Пробуждение

Пассажиры слонялись по залам, спали, пили, зевали, ругались с администрацией, околачивались дежурными стайками у билетных касс.

Петр протолкался к кассам.

- На Москву у вас билета нет? Одного.

- Нет! Нет! И не будет, - говорила в сотый раз кассирша. - Я не машина, чтобы всем повторять. Грозы. Полоса гроз.

- Странно, а здесь - жара, - сказал Петр. Он взглянул на цены билетов. До Москвы 37 рублей 40 коп. Порылся в карманах. Мелочь. Зажигалка. Правда, очень хорошая. Авторучка. Часы...

Через некоторое время он стоял в просторном зале туалета, где перед зеркалами во всю стену мылись и чистились многочисленные пассажиры.

Петр осматривал каждого.

Может, этому, в пижаме?

Нет.

А этому, в плаще, в шляпе?

А этот - мальчишка еще.

У солдата денег, конечно, нет.

А вот с этим.

Разве если попытаться. Рискнем.

Он подошел к человеку, который причесывался перед окном.

Пожилой человек. Средних лет. Костюм - скромный.

- Простите... - сказал Петр.

- Да, - обернулся человек и посмотрел на Петра, как ему показалось, с пристальным вниманием, отчего Петр вдруг очень смутился, но все-таки довольно твердым и даже несколько развязным голосом произнес:

- Вам не нужны часы швейцарские, антимагнитные, с противоударным устройством в золотом корпусе? И еще: число выскакивает. - Он показал на часы. - Заводить не нужно. Заводятся взмахом руки. - Махнул рукой с часами.

- Да... Вы что? - изумленно, с возмущением сказал человек. - За кого вы меня принимаете? Я милицию сейчас вызову! Уберите ваши часы! - И быстро прошел мимо Петра к выходу.

Петр опустил часы в карман, сглотнул слюну.

Выпил воды из-под крана.

Посмотрел впервые за все время на себя в зеркало.

Да, в таком виде часы не продают, а отбирают на больших и малых дорогах.

Из зеркала на Петра смотрел небритый парень в некогда белой, а теперь почти черной рубашке (следствие ночевок в транспортных вагонах и рудничной пыли), заметно осунувшийся, загорелый слегка, а может, просто неумытый, в мятом пиджаке.

Но глаз у человека был, в общем, ничего.

Он себе таким отчасти даже понравился.

Видеть себя таким давно не привык, да и вообще все это очень странно, и неизвестно, что там впереди, а пока что Петр снял пиджак, вытряхнул его в окно, во двор, снял рубашку.

Мыла не было.

Огляделся.

Рядом брился солдат в рубашке. С интересом следил за действиями Петра.

Тут же протянул мыло.

- Нейлоновая? - кивнул на рубашку. - Удобная вещь в командировках. У меня дома, в гражданке, тоже есть. Индийская, по-моему.

Рубашка, уже чистая, покачивалась в раскрытой раме окна. Петр мылся до пояса. Руки до кистей и шея у него черные.

- Солдатский загар! - говорит ему его сосед.

- Пускай и солдатский. Хорошая вода. Мыла много.

Лицо, помолодевшее после бритвы.

Еще непросохшая голубоватая рубашка - ничего, на теле высохнет.

Пригладил волосы, вышел на солнце, чувствуя себя готовым для борьбы и действий.

Но вокруг была та же асфальтная площадь перед зданием аэропорта.

Ветер рвал парусиновый полосатый сачок над крышей.

Впереди, за выжженной травой, поднималось и нестерпимо пылало на солнце новое здание ангара.

Там толпились люди, было заметно какое-то оживление, и Петр направился туда.

Ангар был весь уставлен раскладушками. Здесь поселялись семьями, жили почти семейно, бок о бок совсем случайные люди, делились куревом, пивом, когда пиво тут появлялось, новостями, газетами, кипятком и разными историями из жизни.

Проход между стоявшими плотно койками был очень узок и относителен. Порядок здесь навести было невозможно, хотя какая-то женщина в халате стыдила двух здоровенных парней за какие-то прегрешения, а те, черти, спали и ничего не слушали.

Отдельно сидели молодые военные с женами и детьми.

Лейтенанты, отправляющиеся в самые дальние концы Союза. Весь их нехитрый скарб был с ними и весь их дом, с женами, спящими детьми, швейными машинками, узлами.

Кто-то добровольно играл для всех на гитаре, и вокруг него толпились люди - подходили, отходили. Песни были разные. Три девушки стояли в первом же ряду напротив гитариста и пели все, пели очень хорошо, в три голоса, похожие на сестер, в одинаковых платках, в платьях с зелеными воротниками.

Группой собрались ребята и девчонки в спортивных костюмах, рядом в деревянных рамах стояли разобранные велосипеды.

Все куда-то ехали, перемещались по огромной стране, ждали вылета с нетерпением, оглядывались вокруг, легко входили в новую для себя жизнь, впрочем, для многих такая жизнь была обыкновением, нормой - посмотрите на строителей, эти везде дома, сдвинули раскладушки, спорят о чем-то, смеются, говорят громко, но, если попросить, сбавляют тон, а потом снова забывают, увлеченные разговором.

Койка в ангаре стоила рубль в сутки.

Петр на всякий случай встал в длинную очередь за квитанциями на постель.

Очередь двигалась медленно, по самой жаре.

Люди отходили, возвращались.

Нигде так не вслушиваются в тишину, как на аэродроме в часы, когда он закрыт и нет ни взлетающих, ни выруливающих по полосе машин, ни тех, что садятся, низко пролетая над крышами поселка.

И когда вдруг в этом безнадежном ожидании раздался негромкий, но такой знакомый стрекот подлетающего, но еще никому невидимого самолета, люди начали искать его глазами.

Вертолет выскочил как-то внезапно, из-за аэродромных пристроек. Зашел со стороны солнца и сел. Над ним встала пыль.

Вертолет зеленый, санитарный, с красным крестом.

Петр, не раздумывая, зашагал к нему.

Вертолет летел над тайгой.

Огромное зеленое пространство разворачивалось внизу.

Это был не просто лес, не просто деревья, растущие рядом с полянами, просеками, затерянными селами, - все это Петр уже видел не раз.

Под ним проносился (вертолет летел на небольшой высоте) сплошной мощный массив, то ровно освещенный солнцем, то с тенью от облаков, и тогда тайга менялась - золото, вспыхивающее на верхушках деревьев, темнело, темными становились таежные озера, но вот уже впереди блеснула река, потом еще одна, пошире, совершенно голубая, с белыми отмелями.

Рядом с Петром дремал врач, широкоскулый смуглый якут, положив голову на санитарную сумку.