Всадники

Дорога начала падать вниз. Кушевка перешла на шаг и, приседая, стала сдерживать напирающую телегу. Дойдя до ручья, остановилась, потянулась к воде.

Севка вспомнил, что за всю дорогу ни разу не поил кобылу. Соскочил, отпустил чересседельник, а сам не сводит глаз с телеги, держит под прицелом тулуп.

И вдруг тулуп шевельнулся! Назарка силится выплюнуть что-то и только пускает пузыри.

- Ляг на бочок, ляг! - кинулся на помощь Севка. - Вот так, - повернул он Назарку. - А теперь плюй.

Назарка долго выплевывал густую слюну, свесившись с телеги. Наконец повернул голову, посмотрел на Севку.

- Ну, как ты? Не лучше тебе? На-ка вот пополощи рот, - достал Севка из-под сена бутылку с кипяченой водой.

Схватил Назарка бутылку, начал пить, проливая себе на грудь, на тулуп. Чуть передохнул - и еще. Севка потянулся было к бутылке, хотел взять. Нет, не отдает, сердито трясет головой!

- Что это ты воду? Может, перекусим? - предложил Севка.

- Давай!

- Чуть погодя. Ладно? Мы ведь горячую Кушевку напоили.

- Ладно! - наклонил голову Назарка. Он тоже понимает: раз горячая кобыла напилась - нельзя ей стоять.

Проехали с версту шагом, свернули на поляну. Севка выпряг Кушевку, стреножил. Хотел снять Назарку, а тот уже и сам слез.

- Одурел ты! - прикрикнул Севка, хватая с телеги тулуп. - Босыми ногами на землю!

Усевшись на тулуп и послушно накрыв ноги, Назарка с охотой съел два отваренных всмятку яйца и потребовал сала.

- Сала? - удивился Севка. - Больному нельзя!

- А я и не больной!

- Как же не больной? Голова-то болит?

- Не-е, не болит.

- А горло?

- Горло маленько болит.

Хочется Севке верить, что и правда Назарка выздоравливает на глазах. Но не очень верится. Прилег под куст, грызет травинку, а сам все поглядывает на солнце. Надо поторапливаться! Дорога-то велика. Ну как Назарку опять к вечеру скрутит! Хватит с Севки и того страху, которого он натерпелся за минувшую ночь.

Встал, пошел за Кушевкой. А когда вернулся, не застал Назарки на тулупе.

- Босой! - всполошился Севка. - Эй, где ты там, неслух? Айда ко мне!

Совсем близко зашуршали кусты, показался Назарка с картузом в руке. Шустрый, словно и не больной.

- Тебе набрал. Спелая! - протянул он в картузе горсти две земляники.

Подхватил его Севка, усадил на повозку, начал запрягать.

На закате въехали в Горяны. Севка достал на всякий случай кнут - от собак. Придержал Кушевку возле колодца, выждал, пока старуха в низко повязанном черном платке вытянет бадью, спросил:

- Где тут у вас фельдшер, бабушка?

- Фершал-то? - навострила глаза старуха. - А для чего он тебе понадобился?

- Вот привез парнишку. Горло у него.

- Так это не к фершалу. Вези прямиком к бабке Архипихе. Она лечит от рожи, от грудницы, от кашлю, от дурного глазу - от любой хворости. Горло ей - раз плюнуть! Пошепчет, даст святой водицы - и как не хворал человек.

- Нет уж, бабушка, нам к фельдшеру, - возразил Севка.

- Ну, если к фершалу, так и ищи сам! Я тебе не указчица! - Подхватив ведра, старуха зашагала через улицу.

Фельдшер работал в саду. Заметив остановившуюся подводу, он как был в сите, с дымокуром в руках, - так и подошел к частоколу.

- Не ко мне ли нужда привела? - спросил.

Севка не вдруг нашелся, что ответить. Попробуй поговори, если у человека вместо лица - черное сито!

- Нам бы фельдшера, дядя.

- Я и есть!

- Вы? Вот привез парнишку. Горло у него. Скарлатина...

- А ну, тащи в избу! - сердито приказал фельдшер.

Без сита он оказался обыкновенным старичком с аккуратно подстриженной седой бородой. Вошел со двора, вытер холщовым полотенцем большие руки.

- Сюда садись, к свету, - указал Назарке. - Так. Разевай рот!

Севка стоял поодаль, с интересом поглядывая, как фельдшер осматривает Назарку, велит ему тянуть: "а-а-а-а!", "о-о-о-о". Теперь-то Назаркино дело в шляпе! Главное было - довезти.

Фельдшер и минуты не глядел в Назаркин рот. Нацелился в Севку сердитыми глазами, с наигранной строгостью спросил:

- Что ж ты мне здорового привез? Смеешься над стариком! Это ж Илья Муромец!

- Как здорового? - опешил Севка. - Сегодня ночью...

- Мало ли что было ночью, а сейчас он - богатырь. Разве не видно?

Севке ничего не видно. Стоит смущенный и не знает, что сказать.

- Напугал ты меня, парень, - уже не шутя заговорил фельдшер. - Я думал, и правда... А была у него всего лишь ангина. Была - и нету! Лопнул нарыв, одна краснота осталась. На глазах небось повеселел? Вы чьи же будете, откуда?

- Из Гусаков. Он - Назарка, Егора Лукича сын, а я - работник на мельнице. Севкой звать.

- Понятно, - кивнул фельдшер. - А теперь, молодцы, давайте-ка отведаем свеженького медку. Как раз перед вашим приездом из улья достал. Полезнейшая вещь!

Вот как бывает в жизни. Давно ли Севка был самым разнесчастным человеком, давно ли замирал от страха, что не довезет Назарку? А сейчас он сидит за столом, перед ним полная тарелка душистого меду, рядом здоровый и веселый Назарка, а напротив - этот душевный старичок, фельдшер. И нет сейчас во всем свете человека счастливее Севки.

- Говоришь, в работниках на мельнице? - вернулся фельдшер к прерванному разговору. - А сам-то откуда будешь?

- Из России. Меня, дедушка, в Москве ждут. Кабы ногу не повредил, мой бы уж и след простыл.

Назарка не принимал участия в разговоре. Широко разевал рот, откусывал от янтарно-золотистой плитки сотовый мед и, блаженно жмурясь, прожевывал, облизывая липкие пальцы да поглядывая большими, внимательными глазами то на фельдшера, то на Севку. Про болезнь уж и думать забыл.

Дело сделано. Теперь с чистой совестью можно было пускаться в обратный путь. Но фельдшер рассоветовал:

- На ночь-то глядя? Ни к чему. Переночуете, а с рассветом пожалуйста.

Улеглись они под поветью в свой телеге, накрылись тулупом. На дворе холодок, а Севке с Назаркой тепло и уютно. Лежат, молчат. Думают.

Теперь, когда беду пронесло, Севкины мысли повернули в прежнее русло. Как раз и нога поджила. Вроде ничто не задерживает его в Гусаках.

Не до сна и Назарке. Он ведь не глухой - слышал, как Севка сказал: "Кабы ногу не повредил..."

"Вот-он как! - думает Назарка. - Уедет, а я?"

Терпел, терпел - да в слезы. Обхватил Севку за шею, прижался, аж дрожит. Ревет и уговаривает: