Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 45 из 46

- Нам, господа атаманы, силы свои скоплять надо. Сего ради умыслил я идти в Каргалу да в Сакмарский казачий городок.

Пугачёвцы ехали то глинистой, то солончаковой степью с невысокими гривками и сыртами. Слева были видны в далёком мареве сизые отроги гор. День выдался солнечный, по-осеннему свежий. Суслики и тушканчики, покинув норы, грелись на солнце. Завидя шумную ватагу, они приподымались на задние лапки, с любопытством вытягивали мордочки навстречу всадникам, принюхивались и, лукаво засвистав, ныряли в норки. Эти певучие посвисты, похожие на весёлую игру, сопровождали пугачёвцев всю дорогу.

Вдруг Пугачёв засуетился, закричал ехавшему с ним рядом старику Почиталину:

- Дай, дай скорей! - и сорвал с его плеча ружьё.

Орёл-стервятник, кружившийся над степью, враз сложил крылья и камнем пал на зазевавшегося суслика. Ударил смертельный выстрел. Видевшие это казаки радостно захохотали:

- Ой, надёжа-государь!.. Вот это вдарил!.. По-царски!

Пугачёв, возбуждённо улыбаясь, передал ружьё Почиталину. Чубастый горнист Ермилка уже волок за ноги большую, с доброго барана, птицу.

- Куда прикажешь, ваше величество, курочку-т? - зашлёпал он толстыми губами и в простодушной улыбке растянул рот до ушей.

- Ощипли да покроши во щи... Видать, курица навариста, - развеселясь, засмеялся Пугачёв.

Обласканный вниманьем государя, захлебнулся хохотком и казак Ермилка. Его узенькие глазки утонули в мясистых, нажёванных щеках. Облизываясь и пофыркивая, он с гордостью косился на молодых казаков: мол, смотрите, каков я, самого государя в смех вогнал. Глядя на государя и на Ермилку, ближние шеренги конников тоже улыбались: было всем приятно, что государь не гнушается пошутить с простым казаком.

Пугачёв, прищурив правый глаз, покосился на фаэтон с Харловой, её малолетним братишкой Колей и Ненилой. Фаэтон, сверкая на солнце лакировкой, двигался по гладкой луговине в стороне от дороги - там не так пыльно. Рядом с фаэтоном ехал на крупном коне полковник Падуров. Он пытался завести разговор с Харловой, но та молчала, понуро опустив голову. Измученные, покрасневшие от слёз и бессонницы глаза её были обведены тёмными тенями. Время от времени оборачиваясь в сторону чернобородого царя, Падуров издали кидал на него конфузливые, опасливые взгляды: а вдруг "батюшка" из пустяковой ревности вознегодует на него? В сердце Пугачёва действительно вскипала временами не то что ревность, а нечто близкое к досаде супротив бабьего угодника Падурова, но он всякий раз подавлял это чувство. Да и стоит ли беспокоиться из-за этой неподатливой барыньки? Недотрога, плакса, капризница! "Я к ней с лаской, а она, знай, слезами умывается... Смотрю, смотрю, да и выгоню в три шеи. Чистоплюйка, чёрт..."

- Слышь, горнист! Ты покажи-ка эту курочку Лидии Фёдоровне да мальчонке ейной. Пущай подивятся.

- Фёдоровне? - переспросил Ермилка Пугачёва. - До разу... - и, тряхнув чубом, тронул свою лошадку.

Пугачёв видел, как Ермилка подъехал к экипажу, бросил орла в ноги женщинам и, то ударяя себя в грудь, то оборачиваясь и тыча в сторону Пугачёва, с жаром что-то говорил.

Харлова резко отвернулась, сидевший против неё Коля потрогал орла ногой и с пренебрежением спросил Ермилку:

- Кто, Пугач убил?

- Государь птицу подстрелил. Своеручно...

- Для тебя - государь, для меня - бродяга, - сказал Коля и глаза его сверкнули.

- Молчи, щенка кудой! - прохрипел татарин-возница и, круто обернувшись, замахнулся на мальчишку кнутом.

- Не смей! - крикнул вознице Падуров, а мальчонке крепко погрозил пальцем.

Харлова, тронув брата за колено, испуганно запричитала:

- Коленька, умоляю... Будь умница...

У мальчика задрожали веки, чуть покривился рот, он взглянул в побледневшее лицо сестры, всхлипнул и часто замигал, уставясь взором в бегущую под ногами пыльную дорогу. Затем внезапно схватил орла и резким движением выбросил его из фаэтона.

"Змеёныш какой", - подумал Ермилка, хотел обругать его, да не посмел из-за Падурова. Но вот Падуров приподнял шапку, с чувством сказал: "Прощайте, Лидия Фёдоровна", - и бочком-бочком, стараясь незаметно миновать государя, отъехал к своей части оренбуржцев. Ермилка тоже было собрался поворотить коня. Окидывая простоватым взглядом унылую Харлову и краснощёкую Ненилу, он решил, что дородная девушка хотя и перестарок, а много краше барыньки, да и характер у Ненилы куда лучше.

Первого октября, в полдень, каргалинские татары торжественно встречали государя.

Каргала* стояла в стороне от тракта, в двадцати двух верстах от Оренбурга. Населявшие её татары были зажиточны, они занимались скотоводством, хлебопашеством и торговлей с хивинцами, бухарцами и прочими соседними азиатскими народами.

_______________

* Она же Сейтовская слобода. - В. Ш.

В Каргале было около трёх тысяч жителей. Числом построек она мало уступала Оренбургу. Но постройки деревянные, глинобитные, каменных жилищ наперечёт. Избушки, домишки понатырканы, как бог на душу положит. Улочки узкие, кривые, грязные. Сотни псов.

На торговой площади возле мечети разостланы по луговине дорогие ковры, поставлен резной дубовый стул. К подъехавшему государю приблизились два татарина, подхватили его под руки. Вся же толпа татар, сняв шапки, пала ниц, уткнув лбы в землю. Вдали маячили празднично одетые женщины, они не смели приблизиться к священному государеву месту.

- Встаньте, детушки, - сказал Пугачёв, садясь на стул. - Где у вас люди-то хорошие да почтенные?

- Ой, бачка-осударь, все в Оренбург забраны. Валла-билла!.. ответили татары и стали подходить к целованию государевой руки. Видный старик в чалме и в круглых серебряных очках, прикладывая правую ладонь то к лбу, то к сердцу, вступил с Пугачёвым в разговор. Зажиточный, бывалый, он езживал в Казань, в Москву и в Мекку на поклонение гробу Мухамета, говорил по-русски чисто.

- Весь сеитовский татар с Оренбургу к тебе, бачка-осударь, убежит, сказал старик. - Да и отсель бульно много наших правоверных за тобой собирается. Бульно много.

Вслушиваясь в певучий голос старика, Пугачёв подумал: ежели татары так охотно собираются идти к нему, то, пожалуй, ещё охотней пойдут под его знамёна столь богатые конной силой башкирцы. Он повернул голову и негромко сказал стоявшему на почётном карауле, с обнажённой саблей, полковнику Падурову: