Страница 158 из 174
Рунич и Галахов, взглянув на него, залились откровенным смехом.
- Вот вы, вашескородия, смеётесь, - обиделся Долгополов, уши его вспыхнули. - Думаете: где, мол, ему, червивому мухомору, красоток обольщать... А, промежду прочим, и приворотное словцо знаю. Да чрез оное щучье словцо я со всеми пугачёвскими девчонками в любовном марьяже состоял. Ей-богу-с... Ведь я у Пугача-то генералом был, а опосля первого марьяжа он меня в полковники попятил, а опосля второго, с помещичьей дочкой Таней, что у Пугача в плену находилась, батюшка однажды схватил меня за бороду: "Я тебе с полковника ещё три чина спущу, будь отныне простым хорунжим. А ежели сызнова любовную прошибку сотворишь, так и этот чин спущу, а заодно и шкуру до рёбер, а самого вздёрну..." Вот он сволочь какая, извините на чёрном слове-с...
Офицеры улыбались. Галахов продолжал рассматривать горизонты за рекой. Ни лошадей из табуна, ни арбузов с бахчи всё ещё не было.
- Зело интересует меня, - молвил Галахов, - куда это Пугачёв с вольницей со своей ударится? Ежели только слухи о поражении его верны.
- Я так полагаю, - помедлив, откликнулся Долгополов, - ежели Пугачёв схвачен живьём, то тем всё дело и закончится. А ежели сего с ним не приключится, он с оставшимися яицкими молодцами переплывёт на луговую сторону Волги и пустится по оной к Астрахани, алибо вверх по реке, чтобы податься к Яику...
- А чего Пугачёву на Яике делать? - сказал Рунич. - Да его воинские наши части и не пустят туда...
- А не пустят, тогда он обманет своих яицких сотоварищей, - продолжал рассуждать Долгополов, - и уйдёт от них один в Малыковку. А уж оттудова проберётся скрадом в Керженские леса, к раскольникам, алибо на Иргиз, в раскольничьи скиты, к игумену Филарету...
Тут Долгополов смолк, опустил глаза в землю и задумался. Упомянув имя Филарета, он вдруг припомнил своё пребывание в Москве и ночной разговор в часовне со старцем Саввой, протопопом Рогожского кладбища. Даже всплыли в памяти строгие слова протопопа Саввы: "Езжай, чадо Остафие, к всечестному игумену нашему Филарету, а от него и к государю, да толкуй государю-то: мол, евоное голштинское знамя добыто нами в Ранбове чрез великую мзду и отправлено оное царское знамя в армию императора Петра Фёдорыча с некоим ляхом Владиславом... Токмо клянись, чадо Остафий, тайны сей никому не открывать, окромя государя..." - Клянусь! - ответил тогда протопопу Долгополов и, в знак верности, облобызал святой крест с евангелием. Припомнив это, Долгополов глубоко вздохнул. Душевное смятение отражалось в его утомлённых обморщиненных глазах. Один за другим в сознании его возникали праздные вопросы самому себе: зачем он, бросив жену, помчался к Пугачу, почему обманул и господа бога и протопопа Савву, не исполнив своей клятвы и не сказав Пугачёву о голштинском знамени, почему вся нелепая жизнь его проходит в плутнях да обманах и, в довершение всего, зачем он не убоялся надуть даже императрицу и вот торчит здесь с офицерами, обещая им поймать самозванца?.. Господи! Да ему ли, прохиндею, быть ловцом, самого-то его вот-вот схватят... Эх, хоть бы поскорее капиталец тяпнуть да с ним и бежать... хоть к чёрту на кулички!
- А вестно ли вам, господа офицеры, - вдруг поднял он голову, - что у злодея имеется голштинское государево знамя?
- Что? Голштинское знамя?! - удивились офицеры. - Не может тому статься, Остафий Трифоныч, - и оба они с сугубым недоверием воззрились в лицо соседа.
- Мне от его сиятельства Петра Иваныча Панина ведомо, - помедля, сказал Рунич: - все голштинские знамёна - одиннадцать пехотных да два кавалерийских - хранятся в военном комиссариате, в сундуке за орлёными печатями.
- Вот вам и за печатями! Я сам видал...
- Видали? Какого же оно цвета?
- Да как бы вам сказать-с, - замялся, заприщёлкивал пальцем Долгополов, - этакое желтоватенькое... этакое с прозеленью...
- Смотрите-ка, смотрите-ка, - неожиданно встревожился Галахов и приставил к глазу першпективную трубу. - Пыль и шестеро верховых!
Все трое поспешно поднялись, начали водить напряжёнными взорами вдоль заречной стороны; обмелевшая Волга была в этом месте не очень широка, луговая дорога отчётливо виднелась за рекой.
- Глядите, глядите, чёрт побери! - взволнованно бросил Галахов. - Ещё народ.
За шестью проехавшими рысью верховыми двигалась партия всадников, человек с полсотни, а следом за ними - две дюжины строевых конников, по два в ряд. Шагах в сорока позади конников подвигался одинокий всадник на крупном, соловой масти коне, а за ними ещё шесть человек.
- Мать распречестная! - досиня побледнев, прохрипел Долгополов и закатил глаза. - Пугачёв!!. Ей-богу, сам Пугач... Я по соловому коню признаю... Его конь! Гляньте, гляньте... За ним ещё молодцы, он завсегда этак марширует... Ой, схоронитесь, вашескородие, хошь за амбар, засуетился Долгополов. - А то он, злодей, как сравняется против нас, живо дозрит... У него завсегда при себе зрительная трубка...
- Постой, постой, - шёпотом сказали офицеры, словно испугавшись, как бы их не подслушали за версту опасные проезжие.
- Бегите! - закричал вдруг Долгополов. - Смерть нам всем! Дозвольте, сумочку с казной подсоблю нести...
Притаившись за амбаром и выглядывая из-за угла, все трое наблюдали движение за рекой пугачёвской силы.
Вот новый отряд в двадцать четыре человека с поднятыми пиками, за ним - запряжённая тройкой лошадей богатая коляска, за ней две кибитки тройками, далее опять отряд человек в тридцать, в две шеренги, со значками и знамёнами. Следом пылила добротная рать, по примерному подсчёту - до полутора тысяч человек, разбитых на пять отделений, впереди каждого отделения гарцевали атаманы и полковники. Далее двигались около сотни навьюченных лошадей, ведомых людьми пешими. А сзади, отстав на версту, последняя партия человек в четыреста.
- Да, народу у злодея немало... Не иначе, как близко к двум тысячам, - выходя из укрытия, проговорил Галахов.
А Рунич по молодости лет, не посоветовавшись с Галаховым, огорошил Долгополова такими словами:
- А что, Остафий Трифоныч... Ежели, по примечанию вашему, это Пугачёв со своей армией, то, чего лучше, мы вас отсюда и отпустим.