Птица солнца

– Тот, кто убьет великого льва.

Он помнил и следующее пророчество.

– Чего я должен бояться?

– Черноты.

Хай повернулся и посмотрел на север, где присел перед прыжком большой черный зверь. Мысли Ланнона шли в том же направлении.

– Да, Хай! – прошептал он. – Чернота! – Осушил свою чашу и бросил ее в сторожевой костер. К небу взвился столб искр.

– От руки друга, – сказал он, вспомнив последнее пророчество. – Посмотрим, – сказал он. – Посмотрим. – Потом повернулся к Хаю и увидел его лицо.

– Прости меня, старый друг. Я не хотел подбрасывать топлива в огонь твоего горя. Я не должен был напоминать тебе о девушке.

Хай допил вино и тоже бросил чашу в огонь. Ему не нужно было напоминать о Танит, она всегда была в его мыслях.

– Давай отдыхать, – сказал Хай, но лицо его было печально.

Хая разбудили крики и звуки труб, и первой его мыслью было ночное нападение на лагерь. Он надел доспехи, схватил топор и выскочил из палатки, путаясь в петлях нагрудника.

Ночное небо было освещено, как на рассвете, но свет шел не с востока, он шел с озера, озаряя башни и стены Опета.

Ланнон присоединился к нему, еще не вполне проснувшийся, бранясь при попытках надеть шлем и нагрудник.

– Что случилось, Хай? – спросил он.

– Не знаю, – ответил Хай, и они стояли, глядя, как странный свет становится все ярче, пока они не смогли ясно разглядеть лица друг друга.

– Гавань, – сказал Хай, наконец поняв. – Флот. Женщины.

– Милостивый Баал! – выдохнул Ланнон. – Пошли! – И они побежали.

Манатасси забрал в лежавших на берегу галерах трубы, прежде чем сжечь галеры. Недолгие опыты показали ему, как они действуют. Это простая процерура, зависящая в основном от течения и направления ветра. Он перенес трубы по суше, установил на носу захваченных рыбачьих лодок, чьи экипажи, состоявшие из опытных моряков-рабов, с радостью присоединились к Манатасси.

Береговой ветер идеально подходил для его целей и неслышно привел лодки к входу в гавань Опета. Сам Манатасси лично отправился на одной из лодок и теперь стоял на корме, одетый в мантию из леопардовых шкур, глядя свирепыми голодными глазами, как трубы изрыгают на поверхность воды горючую жидкость и она тут же вспыхивает.

Подгоняемое ветром пламя пронеслось по гавани сплошной стеной, ревя, как водопад, и освещая небо ложным рассветом.

Хай стоял рядом с Ланноном у верфи. Весь бассейн гавани был заполнен высоким желтым пламенем, которое голодно ревело, черный дым закрывал звездное небо и катился по городу.

Гелеры Хаббакук Лала стояли, как острова в море огня. Палубы были заполнены женщинами и детьми всех благородных семейств Опета, и крики их слышны были сквозь рев пламени.

Наблюдатели на берегу бессильны были спасти их, они беспомощно смотрели, а те, кому не разрешили подняться на корабли, улюлюкали и давились от смеха.

Пламя охватило деревянные корпуса и причальные канаты, поднялось к заполненным палубам.

Как муравьи на куске прогнившего дерева, люди бесцельно бегали и толпились, а пламя все сжималось вокруг них и наконец проглотило.

Одну из галер понесло к берегу. Ее якорные канаты перегорели, ветер подгонял ее, и она мягко раскачивалась, горящая мачта и оснастка чертили в небе огненные линии. На высокой кормовой башне, прижимаясь друг к другу, стояли Хеланка и Имилце, близнецы, дочери Ланнона Хикануса.

Прежде чем галера коснулась камней причала, пламя охватило их, и девушки исчезли.

Манатасси смотрел внимательно, огонь отражался в его свирепых желтых глазах. Когда погас последний язык пламени и только дымились обгоревшие корпуса галер, он поднял железную руку. Рыбачьи лодки повернули и направились на север, туда, где, как просыпающееся на рассвете чудовище, шевелилась армия Манатасси.

Подходящее настроение для последней битвы – эта смесь горя и гнева, думал Хай, обходя вместе с Ланноном ряды.

Солнце взошло, бросая длинные тени на бледно-коричневую траву равнины. Слева расстилалась веселая лазурь озера, покрытая белыми пятнами пены от утреннего ветерка. Низко пролетела строем в виде V стая птиц, белая на голубом фоне безоблачного неба. Справа возвышались утесы, розовые и красные, в зеленых пятнах растительности.

Хай, глядя на озеро и утесы, видел в них только пункты, где он укрепит свои фланги.

Впереди, за стенами, местность открытая, с низким кустарником и немногими большими фиговыми деревьями, она примерно на ширину римской мили мягко опускалась от утесов к берегу озера. Фронт отчетливо виден, никакой засады не спрятать, хотя есть ряды небольших низких холмиков, похожие на волны спящего океана.

В тылу улицы и строения нижнего города, лабиринт низких глиняных стен и плоских крыш, а еще дальше массивные каменные стены храма, а над ним вершины солнечных башен.

Хорошее место для последней битвы, с разреженным фронтом, крепкими флангами и открытой дорогой к отступлению.

Ланнон шел вдоль рядов. Энергичность и уверенность его походки противоречила усталым глазам и потрясенному горем лицу, лицу человека, видевшего, как его семья сгорает живьем. Хай шел на шаг за ним, идя своей размашистой длинноногой походкой, так знакомой всем. Топор он нес на плече, и доспехи, сделанные по форме его горбатой спины, были начищены и сверкали на солнце. Дальше шел Бакмор с группой офицеров.

Легионы были построены боевым строем, и Хай не видел погрешностей в их построении. Легкая пехота образовывала внешний защитный экран. Каждый пехотинец вооружен связкой легких метательных копий и ручным оружием. За ними размещается тяжелая пехота, рослые люди, вооруженные топорами и длинными копьями, у каждого тяжелые защитные доспехи. Эти люди составляют костяк легионов. Когда на легкую пехоту сильно нажмут, они отступит сквозь ряды тяжелой, и враг окажется перед сплошной стеной оружия.

В тылу размещаются лучники. Они стоят на прямоугольных возвышениях, откуда могут через головы пехотинцев посылать залпы стрел.

Еще дальше подносчики с грудами копий и стрел, мешками холодного мяса и лепешек, амфорами воды и вина, запасными шлемами, мечами и топорами и прочими предметами, которые могут быть уничтожены в ходе битвы.

Вначале Ланнон проходил мимо рядов в тишине. Солдаты стояли вольно, чистили оружие, у многих сняты шлемы, некоторые дожевывают последние глотки пищи, у всех внешнее спокойствие ветеранов, которые много раз ходили на свидания с дамой Смертью, знают лицо этой шлюхи и запах ее дыхания. На многих видны свежие следы ее когтей, но на лицах нет страха, в глазах – тени.

Хай чувствовал робость, встречая их спокойные взгляды, и гордость, когда один из них улыбнулся и сказал: «Нам тебя не хватало, святейшество».

– Приятно возвращаться, – ответил ему Хай, и все, кто слышал это, одобрительно загудели. Хай прошел дальше в сопровождении оживленного шума.

Небольшой обмен репликами, в котором приняли участие Ланнон и офицеры.

– Оставь и для нас хоть несколько, Птица Солнца, – крикнул седой центурион.

– На всех хватит, – улыбнулся ему Хай.

– Слишком много? – послышался другой голос.

– Не слишком, – ответил Ланнон. – Не может быть слишком много тех, кто противостоит легиону Бен-Амона.

Ответ вызвал одобрительный шум и был передан по рядам от утесов до озера. Теперь их сопровождали волны звука и криков, а они заняли место в центре линии, на возвышении, откуда можно было видеть все поле битвы.

Над ними возвышались штандарты, яркие, золотые, с многоцветными шелковыми кисточками, за их спиной сотня храмовой стражи. Хай посмотрел на эту когорту, на блестящее на солнце оружие и шлемы, и подумал, что это хорошие солдаты, с ними хорошо идти в последнюю битву, хорошо умирать.

Он развязал шлем и снял его с головы, держа на сгибе руки.

– Вина сюда! – крикнул он, и подносчики заторопились с чашами и амфорами. Это было лучшее вино из запасов Хая, густое и красное, как кровь, которая скоро окропит поле.