Страница 34 из 57
Финансист хитро улыбнулся: "Переварилось в желудке пролетариата..."
"Как переварилось!!" - оторопел я.
"А очень просто, - с усмешкой отозвался ушлый старик. - Все эти бриллианты и изумруды, все эти бесценные произведения искусства продали иранским купцам за муку, зерно, ячмень, лобио, горох, кишмиш и прочие продукты, которыми накормили народ..."
Я подавленно молчал. "Неужели не было другого выхода".
"Тогда создали специальные комиссии, они опечатали сейфы во всех банках, а затем принялись за подсчеты. Все, до последнего карата, расписали, занесли в тетрадки, составили каталоги. То же самое проделали с вещами буржуев и купцов - мебельными гарнитурами, зеркалами, сервизами и прочим.
Тогда в России был страшный голод, да и у нас люди бедствовали. Вот и поменяли те богатства неисчислимые на продукты, скот, птицу и тем немного накормили людей".
...Управляющий делами нефтепромышленника Манташева - Григорий Александрович Казарбеков - рассказывал, что в 1908 году распространился по городу слух, будто бы Ага Муса задумал строить в Баку сразу восемь особняков. Четыре из них на Телефонной, один на Каспийской улице, пятое здание на углу Торговой и Мариинской, шестое - неподалеку от оперного театра, семиэтажное здание гостиницы "Новая Европа" по Горчаковской улице (сейчас офис компании "Лукойл"), восьмое - на городской окраине (больница имени Семашко)...
Подряд на строительство домов он отдал Гаджи Касумову. Азербайджанские миллионеры часто давали ему подряды на сооружение своих особняков и доходных домов. У самого Гаджи Касумова в городе также было несколько больших зданий.
Один из недоброжелателей Касумова пришел к Нагиеву и доложил ему, что подрядчик не чист на руку. За счет твоих домов строит себе четырехэтажный дворец на Станиславской улице - напротив бакинской технической школы. Ага Муса рассмеялся: "Эх, отец мой, наивный ты человек! У меня никто ничего не сможет украсть. Гаджи строит свой дом за счет людей, у которых покупает материалы. На те деньги, что предназначены для строительства восьми зданий, он покупает материалы для девяти домов. Сверх восьми кирпичей еще один кирпичик, сверх восьми гвоздей еще один гвоздик... Я ведь проверяю цену каждой досточки, каждого гвоздика, которые идут на строительство моих домов. И это прекрасно знают все подрядчики. А что там ему удается урвать, - сие меня не касается..."
У самого Гаджи Касумова рядом с деловой конторой находились большие магазины, торгующие строительными материалами. Сюда завозили товар со всего света. Другой магазин Касумова был на первом этаже здания, расположенного напротив технической школы; над входом красовалась гигантская вывеска: "Пол - Паркет".
Григорий Александрович Казарбеков рассказывал: "Манташев поручил мне появляться от его имени на всех мусульманских меджлисах и благотворительных собраниях, особенно тех, что были связаны с именем Гаджи Зейналабдина Тагиева, и не жалеть там денег. Однажды я получил пригласительный билет на очередное собрание мусульманского благотворительного общества. Положил в один карман сюртука сотенный билет, в другой - целую пачку ассигнаций на 800 рублей и отправился. Войдя в фойе, я остановился как вкопанный. Прямо ко мне на встречу шла ослепительная красавица в роскошном наряде. Это была жена Гаджи Зейналабдина - Сона-ханум - прославившаяся своей красотой и щедростью. Она весьма активно участвовала в делах благотворительного общества. Ее сопровождали две юные девушки, в руках у которых находились подносы. На одном - шелковые ленты, на другом - деньги... Соиа-ханум взяла с первого подноса ленту и прикрепила мне на грудь, ее ласковый взор околдовал меня. Я невольно протянул руку в карман, вытащил деньги и, сунув их в пригласительный билет, бросил на поднос. В это время в фойе вошел Ага Муса Нагиев. Сона-ханум, подобно лебедю, заскользила ему навстречу. Девушки прикололи на грудь миллионеру шелковую ленточку. Он извлек из кармана зеленую трехрублевку и нехотя бросил на поднос. Сона-ханум улыбнулась и сказала: "Ага Муса, только что твой сын Ага Исмаил бросил на поднос сто рублей, а вот ты..." Ага Муса скороговоркой перебил ханум: "Матушка моя, ему что, он ведь мой сын, сын миллионщика Нагиева... Сона-ханум, а я чей сын! Сын бедного баладжарского крестьянина Наги, продавца самана. То-то же..."
