то, о чем говорила. Она теперь не просто отстреливалась по привычке от неверия в возможность достичь какого-то понимания, а пыталась размышлять вслух предельно искренне. Похоже, Георгий победил, - лед был растоплен, Надя освободилась от своей защитной брони и теплела на глазах.

- Ты понимаешь, эта наша дикарская жизнь... Балет, вроде бы, позволяет подняться над ней... но это только видимость. Суть-то везде одна и та же: урвать побольше, уехать подальше - та же материя, та же скудость... Золотой телец - его царство! А балет - он по природе свей стремится оторваться от этого... от земли. Встать на пальцы! Только бы приподняться над своей кухонной природой и не толкаться так судорожно, стараясь зацапать кусок, а ощутить себя существом иного порядка, что ли... На самом деле он оказывается просто средством зарабатывать деньги. Все как у всех! Конечно, я утрирую, но смысл от этого не меняется. Это какой-то замкнутый круг. Если ты живешь в этом мире, то будь любезен - соблюдай правила игры. А не то затопчут! Не вижу выхода. Я устала этому сопротивляться, я уже ничего не хочу...

Легонько капали минуты. В комнате качался сиреневый сигаретный сумрак - Георгий курил одну за одной, без отрыва глядя на Надю. И она закурила тоже. Лицо её разгорелось.

- Ты знаешь, не могу смотреть на людей. И жалко их, и... не знаю обидно за них, что ли... Я понимаю, что все они по-своему правы: ведь забота о хлебе насущном - сама плоть! Но я не хочу быть равной этой плоти. И вся наша озабоченная суетливость кажется мне выхваченной из чего-то неизмеримо большего... Я не знаю тому названья, но хочу узнать. И с утра до вечера тереблю себя вопросами: зачем тут болтается - в этом жутком хаосе моя непонятная и ненасытная жизнь? И от этого все время удушье, и сердце так бьется, бьется... словно хочет сбежать от меня. Я наверное его уж замучила. Совсем не чувствую своей молодости... легкости. Наслаждения тем, что тебе дарит жизнь... я его не ощущаю. Или боюсь его. Просто боюсь жизни. Выходит, не властна над собой. А ведь это в самой природе танцовщицы - в ней стремление преодолеть все земное, тяжкое... Это радость! Зачем же все, если не для радости? Я понимаю, что глупости говорю, - какая тут радость... гадость! И вообще, всегда и всем было тяжко и страшно - мир-то наш во грехе! Царство Князя мира сего - не к ночи будь помянут... Ну вот, видишь, куда повело.

Георгий слушал молча, не перебивал, и только запястье его руки, сжимавшей сигарету, чуть вздрагивало. Надя поднялась, вздохнула и... снова села. И взглянула на него в упор - понимает ли? И, увидав в его глазах такую боль, какую прежде ни в ком не встречала, отшатнулась в испуге... за него. Если человеку дана такая способность сострадать, то каково жить ему? Ему-то - не то что не легче, чем ей, - а тяжелее стократ! Потому что, если мужик живет в этой юдоли скорбей с душою, которая ощущает чужую боль как свою, это...

Она не додумала - не захотела. Просто отшатнулась от этой правды, встречи с которой не ожидала. Она была к ней не готова. Не думала, что есть в этом городе человек, ей созвучный. Ее сути. Душе. Ее человек...

И потому кинулась в свой прерванный монолог как в омут головой, чтоб он помог им обоим перемочь эту боль... накручивая её все новыми и новыми витками как шерсть на клубок.

- Грома... можно я тебя тоже буду так звать? - он молча кивнул. - Ты этим разговором все во мне всколыхнул. Вот теперь и расхлебывай! Знаешь, я в детстве подолгу стояла возле особняка Рябушинского у Никитских ворот мама часто водила меня гулять на Тверской бульвар. Мне казалось, что за его стенами, за этими мозаичными орхидеями - какая-то неведомая жизнь, и вот сейчас распахнутся тяжелые двери и случится все то тайное и чудесное, чего так ждала моя душа. Но они так и остались закрытыми. А на меня навалились серые толпы с раздавленными лицами... И даже бедная мама - она как будто тоже стала частью этой толпы... Она сдалась, съежилась, позволила себя сломать! Она... я не смогу тебе объяснить - сумбур какой-то... А ты говоришь: зов, узор... - она потерянно уронила руки, сдавливавшие виски, себе на колени. - Это все только иллюзии.

Надя отвернулась, сгорбилась и прикрыла глаза рукой - её вдруг зазнобило...

Георгий с нежностью взял её руку, осторожно отвел от лица и поцеловал.

- Ты просто устала - очень близко к сердцу все принимаешь. Это пройдет.

- Да, наплевать мне на все! - в ней снова вскипело злое, колючее. - А ты банальности говоришь.

- Ну-ну, не надо так. Знаешь, радость... она вернется. - Он улыбнулся ей. - Вот попробуй вспомнить сейчас - так бывает... Одна и та же мысль словно поворачивается к тебе разными гранями... и вдруг одна из граней вспыхивает, как бы освященная изнутри... и оказывается полной скрытого смысла, которого нет важней. Этот смысл и есть ключ к себе настоящей, знак, помогающий найти свой путь... Знак, посланный свыше. А через миг, когда гаснет невесть откуда взявшийся свет, истина меркнет и кажется более чем банальной. Иллюзия? Самообман? Нет, перетягивание каната! Ведь мы, наши души - поле битвы двух сил... это не я сказал - это ещё Достоевский... И каждая бьется за нас, а нам выбирать. Что важней - внезапно вспыхнувший в сердце свет или...

Дверь распахнулась - на пороге стояла Лида.

- Георгий, тебя гости уж заждались, давай-ка быстро к столу. - Она откинула со лба прядь волос, и на пальце тускло блеснуло обручальное кольцо.

Надя так быстро вскочила, что пошатнула торшер, и вышла из комнаты, даже не взглянув на своего собеседника. На лице её леденело холодно-светское выражение.

Тут в прихожей раздался звонок, Георгий крикнул:

- Ну, наконец-то! Мои наверно пожаловали!

Схватил с полочки заранее приготовленную хлопушку с конфетти, и по его просиявшему лицу Надя поняла, что он ждет особенно дорогих гостей...