Страница 11 из 15
- Чаль свою лодку. На моей едем.
Они плыли вдоль тресты, и Николай пристально вглядывался в озеро, словно отыскивал какое-то место.
- Подведешь меня под статью, ведь браконьерим.
- Дядя Коль, сам сяду, помоги...
...Часа через три в доме на острове Васька плясал вокруг стола. Лосось килограмма на полтора лежал на лесенке, еще слабо шевелил жабрами.
- Сказка! - кричал Васька. - Дядя Коля! На всю жизнь...
Васька не стал ждать рассвета. Завернул лосося в полотняную тряпицу, прыгнул в лодку и опять на полном газу - в поселок. За час доплыл.
От берега до Зинкиного дома бежал стремглав, но на углу перевел дыхание и пошел медленно. Дом темнел на бледном по-рассветному небе, и густая ветка отцветшей сирени коснулась Васькиного лица. Он подошел к самому окну и стукнул тихо, три раза. Послышался шорох, и снова все замерло. Тогда он подождал еще немного - и снова стукнул, осторожно, одним пальцем. И сразу шторка откинулась, и Зинка, в одной белой рубашке, горячим ночным шепотом спросила:
- Чего тебе?
- Лосося привез...
- Утром, утром, - торопливо и чуть испуганно сказала она.
И в этот миг где-то в глубине комнаты, за Зинкиными плечами, возник голос: "Я тебе дам лосося!" Зинка захлопнула форточку и отпрянула от окна.
Васька стоял минуты две, не понимая, откуда он слышал этот голос - с неба ли, из-под земли, из зарослей сирени... И вдруг с такой щемящей болью почувствовал - из дома, из Зинкиного дома голос, и он не знал, что ему делать, разбить ли дом на щепки или самому разбить себе голову. Он прижал к себе тряпицу с лососем и снова бросился к лодке...
Васька причалил к острову, разбудил Николая и, ни слова не говоря, положил лосося на стол...
Николай хмуро оделся, сел в Васькину лодку и, лишь когда отъехали от острова, сказал: "Ну, парень", и Васька не мог понять, что этими словами хотел сказать Николай.
Когда они причалили к берегу, Николай велел сидеть Ваське в лодке, а сам взял лосося и пошел в поселок.
Уже светало, песок потемнел от росы, и шаги были не гулкими, но тяжелыми. Николай взошел на крыльцо Зинкиного дома и постучал в дверь твердо и властно. Зинка отперла дверь.
- Позови! - Он сказал это так, что Зинка нырнула в комнату и через несколько минут вышел на крыльцо Семен.
- Ведь не любишь, - медленно сказал Николай и чуть сдавил Семеново плечо. Семен поморщился, ничего не ответил. Зинка стояла за его спиной, бледная и непричесанная.
- Ты меня знаешь?
Семен кивнул.
- Когда судно будет готово? - спросил Николай.
- Завтра, - сказал Семен.
- Сколько денег есть?
Семен, не переча, порылся в карманах, вытащил вместе с табачной трухой два рубля и серебряные монеты.
- На еще три. Хватит. Шагай на станцию вон той тропой, чтобы люди тебя, паразита, не видели.
...Через пять минут Семен, стукнув калиткой, пошел по дороге. Заплечный мешок спустился и бил его при каждом шаге по ногам, но он не обращал внимания и шел, втянув голову, молча.
- Лосося готовь, - сказал Николай Зине. - И вина пошарь. Мы ночью не на пуховике валялись.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Дубина ты, - говорил он Ваське, когда они шли от берега к Зинкиному дому. - Ну кто лососем ночью в окно тычет? Перепугал девку до смерти... А теперь она чай кипятит...
И Васька шел и думал счастливо, что голос ему почудился, что действительно он дурак - так перепугать ночью! - и он обязательно попросит у Зины прощения.
Они сидели за столом, Зина разлила по стопкам и сама села, молчаливая и грустная. А потом, как-то до странности не похожая на себя, строгая, она подошла к Ваське и словно в раздумье, без улыбки, перепутала ему рыжие волосы и снова налила по стопкам - ему и себе. Николай не обиделся - себе он мог и сам налить.
1963
ЕВДОКИМЫЧ
Всю жизнь проработал Евдокимыч рядовым служащим. Он сидел в большой комнате и сверял счета, а потом проверенные документы передавал в окошечко.
Когда он проработал больше двадцати лет, его стали по праздникам приглашать в президиум, и тогда руководитель учреждения называл его "наши старые кадры".
Евдокимыч привык к своей жизни, к ее однообразному ходу, но порой ему вдруг так хотелось командовать, приказывать, решать. В одно из таких мгновений взял он да и поставил свою подпись под проверенным счетом. Счет сочли недействительным, а Евдокимыч получил выговор.
Но такие вольности он позволял себе редко.
И вот наступил день, когда начальник отдела сказал торжественно:
- Вы честно потрудились на своем веку, Павел Евдокимович, пора и на заслуженный отдых. - И протянул ему подарок сослуживцев - будильник. - Чтоб всегда вы были на часах, - сострил начальник.
Так Евдокимыч стал пенсионером. Сначала он несколько растерялся, но, подумав, решил: "Ну ничего, теперь-то я и начну жить человеком". Он и сам себе ясно не представлял, как жить человеком, но ему мечталось, что это значит быть на виду и обязательно выражать свои мысли обстоятельно и серьезно.
У него были скоплены небольшие деньги, и жена его всплеснула руками и чуть не заголосила, когда он твердо сказал, что ему необходима моторная лодка и без нее он дальнейшей жизни не представляет. А потом он поехал на рынок и приторговал поношенный бушлат и фуражку с "капустой".
Однажды Евдокимыч встал на рассвете, сунул в мешок соли, хлеба, консервов, разбудил жену: "Жди, мать, с рыбой" - и пошел на Неву, где у причала стояла его моторка, голубая с красным нарисованным якорем на корме.
Это было удивительное утро. Он плыл Невой у берега, и ему казалось, что люди на набережной все до одного смотрят на него и думают: "Не иначе, как старый морской волк, вот ведь и пожилой уже, а все в море тянет". И ему от этих мыслей становилось томительно сладко, он ухарски сдвигал набекрень фуражку и приосанивался.
Город кончился. Пошли вдоль берега поля, рощицы, деревеньки. К полудню Евдокимыч пристал к небольшому поселку и отправился в чайную обедать. В чайной было душно и многолюдно. Он встал в очередь, но в этот миг раздалось:
- Батя! Капраз! Не побрезгуй нашим моряцким столом - чего тебе в очереди стоять!
В углу столовой, тесно облепив стол, сидели ладожские рыбаки, на клеенке стояли бутылки вина, закуски. У Евдокимыча радостно кольнуло в груди: "Они назвали меня капразом - капитаном первого ранга! Да я, наверно, и впрямь так выгляжу!"
Он подошел к столу, ребята сдвинулись, налили Евдокимычу вина.
- Отплавал я свое по большим морям! - сказал Евдокимыч и звонко добавил: - За море!
И все закричали:
- За море! - И чокались с Евдокимычем, и лезли целоваться.
Через час Евдокимыч тронулся дальше. Он плыл к Новой Ладоге. Никогда еще не было ему так хорошо, и почти счастливый он пел, сжимая руками руль:
- "Я, моряк, бывал повсюду..."
В Ладоге он решил остановиться в доме для приезжих. Оказалось, что паспорт оставил дома, но он протянул старушке дежурной удостоверение ДОСААФ и сказал внушительно:
- Запишите, капитан первого ранга... в отставке... - И от этой немудреной лжи ему снова стало томительно сладко.
В общем номере он жить не стал, не пожалел полтинника и занял койку в двухместном номере, но поскольку приезжих было мало, жил в комнате один.
Проснулся он оттого, что услышал голос за стенкой:
- Отнеси чай капитану, пока горячий. - И сразу в дверь постучали. И Евдокимычу сделалось необыкновенно приятно, потому что "капитаном" назвали его.
Целый день он гулял по городу, разговаривал с местными жителями, спрашивал, где лучше рыба клюет, куда ему отправиться на рыбалку, и уже к середине дня как-то сам собой возник в городе слух, что приехал на рыбалку знаменитый капитан, гроза фашистов в Отечественную войну, и мальчишки издали почтительно смотрели на Евдокимыча.
Ехать он надумал на остров Княжно, где рыбачил от колхоза известный всей Ладоге Николай. Новые знакомые - ладожане провожали Евдокимыча, и он, прощаясь, взял под козырек и сказал скупо, по-мужски: