Замарайка

Замарайка в нерешительности присел перед норой, тяжело поводя боками, прислушиваясь к разноголосому лаю собак.

Хосейка поздно вспомнил о Есямэте. Светлый зайчик упал на поднятый ствол ружья.

Толстяк старательно целился в сидящего лисенка.

- Есямэта! - громко крикнул Хосейка. - Не смей стрелять! Замарайка должен жить! - и он прыгнул сверху на толстяка.

Прогремел выстрел. За облаком дыма Хосейка успел заметить, что лисенок юркнул в нору.

Хосейка бил извивающегося под ним толстяка обеими руками. В каждый удар вкладывал много силы.

- Замарайка должен жить! Замарайка должен жить!

Глава 25

РОЖДЕНИЕ ПЕСНИ

Хосейка всегда просыпался сразу. На рассвете он шагнул через порог чума к свежему ветру. Сзади, за его спиной, остался дымный запах сажи, углей и кислых оленьих шкур.

Солнце нестерпимо било в глаза, и он зажмурился. Потом загородил нагретые веки рукой и из-под темного козырька посмотрел в глубокое голубое небо. Так же старательно, по-хозяйски, принялся разглядывать знакомую тундру, скрытые в синеватой дымке бугры и лужайки цветов.

От карликовых кустов неожиданно вытянулись черные тени, похожие на оленьи рога.

Открывшаяся картина потрясла мальчика. Хосейка представил себя пастухом. У него огромное стадо. Первые хоры проходят мимо, а последние олешки еще не поравнялись с Камнем.

- Хей-хыть! - громко закричал мальчик, размахивая воображаемым мотком тынзея. Сейчас он отловит себе самых сильных быков для упряжки. Мэтой - коренным поставит быка с большим черным пятном на груди. Такого быка всегда запрягал отец. Пелей - крайний правый будет у него белый, как снежный сугроб.

"До неба мне не долететь, а тундру я всю объеду на своих олешках!" мечтательно подумал он и громко засмеялся. Ощущение огромного счастья неожиданно пришло к Хосейке и больше уже его не покидало. Он почувствовал, что ему хочется петь, но звонкие слова пока еще не пришли.

Мальчик торопливо зашагал в тундру радостный и довольный. За ручьем на маленьком озере увидел белых лебедей. Подсвеченные солнцем, они казались легкими, как облака. Лебеди тихо плавали рядом, заботливо перекликались, ухаживая друг за другом.

- Ань-дорова-те! - приветливо поздоровался мальчик и помахал птицам рукой. - Доброе утро!

Лебеди попали в полосу солнца и стали розовыми. Подул порывистый ветер. Два облачка качнулись и медленно заскользили к заросшему осокой берегу. По озеру неслись два розовых легких облачка.

- Ань-дорова-те! - громко поздоровался Хосейка, вбежав на бугор. Между ватными клочьями красноватого тумана сверкали промытые глаза озер и зеленый ягель. - Ань-дорова-те, тундра! Как живешь?

Мальчик не спеша продолжал свой путь, приминая траву и ягель подошвами растоптанных тобоков.

С испуганным писком с болота снялась пара куличков и пролетела над ним.

- Ань-дорова-те! - приветствовал птиц Хосейка. - Почему вы испугались? Охотник летом всегда должен быть добрым. Я не собирался в вас стрелять. Лебеди-крикуны это знали. Мне нужно считать уток! Нужно считать гусей! Нужно считать ржанок и пуночек! Я должен знать, сколько выводков у песцов!

Хосейка никогда не уставал ходить по тундре, перебраживать через топкие моховые болота и ручьи. Одно озеро сменялось другим, ручьи ручьями, болота - болотами. А мальчик все ходил и считал. На левой руке он загибал пальцы, когда взлетали утки, на правой - гуси.

Около больших красных камней, задернутых лишайниками, он остановился. В тесном колодце Хосейка случайно увидел Нгер Нумгы. Звезда ярко горела на черной воде.

Хосейка удивленно посмотрел на белесое небо. Потом еще раз заглянул в глубину камней. Сомнения не было. Настоящая Полярная звезда тихо спала между камнями.

Мальчик на цыпочках осторожно отошел в сторону, чтобы не разбудить звезду.

"Нгер Нумгы прибегает спать на землю!" - подумал Хосейка и радостно улыбнулся. Он обязательно об этом расскажет пастухам. Пусть они знают, что в Месяцы Большой и Малой Темноты, когда трудно аргишить по тундре, можно отыскать Нгер Нумгы на земле.

Ветер постепенно начал крепчать. Он заламывал гибкие ветви кустарников, пригибал траву. Зарябилась вода на озерах, побежали барашки.

Хосейка медленно двигался навстречу ветру. Шелест листьев, крики птиц настраивали на поэтический лад. Особенно понятными становились знакомые песни о родине, простые и бесхитростные загадки о ветре, земле и воде.

Мальчик начал подбирать слова. Сначала он произносил их про себя, а потом громко, во весь голос, прислушиваясь. Крутил их по нескольку раз, переворачивал, менял местами. Не сразу слова укладывались в звучные стихи, и это его расстраивало и злило.

Но сейчас особенно не везло. Он ничего не мог придумать, а повторял бесчисленное множество раз одни и те же строчки, вглядываясь в синеющую даль.

Отчего мне так хочется петь?

Отчего мне так хорошо?

Слова, как пугливые олешки, разбегались от Хосейки в разные стороны. Он бегал за ними с тынзеем, но не мог никак заарканить. А ему хотелось выразить свою большую радость и счастье. Хорошо дышать воздухом, когда над головой светит теплое солнце. Нет в тундре лучше музыки, чем говорливый гомон гусей и кряканье уток. Приятно встречать песца с выводком. Хорошо, что есть Ямал со своими озерами, реками, ручьями и ягельниками. Хорошо, когда по старым тропам каслают от Камня к Карскому морю много олешек.

Отчего мне так хочется петь?

Отчего мне так хорошо?

- Думай, худая башка, думай! - Хосейка ладонью хлопнул себя по лбу.

Мальчик не понял, помогло ли ему наказание или что-то другое, но слова вдруг прибежали к нему, стали выстраиваться в большой аргиш. Он быстро произносил их, стараясь запомнить, поражаясь своим удивительным даром.

Если смотреть на солнце

Значит упрямо смотреть на юг,

Я это давно узнал.

Рассказывал мне об этом еще отец.

Тундра утром хороша.

Рассказал мне об этом народ,

С которым я живу.

Солнце летнее присело

На край пологого холма.

Кусты темнеют мехом рысьим,

Озера - глаза твои,

Мой Ямал.

Оленьими стадами облака

Бредут по небосводу.

Гуси собрались в отлет,

Летят, махая родным просторам,

Твоим озерам, тебе, Ямал!

- Хосейка! - раздался неожиданно громкий голос Нярвей.

Мальчик остановился. Недовольный, стал прислушиваться к порывам ветра. Пропало чудесное ощущение неограниченной свободы. Разлетелись звучные стихи, которые с таким трудом пришли к нему. Он снова почувствовал себя маленьким четвероклассником, под которым висели повседневные дела и школьные отметки.

- Хосейка! Каникулы! - кричала с другой стороны Учкалы. - Мария Ивановна сказала: "Каникулы!"

- Мария Ивановна! - передразнил Учкалы Хосейка. - Зачем мне ее каникулы? Гуси еще не табунятся, а она спешит! Думай, худая башка, думай! - Он снова хлопнул себя ладонью по лбу, но стихи не приходили.

Хосейка сел на камень и задумался. Надо ему разделаться с Нярвей, отлупить ее вместе с Учкалы. Пусть не бегают за ним! Помешали написать стихи о Ямале! Разве они понимают, как трудно найти нужные слова?!

- Хосейка! Где ты, Хосейка? - громко, озабоченно кричала Нярвей.

- Хосейка! Каникулы! Каникулы, Хосейка! - вторила ей без остановки Учкалы.

Но мальчик не отзывался. Он твердо знал, что девчонки не годились в товарищи. Их надо вздуть, чтобы они за ним не бегали. Ничего особенного не случилось. Обойдется он без каникул!

"Пускай ищут целую неделю, а я не буду отзываться!" - твердо решил Хосейка. Он удобнее устроился на камне. Подвернул пустой рукав под голову и закрыл глаза.

Девочки медленно приближались к озерам и все время кричали.

Скоро Хосейка пригрелся и заснул.

На спящего налетела Лапа. Она была вся в грязи, тяжело бежала, и от быстрого бега язык свисал изо рта. Она прыгнула на грудь хозяину и ткнулась открытой пастью прямо в лицо.