Пробуждение

Окон в автобусе не открывали: дорога шла все время вдоль разработки, пыль была страшная - солнца не видно.

Перед входом в управление Саша спросил:

- Зайдем или подождешь здесь?

- Нет-нет, - сказала Катя. - Я подожду на улице. Только ты недолго?

- Полчаса, не больше.

И летом в бесконечных коридорах управления горели лампы дневного света. По коридорам деловито спешили служащие и посетители, бродили командированные, неуловимо заметные в общем потоке, бойко пробегали молоденькие девушки в укороченных юбках, в проносящихся лифтах говорили о футболе, о жаре, о предстоящем субботнем выезде за город; машинистки, разомлев от летнего солнца, стучали с некоторыми паузами. У дверей кабинетов покорно сидели посетители.

Какие-то молодые люди - очевидно, служащие управления - пили пиво на подоконнике - рядом с буфетом, на теневой стороне, - и это доставляло им, судя по всему, несказанное удовольствие.

Ничего нового Саша не увидел, перемещаясь по этажам и коридорам, встречая все время знакомых ему людей, и многие из них, как будто в силу необъяснимой договоренности, спрашивали у Саши примерно одно и то же: "как дела?", "как жизнь?", "ну, что нового?" или же в обратном порядке "ну, что нового?" и т.д. - да и Саша, захваченный этой игрой, задавал те же вопросы, что и все, и отвечал: "ничего", "так себе", "отлично", "все по-старому", "через раз", "полоса на полосу не приходится", - сказав последнее, он больше ничего уже не говорил, только кивал головой по дороге к нужному ему кабинету.

Там была уже очередь, но секретарша, заметив Сашу, улыбнулась и сделала знак, что он может тотчас пройти.

Саша как-то замешкался, тоже улыбнулся секретарше.

Петра в приемной не было. Незнакомые лица в ожидании.

Нет Петра.

Саша посмотрел на обитую черной кожей дверь, в окно, на какой-то пейзаж, висевший над столом секретарши, еще раз на секретаршу.

Повернулся и вдруг вышел, ни слова не говоря, оставив в некотором недоумении секретаршу.

В коридоре Саша как-то устало прошел в самый конец, где было место для курения, и сел в угол на широкую длинную скамью, какие бывают только на вокзалах, в милициях и больших учреждениях.

Он посмотрел на часы, закурил. В голове у него вертелись бесконечные вопросы и ответы: "как дела?", "ну, как жизнь?", "так себе" и еще, конечно, "полоса на полосу..." - тут все вопросы и ответы на этом, как и в прошлый раз, закончились.

Катя ходила чуть в стороне от управления.

Заглянула, чтобы убить время, в мебельный магазин, оказавшийся рядом, но ничего из мебели она не видела и видеть не могла, а смотрела через витрины только на выход из управления.

Мимо нее проносились кресла ножками вверх, диваны, зеркала, кровати, и хотя вокруг было немало праздных людей, но Катя отчего-то мешала более других - ее постоянно окрикивали, заставляли прижиматься к шкафам, и даже один раз она вошла в шкаф, потому что мимо несли какую-то чрезвычайно громоздкую вещь.

Катя из своего укрытия не разобрала, что именно несли.

Перед ней медленно плыло что-то великолепное, из 19-го века, в золоте и даже с нимфой и двумя летящими ангелами - один играл на трубе, - никогда Катя не видела таких вещей.

Саша посмотрел на часы. Прошло ровно полчаса. Коридор.

Таблички с фамилиями, номера. Вот и его кабинет. Табличка, его фамилия. Саша остановился, поглядел на свою дверь, как бы изучая. Лифт.

Кнопки, кнопки - вот она, нужная - 1-й этаж. Спускался.

Видел себя напротив, в зеркале лифта. Катя ждала его у входа.

- ..? - спрашивает она молча.

- Все правильно. - Саша посмотрел на часы: - Ровно полчаса. Что ты делала? Чем занималась?

- Ты видел Петра?

- Нет.

- И ты никуда не заходил? Ни к кому?

- Нет.

- Но почему? - Катя была поражена.

- Я передумал.

- Но как ты мог передумать, если мы договорились?

Саша молчал.

- Я все понимаю, - сказала Катя. - Все отлично понимаю.

- Что ты понимаешь? - с внезапным раздражением спросил Саша.

- Все, все, - Катя говорила, торопясь. - Это все очень обыкновенно, хотя, может быть, ты и прав. Кому кто нужен?

- Ничего ты абсолютно не понимаешь, - Саша говорил раздельно, сдерживаясь едва. - Не знаю, как тебе объяснить, чтобы до тебя дошло, каким образом... Не нужно никуда ходить по поводу Петра. Не трогайте его. Ему лучше, чем многим. Все куда-то спешат, торопятся вырвать что-то, что угодно - не разбираясь, лишь бы скорее! Вам все нужно быстро, стремительно, все вокруг поспешно, мнения и выводы, все чужое, схваченное на лету, потому что свой взгляд на жизнь иметь сложно, хлопотно! Вышел Петр из этого потока, и правильно, а ты перепугалась, и понятно, потому что ты сама прекрасно знаешь, стоит любому человеку остановиться, задуматься, хотя бы над собой, больше и не надо, задуматься, а вы и этого ему даже не даете.

- Что ты на меня кричишь? - спохватилась Катя.

- Я на тебя не кричу, - сказал Саша уже спокойно. - И не надо его спасать, ловить, разыскивать. Сам вернется. И не к тебе, не в управление, а к себе, к такому себе, какой его устроит...

- Ты не пошел, - устало оборвала его Катя. - Пусть сам по себе, так, что ли? Все сами по себе. В отдельности. В одиночку. Пусть сам разбирается. А я посмотрю, во что это образуется. Да? А если не образуется? За головы будете хвататься?

Саша хотел ей ответить, но, так бывает, он почувствовал необыкновенную неохоту к любым разговорам.

Не возражать, не спорить. Расстаться - единственный выход.

Они хорошо смотрелись вместе, когда шли в толпе.

Как хорошо могут смотреться идущие рядом красивые, взрослые, спокойные, молодые люди, безмятежно, в летний ослепительный день.

У метро, среди суеты. Расстались.

У метро среди суеты.

И, в общем, как будто так и надо.

И оба друг другу надоели. И, как это бывает, отделаться бы, чтобы отошел, отошла. И оба понимали это прекрасно.

Прощание было скомкано при согласии сторон.

Он пошел по бульвару.

Она закрылась в телефонной будке.

Кроме домашнего телефона, набрала еще несколько других - то ли было занято, то ли молчок.

Дома Петра тоже не оказалось.

Жаркая летняя телефонная трубка, чужая. Чужим дыханием полна.

Аэропорт не принимал и не выпускал уже не первые сутки.