"Выйдя из "Исмаилийе", - рассказывал далее Казарбеков, - я обнаружил, что вместо сотенной, приготовленной для пожертвования, я бросил на поднос всю пачку ассигнаций. Вот как умели "выуживать" деньги дамы-благотворительницы".
О необычайной скупости Ага Мусы по городу ходили легенды. Собирали как-то пожертвования в пользу азербайджанских студентов, обучающихся в вузах России. Зашли к Нагиеву. Тот опять протягивает трешницу. Ему с укором говорят, мол, Тагиев дал 200 рублей. Ага Муса отвечает, ничуть не смутившись:
"Гаджи - человек богатый, он-то, конечно, даст. Мог бы дать и больше. А я, отец мой, бедный старик. Какой с меня спрос!"
Красивое здание, именуемое "Зимним клубом", и примыкавшая к нему гостиница "Астория" тоже принадлежали Нагиеву. Большие они ему барыши приносили. Оба здания он сдавал в аренду некоему грузину.
Частенько наведывался Нагиев в казино, хотя сам никогда не играл. У него здесь даже было свое особое кресло, в которое, кроме него, никто не смел садиться. Сидел он себе тихонько и благодушно наблюдал за игроками. Порой подремывал. Стоило какому-нибудь несчастному проиграться в пух и прах, как он бросался перед Ага Мусой чуть ли не на колени и принимался умолять о ссуде. Ага Муса невозмутимо диктовал свои, по обыкновению, грабительские условия. Сопротивляться было бесполезно: своих решений Нагиев не менял никогда. Таким путем десятки тысяч рублей золотом, нефтеносные участки, промысла и заводы, дома и корабли переходили к миллионеру. А одураченный игрок нередко пускал себе пулю в лоб.
Нередко миллионеры, нефтепромышленники, коммерсанты собирались вместе на каком-нибудь меджлисе. Каждый сидел строго на своем месте - в соответствии с положением в деловом мире и накопленным состоянием. Маклеры, дельцы, подрядчики теснились по углам, с краю центрального стола сидели заводчики и фабриканты, ну, а миллионеры-нефтепромышленники восседали в самом центре. Стол на этих меджлисах походил на .экономическую карту. Причем, карта эта год от года изменялась. Сегодня, глядишь, какой-нибудь маклер жмется в углу, а завтра сидит во главе пиршества и все ему в рот смотрят. И, напротив, личность самая уважаемая превращалась в жалкое существо, с которым даже здороваться переставали. Постоянно на одних и тех же местах сидели человек десять-пятнадцать. Эти люди были неподвластны никаким ветрам.
Во время пиршеств дельцы, магнаты и банкиры говорили о ценах на нефть, о курсе акций, о положении на мировом рынке сбыта, стремясь выведать один у другого его планы и намерения.
Люди, находящиеся на грани банкротства, жаждали заручиться векселями и гарантийными бумагами от миллионеров, дабы получить ссуду в банке. Обращались по этому поводу и к Ага Мусе Нагиеву. Иной нарочно перед этим предложит перекинуться в картишки или кости, проиграет Ага Мусе рублей эдак пять-шесть, чтобы умилостивить старика, а затем излагает свою просьбу. Или ведет его в ресторан. Однако Нагиева было трудно провести, все эти уловки на него не действовали. Тем, кто просил у него в долг, от отвечал:
"Я в финансовых делах не разбираюсь. Всем этим ведает мой главный управляющий Фатулла-бек... К нему и обращайтесь..."
Даже городские нищие не протягивали к нему руку за милостыней - знали, что бесполезно.
К 1914-му году у Мусы Нагиева было семьдесят миллионов рублей золотом. А все наследство целиком оценивалось намного выше. В 1919-м году наследники Нагиева подали в суд на раздел наследства. Дело слушалось в суде три раза. Дело в том, что духовное управление потребовало передать десятую часть состояния Нагиева мечетям в связи с тем, что он являлся шиитом. По этому поводу "святые отцы" даже представили официальные документы. Обеспокоенные притязаниями духовного управления, наследники представили встречные доказательства того, что Ага Муса принадлежал к течению "бехаи" и однажды, выступая свидетелем на суде, отказался положить руку на Коран, поклявшись на книге шейха Бехауллы. Именно поэтому на его похороны, когда тело выносили из мечети, пришло мало людей.